Какие интересные вещи сокрыты в великом произведении главного немецкого писателя XX столетия?
Всем привет! На связи Культурологический Ликбез. А сегодня мы заканчиваем наш разговор о главном немецком писателе XX столетия Томасе Манне. Это уже третья статья, и на этот раз я попробую сделать социокультурный анализ центрального произведения Манна "Волшебная гора". Кто с нами в первый раз, рекомендую ознакомиться с предыдущими материалами:
Но прежде чем начнём, я хотел бы немного рассказать о методе, которым сегодня буду пользоваться. Мы все привыкли к литературной критике и филологическим исследованиям, что рассказывают нам о смыслах, подтексте, проводящие перекрёстные сравнения и занимающиеся текстологическим анализом. Я немного позаимствую этот филологический метод, ибо совсем без него работать с художественным произведением не получится, но основной акцент всё-таки сделаю на своём профиле: на социокультурном анализе. То есть большее внимание я уделю эпохе, которая отображается в "Волшебной горе" и об источниках вдохновения в фольклоре и мифологии.
Что в имени тебе моём?
Уже в названии романа Томас Манн сумел зафиксировать целые пласты немецкоязычной культуры: от средневекового фольклора до романтизма в лице великого и ужасного Гёте. Поэтому давайте разбираться.
По-немецки роман называется Der Zauberberg. Это слово и литературное место очень часто встречается в сюжетах сказок и легенд. Чаще всего именно на волшебную гору злодеи забирают кого-то важного для героя. Драконы, великаны и другие легендарные существа в качестве жилища предпочитают горы.
Но пожалуй самая интересная немецкая легенда по нашей теме — это о крысолове из Гамельна, пересказанная братьями Гримм. По сюжету во время чумы в городе Хамельн появляется крысолов, обещающий избавить город от мышей и крыс. Он играет на музыкальном инструменте (волынка или дудочка), грызуны следуют за крысоловом, а он заводит их и топит в ближайшем водоёме. Однако горожане отказываются платить деньги за работу. Тогда крысолов вновь играет мелодию, но на этот раз за ним отправляются уже дети. Крысолов уводит их на гору, после чего малыши пропадают навсегда. В этой легенде тесное соединён образ невинных детей, доброго поступка, сменяющийся злым в ответ на неблагодарность и, конечно, сочетание волшебной горы и болезни (чумы).
Другой важный аспект горы в немецкой культуре — это то, как там протекает время. Обычно подобное изображается как некое место, вырванное из привычной реальности, где дни текут по-особенному, а те, кто находится внутри горы либо не стареют, либо ощущают проведённый год за несколько дней. О подобном свойстве волшебной горы рассказал в своей сказке-новелле немецкий романтик "Мраморная картина" Йозеф фон Эйхендорф. В начале произведения он предупреждает всю молодёжь о том, что не стоит посещать волшебную гору, куда их так манит, ибо оттуда никто не возвращается, а на вершине в руинах замка обманываются ощущения времени и реальности.
О связи же с праздником Вальпургиевой ночи я рассказывал в прошлой раз, когда рассматривал мотивы творчества Гёте в произведениях Томасам Манна. Напомню только, что в романе "Волшебная гора" есть сцена этого праздника, где активно цитируют "Фауста". А ведь по всем повериям и легендам Вальпургиева ночь отмечалась именно на Ведьминой горе.
Заканчивая этот раздел, хочется подытожить сходство "Волшебной горы" с упомянутыми произведениями и культурным мышлением немцев Средневековья и Нового времени. Гора воспринималась если не как иной мир, то точно в виде портала в него. Это место заключения, и время там течёт особым образом, а тянет туда, в первую очередь, молодых. Как раз это и показал Манн: время в Бергхофе застывает, молодой Ганс Касторп оказывается невольным пленником, которого заманила туда судьба или неведомая сила. Перед героем открывается другой мир, который на самом деле является зеркальным отражением мира реального. Как и полагается любому потустороннему миру.
Маленькая больная Европа, застрявшая в горах
Но в чём зеркальность? Дело в том, что Манн изображает не просто кривое отражение реальность, но маленькую Европу во всех её проявлениях, втиснутую в рамках одной туберкулёзной лечебницы. Касторп сталкивается с идеологией, философией, искусством и основными народами Европы рубежа XIX — XX веков накануне The Great War (Первой мировой войны).
И не зря Манн выбрал именно больничный антураж для романа. Культура и искусство того времени была больна декадентством. Больна в смысле антуража, а не в отрицательной коннотации. В мыслях интеллигенции царило упадническое настроение, проявившийся, например, в Русском Серебряном веке или во французском философском течении fin de siècle (конец века). Повальное увлечение спиритуализмом и гаданиями. Другая же часть интеллегенции видела, как вырождается остатки аристократии, и искала спасение в консерватизме. Иные же предлагали поиск компромиссов с низшими слоями в виде национального синдикализма, который через пару десятков лет выльется в фашизм и нацизм. В это же время Освальд Шпенглер пишет свою знаменитую работу "Очерки морфологии всемирной истории. Упадок Запада", которая в России более известна как "Закат Европы". А ведь пока у высших социальных слоёв населения и гаснущей аристократии героями становились "бледные юноши со взором горящим", средние и низшие классы предпочитали совсем других кумиров, сохраняющих силу, витальность и призывающие к перевороту этого мира вверх тормашками.
Иллюстрацией подобного социокультурного положения и являются обитатели "Волшебной горы", представляющие разные мировоззрения, идеологические взгляды и этносы. А Ганс Касторп как символ молодой и будущей Европы находится на ученичестве этих, дряхлеющих от болезни, мыслей и годов, людей, дабы потом сгинуть под градом пуль Мировой войны. Немного по персоналиям.
Сеттембрини. Томас Манн создал собирательный образ всех либеральных демократов того времени. С одной стороны, они очень хорошо образованы, разбираются во многих вещах, тонко чувствуют искусство и выступают за прогресс, но, с другой стороны, позволяют себе расизм или шовинизм (Сеттембрини несколько раз пренебрежительно высказывался о русских, восточных европейцах и неграх) и совершенно не понимают жизни в её диалектеки и вечном движении. Для него культурный слой, существование в искусстве намного ближе, чем реальность. Некоторые исследователи полагают, что в образе Сеттембрини Томас Манн запечатлел некоторые черты своего старшего брата Генриха.
Нафт. Нафт более радикален. В его образе Манн изобразил тех интеллектуалов, которые стремились в Европе к жёсткости, порядку и авторитарной власти. Коллективистское мировоззрение и желание тряхнуть старый мир. При этом Нафт больше обращается к религии, чем к коммунистическим или фашистским идеям. Он выступает с позиций именно религиозного коллективизма, однако не наполненная одухотворённостью истинного христианства. Я в нём вижу схожесть с Великим инквизитором Ф. М. Достоевского. Сам Манн говорил, что ему не нравится ни Сеттембрини, ни Нафт, однако первый немного ближе немецкому писателю только за счёт его человеколюбия, пусть и напускного.
Пеперкорн. А вот в этом персонаже представлен типичный дионисийский образ. Напомню, что со времён Шеллинга в философии существует дихотомия характеров: аполлонический и дионисийский. Первый олицетворяет порядок, закон и форму, а второй беспорядочность, нарушение этой формы и несоблюдение правил. В Пеперкорн отражены пусть примитивные, но очень необычные черты для интеллигенции того времени. Дело не в пьянстве и увлечениях женщинами, а дело в полновесной, порой даже примитивной любви к жизни. Пожалуй, на волшебной горе никто не обладал такими же качествами. А между тем Пеперкорну соответствует реальный прототип, который при прочтении романа сразу же узнал себя и подал жалобу. Это немецкий писатель, нобелевский лауреат Герхарт Гауптман.
Цимсен. Двоюродный брат, которого Касторп приехал навестить в Бергхоф. Он одновременно олицетворяет в противовес Пеперкорну аполлонический типаж, а с другой стороны является символом прусской военной интеллегенции, ставшая основной поддержкой Вильгельма в Первой мировой войне. Скромность, соблюдение установленных правил, нежелание демонстрировать свои чувства, а главное, стойкость и переживание любых невзгод так, как подобает прусскому офицеру. Это вообще излюбленный типаж Томаса Манна. Он кочует из произведения в произведение, и воплощён, например, в Томасе Будденброке или фон Ашенбахе из "Смерти в Венеции". Потом такие прусские офицеры на Нюрнбергском трибунале будут утверждать, что они просто выполняли приказы.
В двух докторах в Беренсе и Кроковском Манн изобразил характерное научное мировоззрение для Европы того времени. С одной стороны, полное уничтожение любой метафизики, чувств и скрупулёзное изучение объектов, даже если это живой человек, без всяких скидок. С другой стороны, фрейдизм, психанализ и поиск ответов на многие вопросы в феноменах, которые сложно зафиксировать — подсознание, бессознательное, сны, фантазии.
Помимо персонажей "Волшебной горы", отличную характеристику времени даёт антураж. Повальное увлечение мистикой и вызовом духом изображено в виде регулярных сеансов в кабинете Кроковского. Но больше всего мне нравится как изображена череда смертей, которая медленно и неотвратимо ведёт к чему-то ужасному. Вокруг царит атмосфера болезни, друг за другом умирают постояльцы Бергхоф, кто-то кончает с собой. Вся эта череда смертей в болезненной атмосфере в итоге выражается во "Всемирном фестивале смерти", называемый Первой мировой войной.
Мифология и фольклор между строк романа
Вот некоторые отсылки, фразы героев "Волшебной горы", связанные с классической европейской культурой:
- Сеттембрини сравнивает Хофрата Беренса с судьёй мёртвого Радаманта, а санаторий Бергхоф — с царством теней, в котором Ганс Касторп восседает, как Одиссей.
- Ганс Касторп также берёт на себя роль Орфея в подземном мире: Бергхоф с его «горизонтальными лежачими лекарствами» и пониженными температурами, где Хофрат Беренс правит с «синими щеками», подобен Аиду. В одной из глав первой на новом граммофоне проигрывается именно запись канкана из «Орфея в аду» Оффенбаха. Комната Кроковского и происходящие там спиритические сеансы, на короткое время уводят из загробной жизни — подобно тому, как Орфей своим пением получает разрешение похитить с собой Эвридику из царства мёртвых.
- В снежном сне Томас Манн рассказывает о мифе о путешествии в Аид.
- Беренс сравнивает кузенов с Кастором и Поллуксом , Сеттембрини сравнивает себя с Прометеем .
- Необразованная госпожа Штер вводит в игру Сизифа и Тантала, хотя и путает их друг с другом.
- Сцены празднования Вальпургиевой ночи состоит из большого количество цитат "Фауста" Гёте, в особенности главы, названной в честь этого ведовского праздника.
- Настойчивые поиски г-жи Энгельхарт имени мадам Шоша напоминают о королевской дочери в «Румпельштильцхене» .
- Касторп не только носит то же имя, что и сказочный персонаж Hans im Glück (Счастливчик Ганс), но и разделяет его наивность. В конце концов, как и счастливчик, он лишается награды за семь лет, поскольку его сложный процесс взросления на Волшебной горе предположительно закончится бессмысленной смертью на поле битвы.
- Наконец, мотив христианской легенды о семи спящих отроках Эфеских появляется, когда разразилась Первая мировая война в конце произведения, и название романа впервые и единственный раз упоминается с изображением раската грома, взрывающего волшебную гору. Ганс спал всё это время и когда начался Армагеддон, а ведь именно так современники называли Первую мировую, спящие пробудились.
- Номер 7 выступает лейтмотивом во многих контекстах семичастного романа. Назову лишь самые яркие из них: Касторп провёл семь лет в Бергхофе. Гротескный карнавал, кульминация романа, происходит через семь месяцев. Всем больным необходимо держать термометр под языком несколько раз в день ровно семь минут. Кроме того, магическое число есть в количестве столов в столовой. Имя Сеттембрини содержит число семь на итальянском языке — Sette. Когда Пеперкорн закрепил свое решение покончить жизнь самоубийством на трогательной церемонии, присутствовало семь человек. Йоахим Цимсен умирает в семь часов. Мадам Шоша живёт в комнате номер 7.
Конечно, в тексте гораздо больше отсылок и упоминаний, но мой задачей не найти их всех, а просто показать тенденцию и связь "Волшебной горы" с европейской и немецкой культурой. Такой вот получился анализ романа. Может быть, ещё вернусь к подобному формату. А мы, наконец, прощаемся с Томасом Манном, и устремляемся дальше к другим литературным, культурным и философским фигурам.
Если вам понравился материал или рубрика — обязательно поддержите своим лайком. Для меня — это главное мерило популярности тех или иных тем и форматов.
На этом мы сегодня заканчиваем наше повествование. С вами был Культурологический Ликбез. Спасибо за прочтение!
Буду рад любым вопросам и отзывам по теме и нет в комментариях. А ещё можете предлагать свои темы в области культуры, о которых вам было бы интересно почитать.
Об авторе Культурологического Ликбеза небольшой пост для знакомства.
