Совсем природа распоясалась, в разнос пошла. Надоели беспрестанные дожди и угрюмая серость. Нет, на холод я не жалуюсь, поскольку не утратил пока ориентировку во времени. Понимаю, что поздняя осень на дворе и до тепла ещё ох как далеко. Но очень хочется лишь самую малость: сухих солнечных деньков.
Как всегда бывает в слякотную погоду, на остановку пришёл в перепачканных ботинках и брюках. Прийти-то пришёл и сразу в башку ударило осознание: я же телефон забыл! Неприлично выругавшись, почапал обратно. Вот так, дурная голова ногам покоя не даёт. Пока туда-сюда ходил, мой автобус, разумеется, уехал. Пришлось до работы с пересадкой добираться.
На крыльце медицинского корпуса, дымила фельдшер Дёмина из предыдущей смены, ну а я составил ей компанию.
– С хорошей погодкой, Оль!
– Да х***ен бы с ней, с этой погодой! У меня проблемы посерьёзней. Андрей Ильич достал меня до печёнок, спокойно поработать не даст, всю издёргал. Вчера прицепился: «Иди сейчас работать на пункт подготовки укладок, потому что Милова забелела». А я-то, говорю, при чём? Я вообще-то фельдшер выездной бригады, на кой <фиг> мне туда идти? Ищите кого-нибудь другого. А он: «Ну ты же обучалась по обороту наркотиков, у тебя и документ есть. Тем более все сутки в тепле и сухости будешь и ночью поспишь нормально». Но там же заплатят меньше, зачем мне деньги-то терять? Да ещё и ответственность такую на себя брать! Нет, я ещё не чокнулась!
– Ну ладно уж, не ругайся. Подумаешь, проблема какая, он предложил, а ты отказалась.
– Ха, а вы думаете он отстал после этого? Щаззз! Вечером он знаете, чего учудил? Поставил меня на осмотр водителей. Без моего ведома! Просто подошёл к старшему врачу и сказал: «В пересменку осматривать водителей будет Дёмина». Вы представляете, да? Я вообще в шоке от такой наглости! С чего он до меня решил докопаться, вообще не понимаю.
– Не переживай, Оль, главное – смена твоя почти закончилась. Скинь с себя весь негатив и настройся на приятное!
Сочувствую я главному фельдшеру, ведь в его подчинении подразделения очень проблемные: стерилизационная и пункт подготовки укладок. Точней не подразделения проблемные, а работницы, которые очень любят уходить на больничный. По сравнению с выездными бригадами, их труд намного легче, но они так не считают и периодически устраивают себе каникулы. А поделать с этим ничего нельзя, ведь невозможно наказать человека за то, что он заболел. И ещё здесь есть очень интересный момент: с течением времени коллектив там много раз поменялся, но любовь к больничным остаётся по прежнему сильной.
И вновь бригада, которую мы меняем, была на месте и сидела в «телевизионке».
– Привет, господа товарищи, как жизнь?
– Да у нас-то нормально, а вот Ивану не повезло, – ответил врач Анцыферов. – Получил он граблями по голове, две раны на лбу. Хорошо ещё, что без глаза не остался.
– А кто его так?
– Больной в психозе.
– В частном доме, что ли, раз граблями махал?
– Нет, в квартире. Мы позвонили, а этот <чудак> дверь приоткрыл, грабли высунул и Ваньку ударил, потому что он ближе всех стоял. Всё так неожиданно получилось, что мы сразу и не среагировали. Потом полицию вызвали и бригаду на себя, чтоб его в травмпункт увезли шиться.
– Так он один был, что ли?
– Нет, с родственницей, это она нас вызвала. Сказала, что он её тоже не пустил, обругал по–всякому, но, правда, не тронул.
– Ну и чем всё закончилось?
– Полиция приехала, он их тоже граблями встретил. Но они быстро его скрутили. Потом в больницу увезли. Опять, блин, сегодня вовремя не уйдём, надо дожидаться специалиста по охране труда. Это же несчастный случай на производстве. Теперь начнут мозги <иметь>.
– И не говори, Александр Сергеич, покой нам только снится!
Объявили конференцию. Старший врач начала свой доклад с этого самого происшествия. Главный врач напрягся, покраснел, с видимым усилием подавил рвавшуюся наружу нецензурную брань и высказался:
– Ну ведь сами же виноваты, сами же подставились! Как будто первый раз на психиатрической бригаде работают! Что, нельзя от двери отойти подальше? Инстинкт самосохранения вообще уже атрофировался? Кстати, Галина Владимировна, а почему я никогда не вижу на конференциях Анцыферова? Вот например, сейчас он где? На вызове?
– Нет, они в «телевизионке» сидели.
– А почему они сидят там, а не здесь? Вы как старший врач хотя бы попытайтесь дисциплину наладить!
– Нет, Игорь Геннадьевич, избавьте меня от этого. Я с Анцыферовым не связываюсь. Ему только слово поперёк скажи, сразу обматерит и всё равно по-своему сделает.
– Ладно, я сам с ним поговорю. Продолжайте, Галина Владимировна.
В конце доклада старший врач сообщила:
– В нашей смене опять некому работать на пункте подготовки укладок. Милова заболела и пришлось Рябову снимать с бригады.
Начмед Надежда Юрьевна, до этого сидевшая в задумчивости, вдруг нахмурилась и вспыхнула:
– Я не поняла, для вас мои требования вообще ничего не значат? Всем давно было сказано, в том числе и вам, Андрей Ильич, чтоб в текущей смене выездных работников с бригад не снимать! Из других, пожалуйста, берите, договаривайтесь, пусть подрабатывают. Но сокращать количество бригад я не позволю!
– Надежда Юрьевна, из других смен я всех обзвонил, никто не согласился, – сказал главный фельдшер.
– Андрей Ильич, сколько можно говорить об одном и том же? Я вам в тысячный раз повторяю, если не можете найти замену, значит работайте там сами. Обсуждать эту тему я больше не хочу. А если опять такое повторится, значит вы и старший врач получите взыскания! Так, ещё один неприятный момент. Во всех сменах пошла дурная мода брать у больных отказы от ЭКГ. Да, раньше такое иногда практиковалось, потому что кардиографов на всех не хватало. Теперь недостатка в них нет, а это значит, что бригадам просто лень возиться. Предупреждаю всех, чтоб потом не обижались: за такие дела будем лишать стимулирующих! Далее, все мы прекрасно знаем, что эпидобстановка очень нехорошая. Поэтому на вызовах с высокими температурами и на все детские, независимо от поводов, нужно надевать маски. Во всех случаях ОРВИ у детей нужно предлагать госпитализацию в инфекционный стационар.
– Коллеги, вопросы есть? – спросил главный.
– Есть! – сказала фельдшер Беляева. – Я просила снять мне две подработки в первой смене, а в графике они всё равно стоят!
– Татьяна Леонидовна, этот вопрос не для конференции. Решите его сами со старшим врачом. Всё, коллеги, всем спасибо!
Как всегда, покинул я конференц-зал безо всякого удовлетворения и с чувством досады от напрасно потерянного времени. Уж лучше просто дурака валять и от скуки маяться, чем слушать один и тот же нудный трёп, подающийся под видом важной информации.
В начале десятого, когда Центр уже давно опустел, наши предшественники вернулись от специалиста по охране труда. Лица их были кислы, а глаза мутны.
– Вот же, <самка собаки>, допрос нам устроила, полтора часа промурыжила! – прорычал врач Анцыферов.
– Ну а что делать, у неё работа такая, - ответил я.
– Да какая «такая», Иваныч? Она просто хочет самого Ваньку сделать виноватым и для этого землю роет! По её вопросам сразу всё понятно!
– Кстати, главный с тобой поговорить собрался, видать повоспитывать хочет.
– За что?
– За то, что вы всей бригадой меры безопасности не соблюдаете и на конференции не ходите.
– Да пошёл он <на фиг> со своим воспитанием! Работы нашей ни х***на не знает, а поучать лезет, <чудило>! На моей памяти единственным достойным главврачом был только Елистратов. Он же с низов вырос, санитаром начинал. Всю нашу кухню не просто знал, а постоянно варился в ней. Ты согласен, Иваныч?
– Конечно согласен. Он ведь уже будучи главным, всё равно на линии подрабатывал. Нет, такие руководители как Евгений Григорьевич в прошлом остались.
– Да, теперь в тренде дрессированные кабинетные болванчики. Работу, которой руководят, им знать необязательно. Для них же сейчас что главное? Не нервировать вышестоящих бездельников и красивые картинки им представлять. В общем, зубы он обломает, если меня повоспитывать решит. Воспитатель, блин, недоделанный…
По телевизору шла дрянная киноподелка, типа «детектив». Молодая бабёнка, представляющая собой невообразимый гибрид опера и следователя, сначала лихо стреляла с двух рук, а потом начала драться с каким-то здоровенным мужиком. Этакое непотребство мы быстренько переключили на канал о природе и стали смотреть весьма интересную передачу про обезьян. Однако просмотр прервала неожиданно вбежавшая женщина.
– Здрасте, мужчины, вы врачи? – спросила она сквозь одышку.
– Да, – ответил я. – Что случилось?
– Ой… Там женщина упала… Фух… На костылях, видимо инвалид. Упала и лежит не шевелится, не знаю, жива ли.
– Где именно?
– Сразу через дорогу, на газоне у пекарни.
Медбрат Виталий сбегал в диспетчерскую, завёл вызов, после чего мы быстренько прибыли на место. Да, действительно, на грязном и мокром газоне лицом вниз лежала женщина. Её левая нога была неестественно вывернута в сторону, будто у сломанной куклы. Однако при ближайшем рассмотрении оказалось, что это не нога, а протез. Сразу же стало понятно, для чего нужны костыли. Рядом, как и положено в подобных случаях, стояло человек шесть зрителей.
Женщина оказалась живой. Не теряя времени, мы загрузили её в машину. Буквально через пару минут в салоне стал отчётливо ощущаться до боли знакомый специфический запах. «Спирт!» - осенило меня. Но поскольку ни я, ни мои парни его не пили и не проливали, вывод был однозначным: запах исходил от нашей пациентки. И это нас очень обрадовало, ведь причина её падения становилась понятной.
Фельдшер Герман, щедро смочив вату нашатыркой, сунул даме под нос:
– Мадам, просыпаемся, просыпаемся! Вставай, нас ждут великие дела!
Поначалу болезная лишь вяло отворачивалась и отмахивалась, но вдруг резко открыла глаза и приподняла голову:
– Это чего такое? – спросила она грубым мужским голосом. – Я где, в машине, что ли?
– Да, мы – «скорая помощь», – ответил я. – Что ж ты так напилась-то? Люди подумали, что ты мёртвая!
– А тя это <волнует>? Ты докажи, <гомосексуалист>, что я пьяная! Ты мне наливал, что ли?
– Послушай, мадама, если сейчас не угомонишься, увезём в вытрезвитель! У тебя документы есть при себе?
– Ах вы <гомосексуалисты>! Где мой паспорт? Где телефон? Где сумка?
– Это тебя надо спрашивать, куда по пьяни потеряла. Так, давай уже приди в себя! Говори фамилию, имя, отчество!
– Где, <распутная женщина>, мой паспорт, мой телефон? Где моя сумка?
– Эк тебя заклинило-то! Ну что, скажешь свои данные?
– Ага, да <фиг> ты угадал, старый <средство предохранения>! Давайте меня домой везите! Домой, я сказала!
– Хорошо, говори адрес.
– Да пошёл ты <на фиг>! Чё ты до меня <докопался>? Чё те, <самка собаки>, надо?
К сожалению, продуктивного диалога не получилось, а потому увезли мадаму в вытрезвитель как неизвестную. Эх и намучились мы с ней, ведь передвигаться и даже просто стоять она не могла! Там её сольное выступление продолжилось, но ждать его финала мы, конечно же, не стали. Кстати сказать, мы не вправе ставить алкогольное опьянение основным диагнозом, иначе страховая вызов не оплатит. В подобных случаях мы всегда на первое место выставляем токсическую энцефалопатию и затем в разделе «Оказанная помощь» пишем, например, столько-то таблеток г***цина, рекомендацию обращения к наркологу и транспортировку в вытрезвитель.
В очередной раз напомню, что вытрезвителем мы называем «Пункт помощи лицам, находящимся в состоянии алкогольного опьянения и утратившим способность самостоятельно передвигаться». Это не отдельное учреждение, а структурное подразделение наркологического диспансера.
Сначала велели было на Центр ехать, но потом дали вызов к избитому мужчине сорока восьми лет, находившемуся без сознания.
На лестнице в подъезде было множество следов крови, которые целенаправленно привели нас к нужной квартире.
Открыла нам насмерть перепуганная, заплаканная женщина:
– Я не знаю, что тут случилось… Пришла с ночной смены, дверь нараспашку, всё вверх дном перевёрнуто, муж лежит весь в крови и не просыпается. Господи, его зарезали, что ли?
Да уж, судя по обстановке, в квартире произошла великая битва.
Крепкий, плотный, широколицый мужчина спал на кровати и оглушительно храпел. При этом вся комната была пропитана отвратительно-убийственным перегаром. Нет, никак он не походил на бессознательного больного. Расстёгнутая рубашка обнажила перепачканные кровью грудь и живот, однако никаких повреждений там не было. Мои парни, вооружившись ваткой с нашатырём, принялись активно будить болезного. Сперва он немного приоткрыл глаза и непонимающе замычал, но вскоре его сознание прояснилось.
– Чего такое? Чего случилось? – с тревогой спросил он, резко перейдя в сидячее положение.
– Это тебя надо спрашивать, – ответил я. – Ну-ка давай полностью раздевайся, сейчас тебя смотреть будем.
– А зачем? Чего такое-то?
– Посмотри-ка на себя! Откуда на тебе кровь-то?
– Да х***ен знает… Вообще ничего не пойму…
– Давай, давай, снимай рубашку, штаны, трусы, носки!
Но, тщательно осмотрев всё тело, никаких повреждений мы не нашли. В том числе и носовое кровотечение исключили, поскольку носовые ходы были чистыми.
Тут его супруга не выдержала и закричала:
– Что, допился? Давай вспоминай, чего тут было! Ты посмотри, что в квартире-то творится! Кого ты сюда привёл?
– Ну у меня Димка Егоров был, мы просто посидели и всё… Я даже и не знаю… – окончательно растерялся виновник торжества.
– Да что ты не знаешь? Откуда кровь-то? Вы дрались, что ли? – продолжила допрос супруга.
– Да не знаю я, что ты ко мне прицепилась? Ни с кем я не дрался!
– Тебя же посадят, идиотина! Убийство припаяют и в тюрьму уедешь! Вспоминай сейчас же!
– Мужики, ну скажите вы ей! – взмолился он. – Не помню я, ни х***на не помню!
– Эх ты, бармалей… Ну не помнишь так не помнишь, – подвёл я итог. – Мы не полиция и проводить расследование не собираемся.
– А вы в полицию сообщите? – спросила супруга.
– Пока не знаю, сначала со старшим врачом посоветуюсь.
Этот вызов был ярчайшим примером того, что упиваясь вдрызг, неприятности можно найти легко и непринуждённо, буквально на ровном месте. Любой закоренелый выпивоха, сам того не желая, ходит под Уголовным кодексом как под дамокловым мечом. И если такого обвинят в преступлении, он не сможет полноценно защититься, поскольку вообще ничего не помнит. Да, я понимаю прекрасно, что эти мои нравоучения пусты и бесполезны. Ведь те, кому они адресованы, хватаются за голову лишь после того, как нечто страшное уже свершилось и изменить что-либо уже не получится.
Следующий вызов получили на психоз у женщины двадцати восьми лет.
Открыла нам мать больной. Весь её вид говорил о том, что она если и не раздавлена, то сильно придавлена хроническим горем. Взгляд её был тусклым и усталым, а в лицо намертво врезались скорбные морщины.
– Ой, если б вы знали, как она нас измучила, – сказала мать тихим голосом. – Уже все силы на исходе. Не знаю, за что нам такое наказание…
– А что случилось-то? – спросил я.
– Ничего нового. Опять у неё обострение. Уже целый месяц почти не спит, какая-то вся взбудораженная, непонятная. Говорит, что мы с отцом чего-то против неё замышляем.
– Так почему же сразу-то не обратились? Зачем нужно было ждать целый месяц?
– Да понимаете, её сожитель выгнал, и она опять к нам переселилась. Мы думали, что она просто из-за стресса чудит. Надеялись, что успокоится и всё нормализуется.
– Она когда последний раз в стационаре лечилась?
– Летом. В августе выписалась.
– Что-то принимает?
– Нет, ничего. Она же только и твердит: «Я здоровая и не надо мне никаких таблеток!».
– У вас на руках есть какой-то документ с диагнозом?
– Нет, она когда выписалась, ей выдали бумажку, но мы её в ПНД отдали.
И тут появилась сама пациентка, невысокая, русоволосая и весьма симпатичная. Она непонимающе посмотрела на нас и спросила у матери:
– А чё тут, вообще, происходит? Ты кого сюда привела?
– Диана, мы – «скорая помощь», – ответил я.
– Да вы же ряженые! Клоуны, блин! Вы чё тут цирк устраиваете? Думаете, что я совсем уже дура? Я до ста тридцати сосчитала и всё поняла! Давайте сами теперь, раз, два, три.. Это что за знаки вы тут подаёте?
– Диана, успокойтесь, пойдёмте присядем и спокойно поговорим.
– Нет, мне надо ваш долбаный квест пройти. Я должна дом взорвать. Вот мой телефон, но это не телефон, а взрывчатка. Я не могу сразу два поворота сделать!
– Диана, не надо ничего взрывать. Лучше скажите, вам что-нибудь необычное видится-слышится?
– Да, да, ага! Продолжайте, продолжайте! – сказала она, еле сдерживая смех. – Давайте сюда ещё и Валентину Геннадьевну приведите, и дверь откройте! А я просто дурой прикинусь и скажу, что поверила! Мне же каждый день приветы передают!
– Диана, как думаете, вы нуждаетесь в лечении?
– Да-да, конечно-конечно! Ну ещё давайте, продолжайте, циркачи, блин!
– Ну всё, собирайтесь и поедем в больницу.
– Да что вы говорите? Вы же сами велели всё взорвать! И камеры от меня уберите, я давно уже знаю про ваши игры!
Сопротивление было сильным и отчаянным. Эта внешне хрупкая женщина отбивалась всерьёз, по-взрослому. Но всё-таки моим парням удалось надеть на неё вязки. Нет, сама она ничуть не пострадала. А вот про Виталия так сказать было нельзя, поскольку его нос оказался разбитым. Удар хоть и маленьким, но твёрдым кулаком, прилетел точно в цель.
Хоть и не было у них никакой меддокументации, но диагноз шизофрении буквально находился на поверхности. Доказывали его специфические нарушения мышления, в частности, соскальзывания, элементы разорванности, паралогичность. Кроме того, Диана продемонстрировала бред особого значения и инсценировки. Кстати, вполне возможно, что толчком к развитию нового эпизода болезни, послужило расставание с сожителем. Сейчас пока нельзя точно сказать, как поведёт себя недуг. Но можно с осторожностью предположить, что Диана, к сожалению, полностью не вернётся в благополучное доболезненное состояние.
Когда освободились, Виталий попросил:
– Юрий Иваныч, а может не надо никому говорить про мой нос? Тем более, он у меня не сломан. Ну на х***н всю эту бодягу, потом же весь мозг <вылюбят> и высушат!
– Ладно, не будем, – согласился я. – Только кровь с куртки сотри перекисью, чтоб лишних вопросов не возникло.
Да, иногда лучше скрыть несчастный случай на производстве, тем более, если он выеденного яйца не стоит. Ведь в данной ситуации Виталий всё равно бы не получил каких-то особых преференций. А вот неприятности в виде лишения стимулирующих могли бы последовать запросто. За что лишать? Да хотя бы за нарушение инструкции по охране труда. В общем, при большом желании, этот факт можно повернуть по-разному.
Дальше нас вызвали в отделение травматологии и ортопедии, где у больного пятидесяти семи лет психоз приключился.
Врач отделения, мощный высокий здоровяк, рассказал:
– Больной поступил вчера, планово, металл убрать после остеосинтеза. Всю ночь не спал, болтался везде. А сегодня психоз выдал. Он пьющий, видимо резко завязал вот и словил белку.
– Где он сам-то?
– В палате, мы его фиксировали. Иначе он агрессивный, на месте не сидит, ко всем лезет.
– Не седировали его?
– Сделали с***зон в мышцу, а х***ен ли толку?
Нужную нам палату мы определили сразу по раздававшимся оттуда безумным воплям:
– Ааа, ну стряхните их с меня! Стряхните, <распутная женщина>! А чего вы их не ловите? Вы, <гомосексуалисты>, ловите их всех!
Автором этого замечательного монолога был худощавый жилистый мужичонка с небритой испитой физиономией. Прификсирован он был весьма добротно, но это не мешало ему беспрестанно ёрзать и дёргаться.
– Витя, что с тобой такое? Чего ты барагозишь? – обратился я к нему.
– Стряхните их с меня, <фигли> вы смотрите!
– Чего стряхнуть-то?
– Да <фиг> знает, вши или блохи! Искусали, <распутная женщина>! Больно, больно, ааа, <самка собаки>! Ловите этих бабочек чёрных, ловите, сказал! Я тут всех сейчас урою!
– Витя, а ты сейчас где находишься?
– В какой-то больнице, три месяца не выпускают! Ну иди, иди сюда, стряхни их! А я сказал, вам всем <песец>! Дай мне её, вон, вон она на тумбочке! Смотри только не пролей!
Когда мои парни отвязали Витю от кровати, он хотел было вскочить, но ему это сделать не дали. Как ни странно, пошёл он послушно, даже не пытаясь дёргаться. При этом уже не орал дурниной, а просто негромко нёс всякую околесицу. В наркологию его приняли без лишних вопросов.
Что тут можно сказать? Не было тут ничего примечательного, самый обычный, заурядный алкогольный делирий. Можно дать лишь один ненавязчивый совет. Если человек находится в жёстком запое и ему предстоит плановая госпитализация, то нужно прекратить пить не позднее чем за две-три недели. А во избежание визита горячей дамы в белом, желательно обратиться к наркологу и сделать волшебную капельницу.
Чудо чудесное случилось: на обед нас почти вовремя отпустили. Именно поэтому на Центре нам удалось застать торговлю выпечкой. Купил я два беляша, которые съел после обеда вместо десерта, с чаем. Бригад было много и это давало надежду на то, что вызовут нас не скоро. Если, конечно, не поступит наш профильный вызов, на который мы поедем безо всякой очерёдности. Поэтому я отправился в комнату отдыха и немедленно принял горизонтальное положение.
Разбудил меня не вызов, а сильнейшая изжога, словно кипятка выпил. Да ещё и неприятная тяжесть в желудке ощущалась. А причиной послужили эти два чёртовых беляша. И ведь раньше такое уже было, но предыдущий горький опыт меня ничему не научил. Пришёл на кухню и, к великому счастью, нашёл там соду. Да, разумеется, я знаю прекрасно, что принимать её при изжоге очень нежелательно. Но всё дело в том, что никакие другие антацидные препараты на меня не действуют.
Вскоре и вызовок прилетел: психоз у мужчины пятидесяти лет. Хм, давно такого небывало, чтоб давали три профильных вызова подряд.
В прихожей нас встретили женщина и молодой человек с гневом на лицах:
– Не хотели вас вызывать, но мы уже не знаем, что с ним делать, – сказала женщина. – Он допился до чёртиков!
– У него конкретно башню снесло, – дополнил молодой человек.
– А что случилось-то? – спросил я.
– Он пьёт уже третью неделю круглыми сутками! А сегодня, наверно, белая горячка началась. Мы с сыном пришли, смотрим, на кухне и в ванной он смесители и раковины поснимал, вон, на полу валяются! Я даже и не знаю, как теперь быть. Сам он ничего не сделает, а на сантехника у нас денег нет. Ну это что за издевательство?
– А сам-то он где?
– Спит.
– Когда он последний раз выпивал?
– Сегодня с утра пораньше нажрался. Вот крыша-то и улетела!
Болезный, повернувшись на бочок, спал сном праведника. Лицо его было умиротворённым и безмятежным, будто после успешного выполнения великой миссии.
Добудились до него с трудом, опять же, при помощи нашатыря.
– Иди <на фиг>! – были первые слова господина.
– Вадим, ну-ка приходи в себя! Давай-давай, открывай свои мутны очи! – затормошил я его.
Освободившись ото сна и с трудом сфокусировав взгляд, он спросил заплетающимся языком:
– Вы кто? Чё вам надо-то?
– Мы – «скорая помощь», поговорить с тобой хотим. Скажи, зачем ты набезобразил? Помнишь ли, что творил?
– Чегооо? Где я набзб… набезробр?
– Смесители и раковины снял
– А это вы вот у этих спросите! – показал он на жену и сына. – Им, <самка собаки>, что ни сделай, всё не так!
– Ты уж совсем, что ли, мозги-то пропил? – вмешалась жена. – Зачем ты всё раскурочил? Теперь из-за тебя без воды будем сидеть!
– Да пошла ты <в звезду> вместе с сынком! <Задолбали> в корень! <Звездуйте на фиг> отсюда! Т*ари неблагодарные!
– Дааа? За что тебя благодарить-то? За то что пьёшь как с*тина и не работаешь? Сколько можно терпеть твои выходки? Всё, хватит, ты сейчас в психушку уедешь!
– Так, всё, тишина в студии! – скомандовал Герман. – Нам ваши разборки не нужны!
После этого я продолжил беседу.
– Вадим, где ты сейчас находишься?
– Где… У себя дома, ёп!
– Какие сегодня число, месяц и год?
– А на х***ена мне число-то?
– Ну тогда называй месяц и год.
– …Октябрь… Двухтысяч двадцать третий.
– Никакой белой горячки у него нет. Это просто такое опьянение. Поэтому никуда мы его не везём, – объяснил я жене и сыну. – Виталь, сделай ему с***зон внутрипопочно.
– Ой, да вы что? Как это не повезёте? – обомлела жена. – От него же что угодно можно ждать! А если он нас поубивает, кто отвечать будет?
– Если опять начнёт безобразничать, вызывайте полицию.
– А что полиция-то, лечить его будет?
– Нет, административно накажут. А лечиться он должен у нарколога, добровольно.
– Да неужели он пойдёт по своей воле?
– К сожалению, принудительного лечения сейчас нет. Всё, что смогли, мы сделали. Поэтому до свиданья.
Выставил я ему токсическую энцефалопатию и судорожную готовность. Последнюю я нарисовал для того, чтобы оправдать применение с***зона. После инъекции болезный успокоился и стал немного отрешённым.
Да, отлично понимаю, как нелегко приходится близким алкоголика. Жить с таким невыносимо. Вот только поделать тут ничего нельзя. При отсутствии психоза недобровольная госпитализация невозможна. А если всё-таки взять и госпитализировать, то в лучшем случае его просто не примут, а в худшем – привлекут к уголовной ответственность за незаконное помещение в психиатрический стационар.
После освобождения получили вызов к мужчине шестидесяти девяти лет, у которого под вопросом ОНМК случилось.
ОНМК – острое нарушение мозгового кровообращения.
Встретила нас супруга больного и рассказала:
– С ним что-то непонятное творится. Сел есть, а ложку держать не может. Даже попить не получилось, не глотается никак, всё обратно вытекает. И голос стал какой-то гнусавый. Ой, это, наверно, инсульт! Господи, он ведь никогда не пил, не курил, следил за собой, откуда эта напасть?
Больной сидел на диване и смотрел на нас как-то по-детски беспомощно, а из угла приоткрытого рта стекала слюна.
– Здравствуйте, Борис Юрьевич, что вас беспокоит? – спросил я.
– Голова кружится, куда-то в сторону меня ведёт, – тихо, гнусаво и невнятно ответил он.
– А глотать получается?
– Не, не, никак… Что такое со мной?
– Мозговое кровообращение нарушилось, – ответил я, избегая слова «инсульт», дабы лишний раз не пугать его и не разжигать стресс.
Сделали мы хорошие нейропротекторы, то есть препараты, защищающие и даже частично восстанавливающие нейроны, после чего свезли больного прямиком в реанимацию нейрососудистого отделения.
У Бориса Юрьевича было острое нарушение кровообращения в стволе головного мозга, вследствие чего развился бульбарный синдром. Он представляет собой поражение языкоглоточного, блуждающего и подъязычного нервов. В таких случаях создаётся реальная угроза для жизни. Нет, не только из-за опасности подавиться. Есть реальная угроза того, что повреждённый мозг попросту прекратит поддерживать важнейшие жизненные функции. Прогноз в данном случае далеко не оптимистичный.
Следующий вызов дали к женщине тридцати двух лет, у которой голова болела. Нда, теперь мы и до головных болей докатились. Нет, такой повод к вызову меня не пугает. Просто было бы рациональнее, да и дешевле для ТФОМС направить туда общепрофильную фельдшерскую бригаду.
Открыл нам весьма обеспокоенный мужчина, который вполголоса сказал:
– У жены голова сильно разболелась, прямо до рвоты. Не знаю, что такое.
– А раньше головные боли были?
– Ну да, у неё они часто бывают, но не до такой степени. Таблетку выпьет и всё проходит.
Больная лежала в тёмной комнате, свернувшись калачиком. Когда включили свет, она издала стон и вымученно сказала:
– Ой, не надо, выключите!
– Оксана, без света мы вам помочь не сможем. Потерпите немножко, давайте сначала я вас посмотрю и после этого полечим. Ваш супруг сказал, что у вас головные боли бывают часто. А вы можете предчувствовать, что вот сейчас заболит голова?
– Нет…
– Голова болит вся или только часть?
– Сверху… Давит сильно…
– Сейчас тошнит?
– Да…
– Насколько сильная боль по десятибалльной шкале?
– Десять…
– От боли что вы принимаете?
– П***гин.
– Сегодня его принимали?
– Да, но не помогло.
– Когда у вас месячные?
– Сегодня первый день.
Осмотрев Оксану, данных за ОНМК я не нашёл. Давление было нормальным, пульс частил, но это и неудивительно, ведь при боли он всегда ускоряется. Сатурация и ЭКГ тоже в норме. Выставил я впервые возникшую мигрень без ауры, то есть без предвестников головной боли.
Сделали мы Оксане к***рол для купирования боли, д***тазон, чтобы она не вернулась и м***амид от тошноты и рвоты. После этого боль хоть полностью и не ушла, но значительно уменьшилась, перестав быть невыносимой. А далее мы распрощались и ушли восвояси.
На Центр нас позвали задолго до конца смены, но больше никуда не дёргали. Ну что ж, хорошо поработали, спокойно. Пусть три вызова были «пьяными» и пустыми, но главное, что всё обошлось без ужастиков с умираниями.
А на следующий день, опять в одиночестве, приехал я на дачу. Но на этот раз не за грибами, а за еловым лапником, чтоб лук и чеснок укрыть. А то посадить-то посадили, но от морозов не защитили.
Лес был неприветливым, мрачным, холодным. Стало сразу понятно, что на этом сезон окончен. Но ничего, будем надеяться, что время пролетит быстро и вновь оживёт природа!
Все имена и фамилии изменены