Когда они зашли в палату, Джемма даже прикрыла глаза, так по ним резануло. Все вокруг было в темных тонах - стены, пол, жалюзи, даже стойки, на которых угрюмо болтались пластиковые бутыли - тоже были черными. И только постельное белье светилось абсолютной сверкающей белизной, как будто кто-то специально хотел подчеркнуть весь ужас происходящего. Потому что в этом сугробе накрахмаленной ткани никого не было. Вернее, Джемме показалось, что никого, и лишь подойдя ближе, она разглядела истощенный скелет, утонувший в постели. Джемма отшатнулась, отпрянула от кровати, ее вдруг овладел порыв - бежать, но Лье поймал ее за руку, довольно грубо дернул, резко шепнув на ухо
- Куда! Ты будешь спасать его ребенка, так найди в себе силы и смелость видеть отца. Тебе придется 6 приходить сюда не раз!
Джемма почему-то успокоилась, подошла к кровати, присела на длинную узкую скамеечку, стоящую рядом. Она думала, что Эдванс без сознания, но он тяжело поднял веки, посмотрел на Джемму и его взгляд был, на удивление ясным, чуть насмешливым и прямым.
- Вареничка… Теперь, надеюсь, ты разрешишь мне так себя называть? Я рад тебе. А где Леся?
Лье чуть отодвинул Джемму в сторону, присел рядом, сунул руку под пододеяльник, нашел там руку брата, вытянул ее на поверхность, накрыл своей ладонью, и худая, похожая на куриную лапу кисть Эдванса полностью утонула в ней.
- Не волнуйся. Девочку мы не взяли на этот раз, она немного взволнована, пусть отдохнет. Привезем послезавтра, все вместе приедем, я тебе обещаю. А пока поговори с Джеммой, я тебе обещал ее вернуть, я вернул. Ланза!
Это последнее слово Лье выкрикнул неожиданно громко, и тут же, как чертик из коробочки из-за темной ширмы выскочила девушка. В темно-фиолетовом костюме, такой же шапочке с подобранными в хвост черными волосами она могла бы показаться тенью, если бы не иссиня-бледная кожа.
- Ланза, сделай ему укол, и принеси Джемме чай, им нужно поговорить. Когда Джемма выйдет, проводи ее в приемную, я там буду.
Лье встал, подошел к Эвансу, наклонился, внимательно и нежно посмотрел ему в глаза.
- Держись, брат. Тебе надо еще два дня продержаться, ты должен увидеть дочь.
Лье ушел, и Джемма вдруг растаяла в том самом чувстве, которое вдруг овладело ее сердцем в самую первую их встречу. То, которое она так бережно сохранила, спрятав в самом уголке своей души, утаив от всех, и, может быть, даже от самой себя. И вот сейчас оно освободилось, скинуло оковы и с новой силой овладело ею, да так, что заболело внутри.
- Господи, Эдванс. Как же так? Ну, почему??
Эдванс со стоном постарался привстать, но не смог, снова упал на подушку, и болезненная гримаса стерла улыбку с его лица. Джемме даже показалось, что он на секунду потерял сознание, но нет. Он смотрел все так же - ясно и прямо, вот только в его глазах было столько боли, что она смазала цвет, радужка казалась белесой и мутной. В это мгновение из-за ширмы снова выскочила медсестра, ловко подняла рукав, вколола тоненькую иглу, точно попав куда-то между выпирающими костями, выпрямилась, постояла молча. И лишь дождавшись, когда кожа на щеках Эдванса чуть порозовеет, сделала шаг назад, кинула через плечо Джемме
- Чай сейчас принесу. Тебе черный или зеленый?
И не дождавшись ответа скрылась за перегородкой.
- Почему, спрашиваешь? Мы с тобой уже говорили на эту тему. У каждого свой срок, наступает момент, когда тебе нечем становится жить. И ты жмешь на тумблер…Но сейчас об этом некогда, я хочу поговорить с тобой о Лесе.
Джемма справлялась со своим чувством, и оно слушалось, утихало, становилось ручным и спокойным, теплым и ласковым. И именно оно заставило ее сесть на самый край кровати, дотронуться кончиками пальцев до ледяной кожи щеки Эдванса, а прирмнаклониться и коснуться губами сухих, как бумага губ.
- Не волнуйся, Эдванс. Я слушаю.
То ли эта ласка, то ли нежное тепло, согревшее его губы что-то такое сделали с умирающим, но лицо его дрогнуло, ожило, потеплело, и даже румянец стал не тем, искусственным, вызванным препаратом, а живым, настоящим, немного смущенным. И он ответил ей, чуть шевельнув губами, поймал ее руку, тихонько сжал
- Я не знаю, как я это позволил тогда, на набережной, как допустил, что ты попала в этот чертов клан. Я просто не имел права. И ты меня прости. Лье исправил то, что я натворил, теперь ты под надежной защитой. Но Леся… Джемма, моя Леся!
Эдванс уже смог присесть, опираясь на подушки, и если бы не страшная худоба, почти полное отсутствие волос и дыхание смерти, он выглядел бы почти нормально.
- Леся, Вареничка, родилась нормальной. Линали умирала, ее корчило в предсмертных муках, она сгорала от такого жара, что до ее кожи было страшно прикоснуться, но она не дала тащить ребенка щипцами, не позволила ей помочь ничем, даже кесаревым, и оказалась права. Леся родилась легко, сразу закричала, она была совершенно здорова. И мать приложила ее к груди. Сама…
Джемма слушала Эдванса, ловила каждое его слово, перед ее глазами вставала эта картина. Женщина нечеловеческой красоты, которую сжигал в пепел адский огонь болезни прижимала к груди ребенка, и глаза ее были похожи на глаза дьявола. Джемма даже зажмурилась, настолько четким и ясным было это видение.
- Я не могу себе этого простить. Я знал! Эта инфекция была подлой и непредсказуемой, вирус гнездился в самых невероятных местах человеческого тела, а перед смертью он его неспешно покидал, оставляя лишь следы. В теле Лингали этот след остался в груди. А я этого не просчитал!
- Эдванс, Боже… Ты хочешь сказать, что если бы она не стала кормить Лесю…
- Да! Но я не просчитал!!! Не понял!!! Понимаешь ты, глупый Вареник, если бы я вовремя забрал ребенка, она бы осталась здоровой…
Эдванс снова упал в подушки, Джемме показалось, что его выдернули из розетки. И последние слова он выдохнул, еле слышно, как будто прошелестел
- И я понял… Она это сделала сознательно…
Он закрыл глаза, они провалились внутрь черепа, из-за шигмы снова выскочила Ланза, пощелкала какими-то датчиками, и дисплей над головой Эдванса замелькал, выбрасывая зеленые цифры.
- Хватит. Ты перегрузила его. Больше я ничего пока не смогу сделать…