Их часто обвиняют в том, что они создали подпольное мировое правительство и теперь ведут человечество, как стадо баранов, туда, куда пожелают. В том, что они охватили своими всёсведущими щупальцами землю, отслеживают каждого индивидуума, и создали систему адресной поддержки более-менее выдающихся евреев, в целях, ясное дело, дальнейшего закабаления планеты. Охотно верю, однако мне кажется, что тот, кого можно поставить на колени – на коленях стоять будет. А второе – конкретно у нас тайные схемы сионистского протежирования не действуют.
В Нальчике не было системы взращивания гениальных скрипачей, пианистов, композиторов, адвокатов и дантистов. В этом столица Кабардино-Балкарии проигрывала Одессе времён маленького Бабеля по всем показателям. Потенциал еврейских детей распылялся, вместо того, чтобы мучить соседей исполнением этюдов Черни и отращивать синюшные головы на тонких шеях, они лазили по деревьям, играли в футбол и занимались боксом. Две с половиной тысячи евреев республики дали советскому спорту четверых мастеров СССР и полтора десятка кандидатов по этому благородному виду единоборств. Среди них был даже серебряный призёр первенства Союза.
Моисеичи делились на два типа. Первый – таты, или горские евреи. Они не прошли через нищету, и, вообще, в начале XIX века были переселены в Нальчик «для обеспечения жителей крепости и слободы всеми необходимыми товарами». Таты не знали ксенофобии, сильно отличаясь в этом от своих собратьев Европы и Азии, и иногда даже воровали невест из казачьих станиц, кабардинских и балкарских аулов. Организованного ответа им не было – антисемитизм местных процветал в поверье, согласно которому дети евреек никогда не принимают кровь отца. Они не помнили холокоста – во время короткой оккупации старики Кабарды и Балкарии заявили коменданту и командиру расквартированного в городе батальона, что никаких иудеев они не видели, а эти чернявые – свои, и за них горцы будут резаться, как за себя. Командир батальона был крупным специалистом-этнологом – бывшим профессором какого-то известного университета. Но Гитлер собирался с помощью кавказцев брать Гималаи, и колонтаевских – таты жили компактно, в районе, называвшемся «Колонка» – не тронули.
Лишённые всех обычных факторов формирования национального менталитета, наши евреи в массе своей вырастали крупными, краснощёкими, иногда буйными и хулиганистыми. Странное смешение горского и талмудического породило перфекционизм. В их среде ценились люди, более озабоченные качеством своей работы, нежели доходами от неё. Появлялись и те, кто занимался ремёслами, безнадёжными по определению – сборка и конструирование велосипедов, строительство «Perpetuum Mobile» и гравитационного двигателя, сочинение стихов и песен. Правда, из любителей последнего один выбился в зону рентабельности. Лучший человек российской эстрады. Ибо Амирамов – единственный из звёзд шоу-бизнеса, при каждом удобном случае вспоминающий свою малую родину. Остальные, кажется, стыдятся маленьких городков с переулками, не нюхавшими асфальта.
Свободные в поступках, пристрастиях, предпочтениях и выборе, колонтаевские, тем не менее, утеряли важнейшее этническое достижение, за последнюю тысячу лет вознёсшее евреев на вершину цивилизационной пирамиды. Речь идёт о нормах домашнего воспитания и межпоколенной передачи опыта. Снисходительно и высокомерно поглядывая на собратьев-ашкенази, смуглые потомки десяти колен Израилевых поддались новомодным веяниям, вплоть до идей ювенальной юстиции, и прекратили издевательства над своими детьми. Последние, обнаглев, стали заниматься только тем, что им нравилось и ровно столько, сколько им хотелось. В условиях благоденствия, как известно, не может вырасти мало-мальски интересная поросль, чтобы получить бонсай, необходимо регулярно ампутировать тянущиеся к солнцу побеги.
Это практиковалось как раз в маргинальных семьях ашкенази, там, где ни один человек не знал ни идиша, ни, тем более, иврита. Они ели свинину и кроликов, работали по субботам, ходили необрезанными, но отпрысков своих выращивали, строго дозируя меру их самостоятельности, количество часов отдыха и объёмы набираемого при вдохе воздуха. Корни Витуса – именно в этой почве, образованной комплексами и навыками европейского еврейства.
Звали его Игорь, фамилия – Виденверг. Отец – Эдуард – работал инструктором обкома партии, и, несмотря на непревзойдённую эрудицию, выше по служебной лестнице подняться не мог. Это способствовало формированию саркастических взглядов на советскую действительность и повышенному вниманию к самочувствию сына. Упорство и несгибаемая воля деда Игоря – бывшего боевика «Бунда», комиссара в кожанке, собственноручно уничтожавшего басмачество Туркестана – перелились через отца внуку.
Получив первоначальный толчок к покорению школьных наук от родителей, Витус отдался этому делу полностью. Многие из его соседей не были знакомы с ним, знавшие его с яслей думали, что он скоропостижно скончался в шестилетнем возрасте. Привожу дословно разговор с моим приятелем, жившем в этом же доме из восемнадцати квартир: «Какой Витус? Сосед твой, Витус. Нет у нас такого. Вон, во втором подъезде живёт. Что ты из меня дебила делаешь, я всю жизнь здесь живу, всех знаю. На втором этаже дверь налево – кто живёт? Дядь Эдик. Ну, а сын его? Нет у него детей!».
Сутки были расписаны плотно, гимнастика, отправление естественных потребностей, школьные и домашние задания заполняли 14 часов. Сон – ровно восемь часов. Эдуард был уверен, что сын засыпает, едва его голова коснётся подушки, и просыпается ровно через четыреста восемьдесят минут. Может быть, это было правдой. Два часа, неопределённо обозначенные как «свободное время», Игорь предпочитал тратить на дополнительные занятия по физике, склонность к которой проявилась у него после первого знакомства с предметом.
Это сказалось уже в шестом классе, когда он выиграл школьную, районную, городскую и – так далее – все олимпиады, вплоть до всесоюзной. Тихое раздражение учителей, нервничавших из-за его медлительности, сменилось обречённым пониманием неизбежности золотой медали уже в седьмом классе, так как Витус досконально, вплоть до последней запятой, знал весь школьный материал, физику знал лучше преподавателей, и иногда баловал педагогов сверхнормативной информацией по другим дисциплинам.
Его тугодумие действительно бесило – не только учителей. Я, например, никогда не мог понять, почему при наличии формул частного вида, он все расчёты электрических цепей производит по Кирхгофу. Если кто подзабыл: вот есть таблица умножения; «пятью пять!» – и память услужливо выдаёт итог. Путь Витуса – прибавление к пятёрке ещё одной, потом ещё одной – и так четыре раза. Но уже в восьмом Игорь перестал быть учеником, доступным эмоциям педагогов. Он, Беслан Бустов и ещё несколько человек класса превратились в гордость республики и не подлежали обсуждению.
Первая серьёзная неудача постигла Виденверга при поступлении. Выбрал МФТИ, легендарный «ФизТех». ВУЗ, допускавший десятипроцентный отсев за каждый год обучения. Уточним – отсев по причине нервного и мозгового истощения, то бишь – сумасшествия. Пугая прохожих своим внезапным хохотом, он объяснял нам, что эта беда ему уже не грозит – забыл сказать, что в каждодневном общении Витус «ботаником» не являлся, мог пошутить над собой и товарищем, мог и по сусалам дать.
Набрал девятнадцать баллов. Проходными были семнадцать, но Игорю Эдуардовичу Виденвергу было отказано в зачислении в институт, готовивший специалистов для внешней разведки. Пятая, или, какая она там, графа. Компенсация – зачисление в любой другой ВУЗ. Витус выбрал «Сталей и сплавов».
Не знаю, в числе каких студентов пребывал там, но, вообще-то, он конкуренции не терпел. В тех делах, которыми занимался серьёзно, всегда старался создать между собой и ближайшим преследователем разрыв, не предполагающий визуального контакта.
Получив диплом, уехал по распределению в Мурманскую область. За три-четыре года успел жениться и в структуре объединения «Апатиты» занять место, делавшее бурный карьерный рост неизбежным. Но в Нальчике в это момент тяжело заболела его бабушка.
Помню, мы шли с Виденвергом из школы и натолкнулись на его отца, беседовавшего с папашей Ольфедра – тоже дипломанта и всяческого победителя по физике, но на год младше. Предметом их обсуждения было непослушание и своевольный характер любимых чад. Не веря своим ушам, я откровенно подслушивал жалобы двух евреев и выражаемую зависть к Соломону – отцу Еухенио. Этот также учился в нашей школе, был прилежен и – не более того. Поцокивая языками, Виденверг и Ольфедр-старшие оценивали Хейциха-младшего, как цыгане-барышники, привыкшие иметь дело с рабочими маштачками, оценивают ахалтекинца: «Наши-то что, пыль-нифель, вот у Соломона – железный парень! Соломон сказал – он сделал!».
Дядя Эдик! Живите вечно в своём еврейском раю, пусть никогда не заканчиваются у вас цимес, тейглах и грамоты обкома! Но лучше бы вы не кокетничали в тот день, а говорили правду. Будь Витус настолько непослушен, насколько стеналось, он попросту не бросил бы работу на Кольском полуострове. Сегодня разъезжал бы федеральным министром, или, по крайней мере, замом – даже сейчас там нужны не только воры, но и специалисты.
А так… Витус по настоянию отца уволился с северов, приехал в республику и устроился мастером на «Гидромет» – предприятие, состоявшее из двух сараев, дюжины рабочих, трёх лисапетов и воняющее на весь курорт Нальчик. Всё, ради того, чтобы не отдать государству двухкомнатную хрущобу бабушки.
– Ты какого хрена сюда вернулся? – спросил я Игоря при первой же встрече.
– Ну, – промямлил он – Квартира, ну… Родина…
– Твоя квартира – курятник, твоя родина – Израиль! Ты какого хрена сюда вернулся?
Я, конечно, врал. Присутствие Игоря в зоне доступа радовало. Но понять, как можно бросить работу в объединении с несколькими десятками тысяч рабочих и служить в собачьем питомнике – вокруг «Гидромета» постоянно бродили одичавшие стаи – я не мог. И бедолага-Витус тоже не имел ответа на мой вопрос.
Потом развалился Союз, его шарашконтора практически не работала, штат сократили вчетверо. Виденверга, естественно, не трогали – а вдруг придётся что-то делать? Племянники, взятые на разные должности, не помогут – они функциональны, только когда завод стоит. Между тем у него подрастали две дочки, денег катастрофически не хватало.
И Витус начал шабашничать. В свободное от вахты на ГМЗ время он стал класть плитку, штукатурить, устанавливать сантехнику – через год уже умел всё, а ещё через два его график – график лучшего мастера – расписывался на несколько месяцев вперёд. Один раз Виденверг делал ремонт Дормидонтовне – моей подруге. Прошло лет пятнадцать, всё, что было переделано в последующих перестройках, ломалось, перегорало, осыпалось, взрывалось и трескалось. Однако прихожка, сотворённая Игорем – инсулак, подвесной потолок, фонарики, два выключателя и розетка – стоит, как железный столп Дели. На крючьях светильников при желании можно смело вешаться – так работали его руки.
Один результат переквалификации Витуса оказался фантастически неожиданным. Ремонтируя квартиры, он убедился, что все отделочные материалы, любые инструменты и приспособления тем надёжней, чем дальше время их производства отстоит от наших дней. Заинтересовавшись явлением, он проанализировал ситуацию в целом и пришёл к выводу о скором кризисе человеческой цивилизации. Вину за предстоящие катаклизмы Игорь взвалил на торгово-финансовый капитал, а единственным средством противостояния негативным процессам декларировал возврат к традиционным ценностям. Надо заметить – он предвосхитил Валдайское выступление Путина лет, эдак, на пятнадцать.
Теперь любой ремонт, производимый Эдуардычем, сопровождался мощными потоками ругательств в адрес торговых сетей и банков, а также их владельцев. Думаю, что он подозревал еврейскую доминанту в элите международного олигархата, так как наиболее употребительными хулительными фразами и определениями были «гяуры», «нехристи» и «гяурская конструкция». Виденверг покрестился, из всех разновидностей христианства выбрал староверчество. Естественно – отпустил бороду, чем резко поднял интерес к себе нальчикской милиции, особенно бдительной по отношению к мусульманам. Кстати, это, в конце концов, пошло ему на пользу – каждый досмотр его большой сумки прибавлял Игорю потенциальных заказчиков. Через год его узнавали в лицо все стражи города. Что интересно – после налаживания отношений с МВД, у Виденверга ощутимо увеличились объёмы работ в борделях и маленьких нелегальных гостиницах, рассчитанных на проституток с клиентами.
Жизнь его пошла по накатанной миллионами российских работяг колее. Последнее значимое событие – сдача единого государственного экзамена дочерьми, в тот год набравшими наивысшие баллы в стране. Девочки уехали в Москву, за ними утянулась супруга, а затем, как-то тихо и незаметно, перебрался в столицу и сам Витус. Вряд ли он нашёл работу по специальности. Так, наверное, и шабашничает.
И вот я вспоминаю, как он кромсал плитку обычным алмазом и надфилями. Купить плиткорез у него долго не получалось – банальное отсутствие средств. Он приобрёл этот агрегат с большим опозданием, уже окончательно изнасиловав собственные пальцы. По странному совпадению Витус вступил во владение вожделенным аппаратом практически одновременно с тем, как его соплеменник стал хозяином одного старого футбольного клуба Англии.
И вот я думаю – сколько олимпиад по разным школьным предметам одолел этот чукчин папа в свои соответствующие годы? И за какие заслуги перед мировым еврейством ему достались нефть и газ страны в ту самую пору, когда Игорь пешком ходил по магазинам Нальчика в поисках достойного соотношения цены и качества цемента и плиточного клея?
И вот я спрашиваю – куда смотрит это долбаное мировое правительство, когда лизоблюды и олигофрены возносятся на самые верха человеческого общества в то время, как Альберт Эйнштейн ходит в пиджаке без пуговиц, а Игорь Виденверг кладёт плитку? Как бы хорошо он её ни укладывал. Вы, тайные властители судеб! Неужели воспитание в среднестатистическом нальчанине устойчивого антисемитизма есть одна из ваших целей?
