Пасека с детства так засела в нутро, что и сейчас помню в подробностях, как всё было год за годом, у каких озёр и деревень.
В семьдесят втором перед школой, перед первым классом стояли мы с пчелами на Красной Глинке в старом лесу с огромными липами. Жили с дедом, компаньоном дядей Васей и двоюродным братом Лёшкой. Было здорово. Из подготовленных досок и проолифленной фанеры, как конструктор, мы собирали будку, сродни кунгу от Камаза. Ночью в ней всегда было сухо и тепло. В стороне на открытом месте из кирпича и глины клали печь с чугунной плитой и кольцами, а рядом под деревом обустраивали столовую с четырьмя скамейками под навесом из жердей и рубероида.
По выходным приезжали отцы с друзьями, и мы отправлялись за два километра рыбачить на реку с плотов.
Идёшь, бывало, ранним утром среди темных вековых лип по лесной тропинке, ветки, прошлогоднюю листву пинаешь, а сапоги сухие – ночи-то были тёплые. Потом поляна. За ней дубы высоченные, отец говорил, лет по четыреста. Потом просвет и Волга - высокий берег. Ширь! Красотища - сердце аж заходится! Сбегаешь по откосу вниз, резиновые сапоги болтаются, вязнут в песке, потом разгоняешься - и почти летишь. Внизу тяжело остановиться, натыкаешься на собственные ноги, да ещё старый рюкзак по заду хлопает.
У берега затопленные лодки - чёрные, подёрнутые мхом, ржавые уключины; справа мосток, и дальше плоты.
Сосновый кругляк в пять накатов, мужики говорили, даже в шесть, сверху янтарный, в глубине тёмный, связанный проволокой, толщиной в мой мизинец. И это хлюпающее, бьющее о воду составное крыло выходило из затона метров на двести, да больше!
С плотов рыбачили на донку с колокольчиком. Мужиков отовсюду собиралось много. Ершей за рыбу не считали, разве что, на уху пару штук оставляли и для кошки. Добычей был судак, щука, ну, лещ тоже.
А ещё мне нравился колхозный пруд с карасями в полукилометре от пасеки. Туда можно было бегать хоть трижды на день - дед отпускал. С местными мальчишками я не дружил, даже отворачивался. У края глиняной дамбы был плоский валун - плаха, но мы его называли - эшафот. Туда деревенские пацаны приносили пойманных лягушат и казнили их ивовыми прутьями. Камень всегда был облеплен мухами и засохшими кишками.
"Когда-нибудь я сам вас так же засеку!" - хотелось мне крикнуть пацанам, но я, молча, брёл мимо с отцовской бамбуковой удочкой на другую сторону пруда в заросли ивы и ольхи. Там в прогалинах всегда торчали из воды рогатки.
Лёшка-брат был на три года старше. Он говорил, ему плевать, в остальном мы с ним ладили.
Счастье началось, когда приехал старший брат Сашка. Он был двоюродный, виделись мы только летом, и я его очень любил, а с Лёшкой они были родные, но тот и зимой приезжал. Сашка, он серьёзный, спортсмен, окончил восьмилетку, собирался в девятый.
В первый же день на пруду он подошёл к пацанам.
- Это что ещё тут за новые фашисты? На немецком кладбище земляники объелись?
Недалеко от пруда на поляне были аккуратные холмики в три ряда, усеянные ягодой. Про них-то и говорили, что это пленные немцы. После войны, якобы, они строили на Красной Глинке двухэтажные дома из кирпича, а потом уехали в Германию, но осталось это кладбище. Кажется, тридцать девять могил я тогда насчитал, или тридцать семь? Искал вокруг ещё, но не нашёл. Не помню сейчас точно: просто любил счёт, или хотел, чтобы их там побольше закопали - в нашем-то поселке красных фанерных звезд на калитках много было, а в домах одни старушки. Но, если кто на лавочку с медалями садился, чаще на 9 Мая, мы со всеми здоровались. А землянику на тех могилах никто не собирал. Мы с Лёшкой могли, конечно, съесть одну-две “на слабо”, но не больше.
- Ножи есть? - сурово спросил Сашка пацанов, а сам в этот момент наборной финкой шкурил длинный ивовый прут.
Деревенские потухли, замотали головами, понимали, что от этого не сбежишь, а сами ножики-то в карманы спрятали, мы с Лёшкой видели.
- Жалко! – усмехнулся Саня, продолжая заниматься своим делом, вроде как ничего он и не заметил. - А я уж хотел вам путёвые удилища из орешника срезать. Их с толстого конца ошкурить нужно хорошенько, чтобы высохли, полегче стали.
- Ножик есть, - осмелел загорелый босяк в закатанных до колен трениках, - только леска прошлогодняя, гнилая, - два его товарища, по уши перемазанные в иле на поимке лягушат, оживились, закивали.
- Ладно. За мной, джентльмены-душегубы! - скомандовал Сашка, и это так развеселило всех, особенно Лёшку, он был очень горд, что у него такой брат родной. - Посмотрим, на что вы ещё годитесь. Лески у меня три катушки - всем хватит.
- Вот так вот, Юра! - улыбнулся я. - Дальше дружба, купания-ныряния, ночные рыбалки у костра. Вроде бы всё просто, но мы на такое были неспособны.
- Возраст, Володя, возраст! – ответил мой давний приятель. – Тебе же всего семь лет было, Лёшке десять. Тут опыт нужен. Но пацанчика ты здорово изобразил, - улыбнулся он.
- Опыт, говоришь? У взрослых его хватало, а они мимо глядели. Пожаловаться-то было стыдно. А Сашка - он такой. Хотел рулить, организовывать, ну и воспитывал, конечно. Следующим летом мы опять на Красную Глинку с пасекой встали. К дамбе подъехали, а плаха уже просто камень, чистый, красивый, и деревенские как родные.
В тот год липа, ох, цвела! Контрольный улей на весах к вечеру +10 кило показывал. Два дня пчеловоды радовались, а потом ливень, и утром аромат пропал. Лес как лес, в воздухе чистенько, стерильно, а в ночь похолодало. Неделю ждали. Контрольный каждый день - минус кило, минус кило - взятка нет, пчёлы злые, так и пришлось в Бузаевку возвращаться, там ещё раньше стояли. На цветах, на иван-чае можно было мёду взять и семьи сохранить, а они - давай роиться. Да и прошлогодняя авария на нефтепроводе “Дружба”*, пожар, которым пытались скрыть бешеный разлив, стал уже не так заметен. Дед боялся нефтяных болот в оврагах вдоль трубы, в километре за пасекой - а если полыхнет? То-то и оно! Охраны же не было никакой. Горелые стволы народ, конечно, отпугивали, и запах тоже.
В середине лета вернулся на пасеку Витька Назаров. Дед звал его Сазан, мы с Лёшкой дядя Витей, а Сашка приехал, обращался исключительно Виктор Степаныч. Любил он с ним за жизнь перетереть, и чтобы взрослых других не было рядом. Повод? Сходить по грибы - милое дело. Я числился в проводниках! Мне отец дорогу в первый же день показал. Идти нужно было в дальние березняки через “Дружбу”, нефтяные болота.
По дороге жутко: гробовая тишина - птицы не поют. Зато в дальних березняках красота! Боровики толстые, грибы нетронутые, с моего последнего визита, и я над ними главный командир.
Сашка сказал, в лесу за пасекой грибов соберём, через Дружбу не пойдём. А я знал, как пройти так, чтобы в корзинах было пусто.
Степаныч, он смешной, в сером промасленном комбезе, в зимних ботинках, в старой фуражке - автослесарь. Лицо красное, опухшее, не морщины - складки, глаз не видно. Работяга, одним словом.
- Нет тут никаких грибов! Сыроежки брать не будем! - кричал я по-деловому, убегая вперед.
- Веди уже, Сусанин! - смеялся Степаныч. - Палку возьми подлинней!
- Рано, дядя Витя, тут ещё дорога по краю леса с километр.
Ближний березняк выходил как раз к Дружбе, к просеке с обугленными стволами и завалами. Деревьев было много поперёк старой дороги, а то бы мы смогли на велосипедах.
- Виктор Степаныч, затуши папиросу! - нервничал Сашка, когда вышли из леса. - Сгорим к чертям собачьим, и фамилию никто не узнает!
- А дед на что? - хрипло пошутил тот. - Я в банке с бензином бычки Беломора на спор тушу, ни одной падле ещё не проиграл, гы-гы, - он, видимо, хотел, как в молодости широко улыбнуться белыми зубами, а получились красные дёсны с остатками трёх клыков.
Но просьбу Степаныч выполнил, раздавил тлеющий табак прямо в пальцах и сдул остатки с грубой темной ладони.
- Ты на чём вчера приехал? - спросил его Сашка.
- До СХИ** на автобусе, а там пешком и на тракторе.
- Это как? - удивились мы.
- А чего тут пёхом-то? Шестнадцать километров. За пригорком ДТ-75 гусеницами скрежещет, спрашиваю: “Откуда, земляк? С Бузаевкого стана?” Кивает. Пусти, говорю, курево есть, вместе веселей. Запрыгнул к нему, доехали до стана. Предложил гривенный, он - мало. Не хочешь, не бери. За двугривенный сам в поле воробья на коленках загоняю, гы-гы. А тут уж рядом.
Степаныча на хороший разговор нужно было раскручивать. Сашка это делал мастерски. Он начинал про какой-нибудь фильм с кинотеатра, а тот давал ему жизненную оценку. Как же он хохотал над Николой Питерским! Над его: «Помогите! Хулиганы зрения лишают!» Говорил: "Чтоб такое? - Брехня! Да скорее на пику! Но до чего же смешно". Очень Степаныч уважал этот фильм. Песни пел веселые: «Четыре татарина», «Когда качаются фонарики ночные», а мы дружно подпевали, кто во что горазд. Грустные тоже, конечно, куда же без них.
Я купила передачку на последние гроши.
Передайте заключённым на помин его души.
Да. Но в тот раз разговор у них с Сашкой не клеился, и мы решили помочь.
- А правда, дядя Витя, что на зоне мужиков дерут? - внёс лепту хитрый Лёшка.
- Зачем тебе?
- Интересно.
- Интересного там нет, - буркнул Степаныч и зашагал вперёд.
- Заткнись, Толстый! - разозлился на младшего брата Сашка, это прозвище он использовал, как исключительную меру наказания. - Падаль подбираешь, в башку забиваешь!
- Я не толстый! – надулся Лешка и пошёл молча, размахивая локтями.
- Ладно, ладно – щекастый, - догнал его Сашка со смехом и обнял, - толстый ты у нас до пяти лет был.
- Дядя Витя, - спросил я, - а ты знаешь, что молния в пчелиный улей никогда не бьёт?!
- Да ты что?! – удивился он. – Бог что ли пчёлок любит?
- Конечно! – обрадовался я. – А у тебя дом-дерево-сын есть?
- Есть, - улыбнулся Степаныч.
- А как его зовут?
- Толян.
- Что же ты его с собой не взял, нам бы веселее было!
- Он взрослый, гы-гы, - засмеялся тот, - ему с нами неинтересно.
- Дом, дерево... И всё ты должен, должен... - сказал задумчиво Сашка. - А хотелось тебе когда-нибудь, Виктор Степанович, женщину спасти?
- Как это?
- Просто. Взять с улицы женщину и спасти.
- Это ты серьёзно? - мужик вытаращил глаза, оказалось, они у него большие красные, мы с Лёшкой рты раскрыли.
- Очень даже серьёзно!
- Выбрось из головы! Котёнка спаси!
- Спасал уже.
- Ага! Это для тебя пшик, значит. Собаку сложнее, но можно. Для неё сердце требуется большое, настоящее. Подумай о собаке. Она к тебе привяжется, будет любить по гроб жизни, люди так не могут. Преданней собаки никого нет. Подумай, как следует о собаке.
- Виктор Степаныч, я же не пацан какой. Зачем ты мне про собаку? Я тебя серьёзно спрашиваю.
- Лёвушку Толстого начитался? Про Воскресение ихнее? Или Достоевского? Что там сейчас в школе проходят? Реальная краля?
- Реальная.
- Рядом с домом живёт?
-Угу.
Ходил уже к ней?
- Один раз.
- Ёшкин кот! Серьезное дело-то! - разнервничался Степаныч. - Понимаешь, Пан Спортсмен! Собачки и кошечки на улице бывают ничьи, а женщины с улицы ничьими не бывают. Отец знает?
- Не хочу говорить, с тобой решил посоветоваться.
- Плохо! - Степаныч натянул фуражку на уши. - Зря второй стакан с утра не вмазал! Чего уж теперь - рассказывай, как познакомились.
- Тренер велел следить за причёской, чаще стричься. Я с первого раза - и к ней в руки.
- Влип, значит.
- В мужском зале не было никого, она и давай мне волосы ерошить. Сашенька! Ой, как ты вырос! Я же в соседнем подъезде живу, папу твоего знаю…
- Час от часу не легче! – хлопнул себя по ногам Степаныч. – Ну-ну, продолжай.
- Понимаешь, она мне как пятернёй в чёлку влезла, у меня всё и поплыло. Подбородок на плечо положила, ушком прижалась - меня в дрожь. В зеркале глазами уставилась, улыбается, говорит: “Смотри, какая там чудесная пара, а будем ещё краше”. Да я и сам видел напротив: она чёрная, кудрявая, как с картинки, он перепуганный, сивый, будто и не я вовсе.
- То-то я вчера удивился. Откуда, думаю, у тебя чуб модельный, назад зачёсанный? Гы-гы, - подколол его Степаныч.
- Да, на внешность плевать! – махнул брат рукой. – Я не знаю, что делать. Второй день здесь, а уже не могу без нее - задыхаюсь. Птицы ещё не поют! На меня девчонки раньше вешались, я над ними издевался, а тут... Короче, давайте, мужики, как ты Степаныч говоришь - шементом. Грибов соберём, и я домой, на Безымянку. Если дед до СХИ не подбросит, пешком уйду.
- Такие вот страсти в энском городе, Юра! Я же подробностей тогда не знал.
________________________________
* Дружба - Крупнейшая в мире система магистральных нефтепроводов. Построена в 1960-е предприятием СССР «Ленгазспецстрой» для доставки нефти из Волгоуральского нефтегазоносного района в социалистические страны Совета экономической взаимопомощи : Венгрии, Чехословакии, Польши и ГДР, расположенные в Восточной Европе.
**СХИ – Сельскохозяйственный институт в Кинельском районе Куйбышевской области.
-------------------------------------------
Два пьяных идиота: он - большой, про него говорили, почти как Аполлон; я - незаметный, про меня говорили, интересный. В юности нас многое объединяло... Мы же не виделись сто лет! И вот сидели друг напротив друга, лыбились в его огромной кухне на девятом этаже с видовым окном, евроремонтом, техникой… и продолжали, и не могли наговориться.
- А помнишь май, Баядерку? Мы - два курсанта у Большого театра...
- Конечно! Прячемся, дураки, за колонну, а там две брюнетки-иностранки в тёмных очках, волосы прямые ниже плеч, в очень коротких мини-юбках.
- А ты: "Володя! Знаешь что-нибудь по-итальянски?" А я: "Ноль полный!" А ты: "Я - одну фразу: Ки козо ми фачо! И мы давай громко друг на друга, жестикулируя под Челентано. Ки козо ми фачо! Ки козо ми фачо! Шура, не делайте мне мозги! Дураки были, дураки!
- А те и не посмотрели в нашу сторону. Может, они просто были гречанками, а, Володя? - он засмеялся.
- Конечно! Этим особенно были нужны советские курсанты, ага...
Дело было к двум, он разлил ещё по одной, поднялся из-за стола, его чуть повело.
- Это всё водка! Она нас губит, брат. Пойдем, покажу кабинет, - он поднял палец вверх, - там у меня коньяк!
Мы вышли из кухни, он включил красивую подсветку в коридоре. Кабинет был знатный, весь в красном дереве: книжные полки, стол справа у стены с большим пузатым Буддой из розового камня. Он подошёл к своему портрету у окна, засмущался.
- Ребята подарили на 45. Глупо. Пришлось принять: холст, масло, куча денег. Ты нашим кому-нибудь звонил?
- Нет, конечно, ты же знаешь - всегда к тебе, ты заберёшь в любое время суток, - я говорил искренне, ему было приятно.
Он подошёл к дверцам за моей спиной и распахнул их. Это был домашний иконостас, весь в позолоте.
- Нравится? Моя гордость! Иконы настоящие, некоторым двести лет, да больше! По моему заказу реставрировались. В кабинете вообще всё настоящее. Будда из Тибета, часы - Китай. Арбалеты - моя слабость. Посмотри, какое дерево! Кожа! Кованный металл! - хозяин кабинета вошёл в образ утончённого ценителя. - Мастера ушли в безвестность, а красота осталась.
Он бережно снял со стены арбалет с деревянным луком, первый от иконостаса. Из ложа торчал наконечник.
- Это болт. Кто не шарит, говорит стрела... - он засмеялся, видимо, хотел уберечь меня от ошибки и повесил арбалет на место. - Этот крючок для заряжания - “Козья нога”. У этого две ручки - “Немецкий ворот”, есть ещё "Английский"! - он шёл вдоль экспонатов. - Этот с одной ручкой - уже поздний, недорогой. Простенький, но у коллекционеров пользуется спросом, про такой модно говорить - кликабельно. Этот с гравюрой - ранний! Лук и кранекин - кованные, ложе из граба с костяной пластиной. Знаешь, какой коэффициент нижнего дивайса? Не поверишь - 200! Приложи усилие 10 кг, и на заряжании уже - две тонны. А ещё размер плеч, сила натяжения, мощность - параметров хватает. Все с аукциона! Потом открою сейф - ружья покажу. Завтра на охоту, обязательно! Я для тебя - ты же знаешь! Косулю, губу лося - всё, что угодно… Кабанов не терплю - дрянь мясо, после Афгана печень пухнет.
Он открыл секретер, взял фигурную бутылку коньяка и два бокала, поставил их на стол, сам плюхнулся в кресло.
- Раньше, бывало, возьмёшь французский двадцатилетний, нальёшь стакан и радуешься. В этот год я школу закончил! Чуть ли ни с медалью. А в этот? Винодел небось уже скоблил бочку! Когда я в Афгане чудом живой остался. А сейчас? Э-э, нечего вспомнить…
Перед столом у стены справа стоял чёрный кожаный диван, под ногами валялась шкура белого медведя. Всякий, кто садился, был заведомо ниже хозяина в кресле. Я сел повыше, на боковину к столу. Во всём чувствовался какой-то перебор, Впрочем, может, я был уже пьян, но всё равно, не так, как он.
- Жалко, ты не приехал на 2 августа - вот мы гуляли! Давай зимой к нам на крещение! У меня на даче митрополит рубит в пруду иордань - только для наших. Все тащатся!
- Ты у этого митрополита крест-то видел? - я засомневался.
- Ну, или капеллан. Наши в шутку все его зовут Митрополит.
- Ну, шутники! - я оценил. - Про Марину расскажи!
- Потом, потом… Чем там закончилась история с грибами? Провалился кто-нибудь в трясину? Только не начинай сначала.
- Нет! Мы же её обошли, а в березняке про всё забыли. Корзины полные - рубахи скинули, рукава завязали, боровики внутрь пихаем - не можем остановиться. Солнце, птицы, грибы - такая благодать. Степаныч встал посреди молодых берёз, руки раскинул, лыбится на небо..
- Эх, Матерь Божья!
- Кайфуешь, дядя Витя? - спросил его Лёшка.
- Точно, брат, кайфую! Вон ту старую березу, - он показал рукой на опушку леса, - срублю на веники в баню, на всю зиму счастья хватит! Рожь станут убирать, и я за ней приду.
- Брось! - посмеялся Сашка. - Сюда тащиться из-за веников? - У пасеки отличные березы.
- Ничего ты не понимаешь! Тут чистота - жизнь какая... А по нашему разговору так скажу: убьют тебя, если украдёшь кралю. Даже не думай! Найдут и убьют - они умеют. Или будешь за деньги к ней бегать в очередь, как все. Устраивает? Какой ещё выход? Нет его. Собаку заведи - какая-никакая отдушина тебе будет пока.
Сашка отвернулся и пошёл. Я вперёд побежал с полной рубахой и корзиной - дорогу показывать, чтобы брат не провалился.
Дальше мало знаю. Он дрался, искал друзей. Его в милицию забрали. Хорошо, тренер путёвый был, известный человек в городе - не выгнал из команды, с КПЗ вытащил, а то бы пропал. Потом Сашкин отец со Степанычем на стрелку пошли, и те девку уступили. У родителей от Прогресса трёшка была, сталинка на Победе, сто метров без малого. Вот им пришлось в двушку переехать, а ещё отец Москвич отдал за то, что подруга без спроса забеременела. Так вот, Юра, вопросы в былые времена решались.
- А Сашка?
- Он через год в армию, в спортивную роту попал, дочке уже год был. А после лет пять они вместе прожили. Любовь до гроба не получилась, может оно и к лучшему.
- Да, смешно, смешно... Ты что же, Володя, думал? Наведаешься ко мне в гости через десять лет, расскажешь душещипательную историю и меня этим остановишь? Нет, слишком поздно.
Я взглянул через стол. В кресле сидел облысевший бугай с красными опухшими веками и тонкой презрительной улыбкой. Я сделал последнюю попытку отыскать в нём черты того веселого здоровяка Юрки, моего приятеля из офицерской юности. Но взгляд на той стороне говорил, что я ошибся – прежний адресат выбыл навсегда.
- Да и тогда бы ты меня не остановил. Пойми! Маринку я любил! Я же её в Кабуле у советника увёл, ха-ха! У бригадного артиллериста! Чувствуешь уровень?! Ха-ха, может ты не знал? Бил он её, а мне от этого свезло... Она на лестничную клетку выскочила почти голая, а я снизу поднимался. Две пятиэтажки в Кабуле для военспецов были, мы с ней в этом… забыл номер, в правом доме жили, с Коляном комнатами махнулись. Все в тряпочку молчали. Но как же - особисты. Хакояты довлати!* (ХАД - госбезопасность) Разнюхали, дошло до ГВСа* (главный военный советник). Он меня вызвал, на словах даже поддержал. Но официально-то она была чужая жена, её в Союз. Да, хорошо мы жили после Афгана, Володя! Расписались чин чинарём, мерсик сто девяностый взяли, она всё о двухсотом мечтала - они же нас никогда не поймут, брат! Светку родили… Теперь из Питера вот не хочет возвращаться…
- Я у Вадика на похоронах был. Бэлка на всех в обиде… Я не знал, что от таких инфекций в наше время умирают.
- Бэлка не договаривает много! У Вадика третья стадия тогда уже была. У Маринки четвёртая, онкология, теперь вот хоспис. Он, может, и прилетел-то, чтобы оттянуться в последний раз. Встретил я его на перроне. Ну куда? В хату с женой пить? В баню его потащил. Панджшер вспомнили, ребят... Банщик, сволота, заходит, пасть разявил: “О! Смотрю, у меня публика серьезная. Может, ещё пива, ребята? Девочки к ракам хорошо идут”...
Вадик не жилец был, хоть порадовался... Я полгода злился на себя, на него, а теперь что вспоминать... Две заходят в предбанник, у нас стол ломится. Кореянка - наглая, красивая. Он сразу её увёл. Вторая белобрысенькая подходит, кожа как у ребёнка. Смотрю, она глазами хлоп-хлоп, у меня Светка старше. Спрашиваю, что умеешь. Она как заревёт: “Я второй день! Меня тошнит - не могу больше!” Да знаю я, как они горбатых лепят! Просто не было настроения. Я её до утра у банщика выкупил. Хату снял в центре, была у меня на примете. Вадик наутро улетел, даже не попрощался. Не трогал её, говорю же - ребёнок, первокурсница, младше дочери, давай ещё накатим…
Я утром пришёл, чтобы её из хаты выгнать, и не смог... Коляну позвонил. Он приехал, в санаторий её увез, а через два дня банщик меня нашел, говорит, за каждый день простоя по двойной цене - тридцатник! И это ещё по-божески… А хочешь, говорит, на совсем девку забирай! Ту квартирку купи, на моего человечка оформи, с этого дня счёт закрою.
Так вот, Володя, вопросы теперь решаются…
-----------------------------
Он небрежно плеснул коньяк в два бокала.
- Давай за нас! За настоящих мужиков, которые никогда не откажутся от своих детей!
- Согласен! - с улыбкой подхватил я стекло.
После Афгана это был наш шутливый тост. Он намекал всем, кто за большим столом, и в первую очередь женщинам, что отпрысков у нас по миру столько... что, мол, обращайтесь! Правда за тридцать лет так никто и не объявился. Теперь же мы пили вдвоём, и тост был не к месту.
- Поехали! Покажу тебе Дашку. Слюни начнёшь пускать. Ха-ха! Как вы все мне завидовали в Афгане, что я живу с бабой! Каждый тащил её на кухню, хотел сказать что-то важное, спросить совета в амурных делах. Как вы все перед ней изображали несчастных и непонятых интеллектуалов, а сами просто мечтали протиснуться с Маринкой в дверях.
- Я у тебя в Кабуле был один раз.
- А вёл себя, как все. Никогда её не спрашивал о чём вы там шептались. Мне было наплевать. Поехали! Не пожалеешь, познакомлю с моей Дарьей Магдалиной! Говорят, преданных кошек не бывает - есть исключения, поверь.
- Не богохульствуй перед иконостасом.
- Поехали, праведник! - он щерился исподлобья. - Или ты думаешь, я не понял, с кого твой братец собирался брать пример?
- Уже поздно!
- В самый раз! Она меня раньше никогда не ждет.
- Что ты ей скажешь? Знакомься. Этот вот был влюблён в Марину, а мы с тобой её загнали в хоспис?
- Дурак. Скажу, ты единственный, кому я признался, что подобрал её в бане! - он играл под простачка. - С чего ты так нажрался? Прёшь буром. Ладно я пью с самого утра, но ты-то...
- А Ко-лян? - язык у меня начал заплетаться
- А, этот - на колёсах. Ему вырезали три четверти желудка, Татьяну, жену, узнаёт с трудом. Прошлый раз просил меня купить сигарет, чтобы втихаря. Я ему принёс, он в руках крутит пачку, спрашивает: “Что это?” - овощ.
Он широко улыбнулся. Его зрачки, как на атропине, минуту назад готовы были меня прожечь, теперь снова превратились в точки. Эту способность я встречал у животных. Лысая голова умиротворённо повернулась к Будде.
- Был у Вадика в больнице, незадолго... - я подкинул тему. - Он вспомнил твой позывной “Гюрза”.
- Точно! Мне кажется, все прошли через это: говорящий позывной - круто. Вышел в эфир, и ребята знают, кто на боевых, пусть даже духи слышат. Я с 40-ой армией нас не сравниваю - вы бились конкретно. В советническом аппарате платили хорошие бабки по тем временам, никто не жаловался, но за спиной-то никого. Коммандос тоже держал марку. Вадик был уникум. Нет, были переводчики лучше, но … Идёт бой. Он давай изображать оракула. Советники злились - хватит, мол, каркать. А потом выходило всё, как он сказал. Я спрашивал, интересно же. Он смеялся, говорил, что ночью в голове прокручивал сотни вариантов, а днём они сами выстраивались в логическую цепочку.
- В палате Вадик больше вспоминал о вашей встрече, - я усмехнулся, - о том, что позывной на тебя сильно повлиял.
- Это да! Я могу таиться, ждать, знаю - моё никуда не уйдёт. Банщика, урода, месяц терпел, чтобы всё тихо без огласки, пока Колян лечил Дашку от всякой дряни на острове. Хотел убедиться, что она не наркоманка. Маринка-то рожать больше не хотела. А куда мне без пацана? Пугачёва, и та вопросы порешала. Чем я хуже? Хорош, Володька, устраивать допрос! Не хочешь к Дашке, поехали на охоту - выбирай карабин!
- Что, не настрелялся? - я делал вид, что подсел на злобу и продолжил в пику. - Давай в следующий раз, сначала в хоспис.
В тот момент в кожаном кресле он уже отъехал от стола, склонился у напольных часов, открыл сейф, и тут со злостью хлопнул металлической дверцей, что есть мочи. Раздался глухой удар, он вскочил с места.
- Нет там Марины! - он медленно сел в кресло, раздувая ноздри. - В палате пять старух. И кто приходит в себя, мажет губы, чтобы быть краше остальных. А в гроб они мечтают лечь в кружевных трусах! Всё! Я закрыл тему.
- Вадик мне сказал, в чём он просчитался: “Гюрза был слишком осторожный, чтобы ночью пойти в чужую баню”.
- Да что он понимал в делах?! Вахтовик - нефтяник! Он же только из калаша шмалять! Когда Бэлка позвонила… Знаешь, как я за него мстил! Ты знаешь, как я за него мстил?! Лично наказал банщика. Пацаны только стояли рядом. Как? Тебе лучше не знать. Ты говоришь, плоский камень на пруду чистый? Нет! В моей жизни он не чистый! Эшафот никуда не делся и уже не денется! Это ты катаешься тут мимо с папиной удочкой! А я за друга обязан был наказать! И за Маринку, если надо, накажу! Такие, как ты, на всё готовенькое! Это я плохой, я её у советника увёл, а вы - хорошие! Мастаки потом на кухне шептаться, в декольте заглядывать. Я плохой, забрал у ментов баню. Думаешь, просто было к каждому подобрать ключ? Вылечил баб! Или пусть они дальше бы город заражали?! Букет был редкий!
- Молодец, - я скривил рот, хотелось сунуть спичку в зубы, - рачительный хозяин. Позаботился о средствах производства. Государственник. Хоть сейчас в мэры.
- Да, здесь не Москва! На земле все нужно делать самому! Давай ко мне, Володька! Не будь дураком! Может, я и плохой... Устал быть хорошим! Тебе говорят: дай ещё дай, ты же хороший. А мне уже не говорят. Я сам прихожу и беру, что хочу. Сил на всё не хватает! Тяжело пробиться - конкуренция. Если бы тогда вместо Афгана сел бы на пять лет, сейчас бы был в авторитете. А так: ни два ни полтора... Но знаешь, можно. Можно, если наших собрать. Ты придешь - другие подтянутся! Я тебе такой цирк закажу! Хочешь? Сегодня кастинг устроим через час. Три зелёных свистка, и ребята девочек соберут! И только новеньких… Знаешь, как они в тему попадают?
- Слышал, через наркоту, или за первохода, если того быкуют, его баба может на воле отработать…
- Точно дебил! Ха-ха… Да не смотри ты на меня так. У тебя же до сих пор “Яма” Куприна в башке. Как там анекдот?
Объявление в интернете. Красивая, длинноногая, без вредных привычек, ищу работу. Шитьё и интим не предлагать. Шитьё - особенно. Ха-ха!
Познакомлю тебя, не сцы! У нас такие актрисы! Их учить не надо, всё природой заложено.
- А ты у них главный режиссер?
- Скорее продюсер! Володя, мне наверх пора двигать, а ты на земле вместо меня. Пойми, положиться-то не на кого - упрут же всё! С жильём проблем нет, хату подберём - зе бест! А история с твоим братом стара как мир. Я, правда, схему доработал - ты оценишь! Ха-ха.
- Сашку не трогай, баран!
- Послушай! Да ты же ничего не понял! Сколько тебе было-то?! Это не пацаны виноваты - баба залетела и не хотела делать аборт - не важно по какой причине. А соскочить по-другому она не могла, типа: муж нужен, да кто её возьмёт? Ну, так положено, чтобы другим неповадно было, иначе все разбегутся, захотят метать икру. Короче, приговорили её, готовили на эшафот. Она его в последний момент чудом зацепила! Ты же понимаешь, что не любовь.
- Брата не трогай!
- Я сейчас на очко и мы катим в цирк! - он не привык слушать, выбежал из кабинета.
Я приподнялся с боковой спинки черного дивана. Ноги затекли, вниз так и стреляли иглы. Как в детстве, ужасно захотелось крикнуть: ”Тварь! Сдохни там в сортире! Завалю, падла, прямо на толчке из арбалета!”
Но я опять смолчал...
Такой вариант не был оговорён в заказе, а делать его знаменитым, как в “Игре престолов”, я не хотел, ведь мы когда-то были дружны…
Значит Марина зачахла не только из-за измены мужа... Она всегда была чувствительной до слёз, могла расцеловать всех бродячих кошек и собак...
В детстве я так мечтал о братьях - бугаях, спортсменах. А у меня были одни сестры. И те - набитые дуры. Старшая, правда, меня сильно любила...
С Виктором Степановичем мы говорили, конечно, позже - в моё последнее лето на пасеке перед десятым классом. Только понятие "стрелка" в наших беседах как-то по-другому называлось...
Вдоль стены со средневековым оружием я дошел почти до угла, когда сзади заскрипела дверь. Он сделал два увесистых шага и сказал: ”Ну, едем!” Я развернулся уже с арбалетом. Голландский кранекин с металлическим луком был тяжеловат, но тот, кто считал, что он Гюрза, застыл. Мы оба знали, что болт в ложе и механизм взведён. Я не был уверен в предохранителе, тот разболтался и мог заклинить. Слева у напольных часов был приоткрыт сейф с оружием. Если болт не сойдёт или я промахнусь, но это вряд ли… Он конечно шкаф, но будет стоять - он же осторожный.
- Володька! Опусти вниз! Там плохой держатель!
- Знаешь, по условию контракта я должен задать вопрос: “Угадай, кто тебя заказал?”
- Бэлка? Она, сволочь? Я для них столько сделал! А она... Кто? Банщика жена? Эта лярва? У него были дети? Кто? Что ты молчишь?
- Я должен только задать вопрос. Вадик сказал, ты в бане ему тоже предлагал стать палачом?
- Что за бредни? Что за детский сад - плаха, эшафот, палач! Про баб - это всё сказки, блеф! По пьяни выдумал. Ты же помнишь, как я всегда это умел!
- А я поверил. И подтвердил заказ.
- Володя, глупо! Сколько? Я тебе предложил по сути - своё место. Это минимум сто концов!
- Тот камень - эшафот, - я проглотил солёную слюну, - он теперь со мной... Но казнить девчонок, которые решились рожать... принуждать к абортам, - нет! Не по мне…
- Дон? - спросила тетива, басовая струна.
- Штак-дун! - ответил болт, раскроив панель из красного дерева и застряв в бетоне…
Гюрзу последний не заметил. Удивлённый, с раскинутыми руками, он отлетел, грохнул и сполз по дверцам, за которыми был скрыт иконостас.
Даже через перегар запашок в кабинете разнёсся смрадный. Дёргавшиеся как у лягушки ноги тоже портили картину, но он смог хрипло выдать: “Кто...” Ртом сразу пошла кровавая пена, рубашка в районе солнечного сплетения разошлась бурым цветком… Но глаза моргали, ждали ответ.
- Немощный старик. Он даже не выходит из квартиры. Всех его гробовых только и хватило, что на три штуки баксов. Да ты не переживай - я их верну. Он даже не знает, что Дарья жива. Сына его ты напоил и выставил на середину трассы. А завод по производству проволоки и болтов забрал. Это всё Вадик раскопал. Так что не надо это вот твоё - "не знал, кого мне в баню привели".
***
… да какой он Гюрза - Гюрза только один...
***
... пасека с детства так засела в нутро...
... жили мы с дедом, компаньоном дядей Васей и его внучкой Маринкой...
... а ещё мне нравился колхозный пруд с карасями в полукилометре от пасеки.
Туда можно было бегать хоть трижды на день - дед отпускал. С местными мальчишками я сначала не дружил, даже отворачивался. У края глиняной дамбы был плоский валун - плаха, но мы с Маринкой называли его - эшафот. Туда деревенские пацаны приносили пойманных лягушат и казнили их ивовыми прутьями. Камень всегда был облеплен мухами и засохшими кишками.
"Когда-нибудь я сам вас так же засеку!" - хотелось мне крикнуть пацанам, но я, молча, брёл мимо с отцовской бамбуковой удочкой на другую сторону пруда. Днём не клевало и я мечтал:
"Лёшка-брат был на три года старше. Он говорил, ему плевать, в остальном мы с ним ладили.
Счастье началось, когда приехал старший брат Сашка. Он был двоюродный, виделись мы только летом, и я его очень любил, а с Лёшкой они были родные, но тот и зимой приезжал. Сашка, он серьёзный, спортсмен, окончил восьмилетку, собирался в девятый.
В первый же день на пруду он подошёл к деревенским..."
... конечно не в первый день, но тогда на Волге я так легко переманил на другой берег пацанов, что думал, в моих силах переделать мир...
... а Маринка просто любила кошек и собак...
***
“ Настоящим заявляю, что выстрел из голландского арбалета 17 века был произведен непреднамеренно. Спускового механизма я не касался. На кранекине, взводящем механизме, отпечатков моих пальцев нет, что подтверждено экспертизой (прилагается). Владелец арбалета сам передал мне его в руки со словами, что он на предохранителе…”
С моих слов записано верно.
Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/ryba-kop-ch-1-2-3-4-65314997d6100f7a6fbc8a17
Предыдущая часть: