Были ли мы? Отвечаю: БЫЛИ! Со всей выразительностью протокола, ответственностью, отчетливостью документа. (из колымских рассказов).
Говорят: судьба поэта... Судьба...
Как в стихотворении М. Волошина: "Темен жребий русского поэта: Неисповедимый рок ведет Пушкина под дуло пистолета, Достоевского на эшафот".
19 февраля 1929 года Варлам Шаламов был впервые арестован и заключен в Бутырскую тюрьму за распространение знаменитого "Письма к съезду" Ленина. Приговор - три года заключения в Вишерском отделении Соловецких лагерей особого назначения. В 1932 году он вернулся в Москву, где продолжал литературную работу, занимался журналистикой. В январе 1937 года он снова был арестован и приговорен к пяти годам Колымских лагерей, а в 1943-м еще к десяти - за антисоветскую агитацию (назвал И. Бунина русским классиком). В 1951 году Шаламов был освобожден, но выехать с Колымы до 1953 года не мог, работал фельдшером близ Оймякона.
В конце жизни русского писателя Варлама Шаламова, за плечами которого было уже почти два десятилетия советских лагерей, рок вел в сумашедший дом, несмотря на то что он, старик, был в полном рассудке и даже продолжал сочинять стихи, хотя плохо видел и слышал.
В рассказе Варлама Шаламова "Перчатка", написанном в начале 1970-х годов, есть потрясающее признание: "Я - доходяга, кадровый инвалид прибольничной судьбы, спасенный, даже вырванный врачами из лап смерти. Но я не вижу блага в моем бессмертии ни для себя, ни для государства. Понятия наши изменили масштабы, перешли границы добра и зла. Спасение, может быть, благо, а может быть, и нет: этот вопрос я еще не решил для себя и сейчас".
Сегодня можно только гадать, что происходило тогда в его душе и что продиктовало ему эти строки отчаяния. Ведал ли, предчувствовал ли Шаламов, какое ему предстоит десятилетие? Понимал ли, к чему все клонится? И не были ли эти горчайшие строки - его молением о чаше?
Ясно одно: Шаламов испил свою чашу до самого дна. И трагический конец его долгой, полной страданий и бед жизни, вслед за написанными им знаменитыми "Колымскими рассказами", ярчайшей вспышкой еще раз высветил границы добра и зла.
Однако трагедия Варлама Шаламова отнюдь не была уникальной. Через лагеря в нашей стране прошли миллионы безвинных, многие там и сгинули, расстрелянные, замученные, погибшие от истощения и непосильного рабского труда. Остались лежать в безымянных могилах.
В лице Шаламова, в его даре большого писателя народная трагедия получила своего бескомпромиссного свидетеля, мученика-летописца, собственной душой и кровью заплатившего за страшное знание. В нем она обрела чистый и мощный голос.
Родился Варлам Тихонович Шаламов 18 июня (1 июля) 1907 года в Вологде, древнем русском городе, равно удаленном от обеих тогдашних столиц - Москвы и Петербурга, что, безусловно, накладывало печать на его быт, на его общественную и культурную жизнь. Город церковной старины, город, глубинно связанный с традициями российской северной патриархальности, город, не одно столетие служивший местом ссылки, Вологда как бы соединяла в себе самые разные, иногда не совместимые по духу, внутренне чуждые, но очень характерные тенденции, выражавшиеся здесь ярче, чем где бы то ни было еще.
Шаламов, с детства обладая живой и сильной восприимчивостью, не мог не чувствовать этих различных потоков в духовной атмосфере города, тем более, что семья Шаламовых фактически находилась в самом центре общественной жизни.
Отец Шаламова - Тихон Николаевич, соборный священник, был в городе видной фигурой, поскольку не только служил в церкви, но и занимался активной общественной деятельностью. Почти одиннадцать лет проведший на Алеутских островах в качестве православного миссионера, он был человек европейски образованный, позитивного склада мышления, придерживающийся достаточно свободных и независимых взглядов, что, естественно, вызывало к нему отнюдь не только симпатию.
Мать полностью прикованная к хозяйству, к кухне, но любившая поэзию, наделенная непоказной душевной тонкостью, была ближе к В. Шаламову, в последствии горько сокрушавшемуся о ее тяжкой женской доле. Ей посвящено стихотворение, начинающееся так: "Моя мать была дикарка, фантазерка и кухарка".
Как бы ни были сложный отношения В. Шаламова с отцом, влияние того на сына тоже нельзя недооценивать, как, впрочем и унаследованную страстность характера. Тихон Николаевич был тверд в убеждениях и бескомпромиссен в нравственных вопросах, кодекс чести, судя по воспоминаниям писателя, был для него едва ли не важнее, нежели узкоконфессиональные вопросы, да и религиозность, видимо, понималась им более широко, чем это предписывалось каноном.
Именно это и нашло, скорее всего, отклик в душе сына.
Хотя сам Шаламов и выдвигал впоследствии в качестве одиннадцатой заповеди к традиционным библейским десяти - "Не учи!" (не учи жить другого. У каждого - своя правда).
Явное и горячее пристрастие к людям, посвятившим себя революционной деятельности, может показаться несколько странным. Не потому, однако, что они не заслуживали уважения, отдавая свои жизни в борьбе за правду-справедливость, вступая в бой, "святой и правый", но потому, что средство, к котрому они прибегали, - терроризм, - не могло не нанести нравственный урон самой идее. Жертвуя своими и, главное, чужими жизнями, они фактически вели страну к трагическому для нее и для народа, освободить который они стремились, социальному эксперименту.
Вряд ли В. Шаламов, уже прошедший Колыму, не отдавал себе отчета в этом, не понимал трагической взаимосвязи революционного насилия со все той же Колымой. С глубокой горечью вспоминает он в "Четвертой Вологде", чем обернулась революция для их семьи, для его отца оправдывавшего ее как порыв к справедливости, как историческое событие, призванное обновить общество.
"Отцу мстили все - и за все, - пишет он. - За грамотность, за интеллигентность. Все исторические страсти русского народа хлестали через порог нашего дома. Впрочем, из дома нас выкинули, выбросили с минимумом вещей. В нашу квартиру вселили городского прокурора".
Тем не менее революционная традиция для него была важна и дорога не столько социальным пафосом преобразования, переделки общества, сколько нравственным пафасом личного подвижничества, жизненного подвига, способностью к самопожертвованию. И самого себя он чувствовал продолжателем именно этой традиции.
"Достаточно ли нравственных сил у меня, чтобы пройти свою дорогу как некоей единице? - вот о чем я раздумывал в 95-й камере мужского одиночного корпуса Бутырской тюрьмы. Там были прекрасные условия для обдумывания жизни, и я благодарю Бутырскую тюрьму за то, что в поисках нужной формулы моей жизни я очутился один в тюремной камере".
К тюрье писатель отнесся как к возможности додумать, дорешить прежде всего экзистенциальные проблемы, стоявшие перед ним, как перед человеком, стремящимся достойно прожить свою жизнь, остаться верным самому себе.
В Бутырской тюрьме Шаламов решает для себя проблему личности и ее персональной ответственности за совершающееся вокруг.
К тому времени он твердо решился - на всю жизнь! - поступать только по своей совести. Никаких других мнений. Худо ли, хорошо ли проживу я свою жизнь, но слушать я никого не буду - ни "больших", ни "маленьких" людей. Мои ошибки будут моими ошибками, мои победы - моими победами.
В тюрьме, как свидетельствует писатель, ""человеку не хватает сил скрыть свой истинный характер - притворяться не тем, чем он есть, в следственной камере тюрьмы, в минутах, часах, сутках, неделях, меясцах напряженности, нервности - когда все лишнее, показанное слетает с людей как шелуха. И остается истина - созданная не тюрьмой, но тюрьмой проверенная и испытанная. Воля - еще не сломленная, не раздавленная, как почти неизбежно бывает в лагере.
Вот, по сути, главная тема, главный сюжет Шаламовского жизнеописания, его "Колымских рассказов".
"Колымские рассказы" писались В. Шаламовым с 1954 по 1973 год. Он сам разделил их на шесть книг: "Колымские рассказы", "Левый берег", "Артист лопаты", "Очерки преступного мира", "Воскрешение лиственницы" и "Перчатка", или КР-2.
Страшный колымский опыт, состоявший из многократных смертей и воскресений, из безмерных мук от голода и холода, из бесконечных унижений, превращающих человека в животное, - вот что легло в основу этой шаламовской прозы, которую он, много размышлявший о ее своеобразии, называл "новой".
Уникальный голос Варлама Шаламова прозвучал как голос новой реальности, им самим осознавшийся как свидетельство краха гуманистических идей прошлого и трагического опыта послереволюционной советской истории.
Такой вот писатель, уважаемы читатели, жил в России. А ведь не многие о нем слышали (печатать его мало кто хотел из изданий из-за его взглядов). Писатель, который сам прошел, лично на себе испытал, всю человеческую истину, гордость и мерзопакостность души человеческой. И передавший нам свою историю - подчеркну ПОДЛИННУЮ историю, того что происходило в те времена. А историю своей страны, государства своего - мы обязаны знать! Ведь без знания правдивой истории - нет настоящего будущего!
На этом я мой читатель закончу, а на последок выложу небольшую подборку фото В. Шаламова. Всем добра!
