Часть 2. Война после Победы
Глава 1. К одиннадцати - туз.
«На основании ст. 2 Постановления 2 сессии Всероссийского центрального исполнительного комитета X созыва о порядке изменения Кодексов (Собр. узак., 1923, N 54, ст. 530) Всероссийский центральный исполнительный комитет и Совет народных комиссаров РСФСР постановляют:
Изложить ст. 167 Уголовного кодекса РСФСР в следующей редакции:
"167. Разбой, т.е. открытое с целью завладения чужим имуществом нападение, соединенное с насилием, опасным для жизни и здоровья потерпевшего, -
лишение свободы на срок до 5 лет.
Те же действия, совершенные повторно или повлекшие за собой смерть или тяжкое увечье потерпевшего, -
лишение свободы со строгой изоляцией на срок до 10 лет.
Вооруженный разбой - лишение свободы со строгой изоляцией на срок до 10 лет, а при особо отягчающих обстоятельствах - высшую меру социальной защиты».
(из постановления СНК от 26 августа 1929 года)
Отходя после войны, мир приходил в равновесие.
Америка считала полученные от нее прибыли и жировала, Европа зализывала раны, а в лежавшую в развалинах Россию шли эшелоны с демобилизованными солдатами.
Дважды Краснознаменная, ордена Суворова, Новороссийско - Дунайская 83-я отдельная бригада морской пехоты Краснознаменного Черноморского флота была отведена в небольшой венгерский городок Шопрон и находилась в стадии расформирования.
Те из матросов и старшин, кто по состоянию на июнь 1941-го отслужил пять лет, отправлялись в запас, остальным (фронт не учитывался), предстояло «огребать полундру»* дальше.
- И где же справедливость, твою мать? - высказался на этот счет Коля Алексашин. - На начало войны я оттрубил три года на кораблях, плюс четыре - фронт, а теперь служить еще два. С какого хера?
- Мужиков здорово повыбило, а бабы не успели нарожать, вот тебе и вся политика, - ухмыльнулся Сашка Кацнельсон. - Мне еще тоже год остался.
Вонлярский с Морозовым на этот счет не беспокоились.
Дим собирался вернуться в училище и получить лейтенантские погоны, а у Петра врачи обнаружили туберкулез, ему предстояла отправка на родину с последующим лечением.
Свободного времени стало много, а обстановка как говорят, «благоприятствовала».
Раскинувшийся в предгорьях Штирийских Альп, Шопрон впечатлял прозрачным озером Нойзидлерзее, старинной городской архитектурой, а также зеленеющих на склонах виноградными плантациями и садами, с обильным урожаем.
Изголодавшиеся по витаминам ребята отдавали ему известную дань, с удовольствием щипая ягоды и поглощая фрукты, а по вечерам, покинув обрыдшую казарму, отправлялись прошвырнуться по городским улицам.
В один из таких, возник повод выпить.
Утром Петра вызвали в штаб, откуда он вернулся слегка обалдевшим.
- Вот, - разжал смуглый кулак, в котором блестела золотая звезда Героя. - Вручили за форсирование Днестровского лимана в сорок четвертом.
Присутствовавшие при этом Дим и Сашка Вишневский искренне поздравили друга.
- Ну, теперь в Одессе все девчата твои! - хлопнул Петьку по плечу Дим, а Сашка предложил отметить столь знаковое событие.
Сказано - сделано.
После ужина, отутюжив клеша и надраив ваксой ботинки, вся троица принарядилась и двинула в город, подыскать достойное место.
Такое нашлось на одной из тихих, затененных каштанами улиц, в небольшом уютном ресторанчике. Он был наполовину пуст, а на импровизированной сцене пели флейта, скрипка и аккордеон, бодро исполняя венгерский «чардаш».
- Само то, - обозрев пространство, сказал Сашка, после чего моряки расположились за одним из столиков.
Высящийся за стойкой, похожий на бульдога хозяин, что-то буркнул официанту (тот подлетел к гостям), и вскоре перед ними аппетитно дымился гуляш, блестела слезой брынза с зеленью, а в центре рубиново искрился литр «мушкотая»* в запотевшей бутыли.
Первый стакан подняли в честь Петра, пожелав ему хорошего здоровья, а второй махнули за Победу, к которой так долго шли и все еще не могли привыкнуть.
Затем отдали дань закускам.
Гуляш был выше всяких похвал: мясо с паприкой и чесноком распаляли жажду, брынза таяла во рту, зелень дополняла вкусовую гамму.
- А теперь за тех, кто в море! - провозгласил очередной тост Дим, после чего стаканы в очередной раз сдвинулись, им в унисон звякнули медали.
После того, как бутыль опустела, заказали еще одну, теперь с белым «шардоне», а к нему жареную кефаль и оливки.
Когда за окном засинел вечер, в ресторанчик ввалилась веселая компания мадьяр и заняла соседний столик.
Новым гостям хозяин был явно рад и стал обслуживать их лично, а музыканты принялись исполнять заказанную гостями музыку
- Ну что, возьмем с собой еще одну и в часть? - взглянули Петька с Санькой на Дима.
- Возьмем, - согласился тот, вслед за чем подозвал ресторатора и, сказав «бор»*, поднял для убедительности палец.
- Нич бор, - скривил тот губы, вызывающе вздернув подбородок.
- Как нет? А для этих? - кивнул старшина в сторону мадьяр, затянувших песню.
В ответ хозяин указал рукой на дверь, прошипел «руссише швай» и, сшибая по пути стулья, кубарем покатился к стойке.
Компания мадьяр завопив вскочила, мелодия оборвалась на высокой ноте.
- Всем тихо! - блеснули вороненые стволы в руках Петьки с Сашкой, после чего вверх поднялась дюжина рук, включая музыкантов.
- Пошли отсюда, - харкнул на пол Сашка, и моряки, швырнув на стол несколько купюр, направились к выходу.
Когда же поравнялись со стойкой, пришедший в себя хозяин выхватил из-под нее небольшой с металлическими уголками саквояж и попытался садануть Дима по голове. Но не тут-то было.
Левой рукой старшина вырвал орудие нападения, а правой дал тому в лоб. На этот раз ресторатор снес стойку.
Выйдя наружу и глотнув свежего воздуха, моряки допетрили, что пересолили, в связи с чем решили «делать ноги».
А для этого разойтись веером и прибыть в часть окольными путями.
Петька с Сашкой исчезли в одном переулке, а Дим вразвалку направился в другой, где у встретившегося фонаря обнаружил в руке вырванный саквояж.
Он хотел его швырнуть в сторону, но не успел. Сзади набегала толпа венгров с явно недружескими намерениями.
Впереди, топая по - слоновьи, с топором в руке в руке пыхтел хозяин заведения.
- Ну, держись, ****и, - скрипнул зубами старшина и рванул из кармана «парабеллум».
Двух выстрелов поверх голов было достаточно, чтобы герои разбежались, а он свернул за угол и прибавил ходу.
Между тем, мушкотай с шардоне делали свое дело.
Ноги у старшины стали заплетаться, навалилась усталость, и Дим решил немного передохнуть на свежем воздухе.
Узрев в свете луны возникшую меж домов каменную ограду, он из последних сил махнул через нее и оказался в старом саду, душисто пахнущем ночной сыростью. Забросив в кусты никчемный саквояж, Дим улегся под раскидистым деревом на траву, после чего сад огласился богатырским храпом.
Проснулся старшина от боли в кистях рук, и, перевернувшись на бок, попытался подняться.
В следующий момент, его сгребли под микитки, и перед глазами возник пехотный капитан, а по бокам два, держащих моряка под локти, солдата.
- Так значит, грабим потихоньку? - скривил губы капитан, и ткнул в лицо Диму открытый саквояж, набитый разноцветными кредитками.
- В морду одному венгру дал, - взглянул на офицера исподлобья Дим. - А грабежа никакого не было.
- Не было говоришь? - щелкнул застежкой офицер и приказал бойцам «ведите!»
- Давай, топай, - сделал шаг в сторону один, передернув затвор автомата.
Как оказалось, «отдыхал» моряк на территории особняка, в котором находился отдел контрразведки «СМЕРШ» армейского корпуса.
В ходе последующего общения в помещении дежурного, задержанный рассказал капитану все, что случилось накануне, не упоминая других участников, после чего тот немного подобрел.
- Судя по наградам, парень ты лихой (кивнул на форменку Дима), а поскольку разной хренью мы не занимаемся, передам - ка я тебя в гарнизонную комендатуру.
После чего вызвал конвой, и старшину отправили по принадлежности.
Там уже лежали заявления потерпевших.
Мол, учинил в ресторане дебош и отобрал у хозяина крупную сумму, а затем едва всех не перестрелял. Просим наказать и все такое.
Военная Фемида тут же завертелась.
Опросив, Дима поместили в камеру, где обретался еще десяток служивых различных родов войск, совершивших правонарушения, а чуть позже состоялась встреча со следователем.
Тот был преклонных лет майор, в пенсне* и с бородкой, чем-то похожий на Всесоюзного старосту Калинина.
- Ну как же ты так, батенька?- изучив несколько бумаг в тонкой папке, снял майор пенсне и протер носовым платком стекла. - Нехорошо получается. Давай, рассказывай все как на духу. После чего водрузил пенсне на место.
- Нехорошо, - вздохнул Дим и повторил то, что говорил ранее, более подробно.
- И как фамилии тех двоих, что были с тобою?
- Я их не знаю, товарищ майор. Встретились случайно. (Дим принял решение не путать ребят «в историю» и взять все на себя. Как часто было на фронте).
- Ну-ну, - качнул седой головой майор, после чего достал из стола бланк и стал заполнять протокол допроса.
А когда выяснил, что старшина москвич, оживился.
- Где жил в столице?
- У Чистых прудов, на Солянке.
- Выходит земляк, я с Ордынки, - взглянул на Дима следователь. А потом, заполнив анкетную часть протокола, заявил следующее.
- Вооруженный разбой в твоих действиях и тех, кого покрываешь налицо. Показания мадьяр, бумага из «СМЕРША» а также обнаруженный саквояж это подтверждают.
И за него тебе светят десять лет или высшая мера социальной защиты.
- Расстрел? - заиграл желваками Дим. - Я правильно понял?
- Правильно, - повертел в руках «вечное перо»* майор. - А теперь слушай и мотай на ус (скрипнул стулом).
- Тех двоих, что были с тобой, я искать не буду, хотя ясно, что вы из одной части.
Закрою глаза и на стрельбу во время погони. В результате у тебя будет только разбой. За него до пяти лет лишения свободы.
- Я понял, товарищ майор, - кашлянул Дим. - Все так и было.
- Только так, - нахмурился тот и заскрипел пером по бумаге.
На последующих допросах потерпевший со свидетелями начисто забыли приметы двух других, быших с Димом, а заодно и применение теми оружия.
В один из таких дней майор сообщил, что разрешил свидание с подследственным двум его сослуживцам. Ими, как и следовало ожидать, оказались Морозов с Вишневским.
- Пять минут, - буркнул заведший их помещение с зарешеченным окном, сержант - охранник. Вслед за чем вышел.
- Ты прости нас Димыч, - сказал Петька спустя минуту. - Мы, как только узнали, что ты здесь, сразу пришли к следователю с повинной.
- А он нам вставил фитиль, разъяснил, что к чему и выпер, - продолжил Сашка.
- Правильно сделал, - последовал ответ. - Все троим нам светила «вышка».
- Кстати,- поглядев на дверь, наклонился к Диму Петро. - Того венгра с его шоблой мы предупредили, что если будут болтать лишнее, кабак взорвем, а их передавим как крыс.
- Так они и не болтают, - чуть улыбнулся старшина. - Лишнего.
- В дежурке мы для тебя оставили вещмешок, следователь разрешил, - шмыгнул носом Петька. - Там жратва, ватник с робой и яловые сапоги. А у них в голенища зашиты пять тысяч рублей. Наши собрали.
- Спасибо,- ответил Дим, и у него запершило в горле.
Вскоре майор сообщил подследственному, что дело завершено и направлено в трибунал, а его отзывают в Москву, к новому месту службы.
- Если есть желание, могу передать весточку родным, - предложил он Диму.
- Буду обязан, - кивнул тот, после чего продиктовал адрес, а заодно попросил завести матери оставшиеся в части его личные вещи, фотографии и документы. Следователь согласился и, как выяснилось потом, все выполнил. Встречались и такие.
Военную Фемиду впечатлило боевое прошлое старшины, отмеченное шестью орденами не считая медалей, но на приговоре это не сказалось.
Диму влепили пять лет лагерей, а заодно лишили наград и воинского звания.
После этого, теперь уже осужденного, его переодели в робу, ватник и сапоги, вслед за чем отвезли в городскую тюрьму, для отправки «в места не столь отдаленные».
Лишенцев там было как сельдей в бочке». И в основном военная братия.
Соседом по «шконке»* у Дима оказался старший лейтенант-танкист, которого подловили и отметелили ночью дружки хахаля его венгерской подружки. «Старшой» обиделся, влез в свой «ИС»* и снес дом хахаля, задавив того насмерть. Дали голубю за то семь лет, для перевоспитания.
А напротив, на верхней у окошка, лежал, глядя в потолок, бывший летчик и Герой Советского Союза. Комэск* на вечеринке повздорил со штабным начальником, после чего офицеры учинили дуэль. Начальник промахнулся и получил пулю в лоб, а майора приземлили на десятку.
Помимо «романтиков», вроде Дима и этих двух, в камере сидели насильники с мародерами, воры и грабители, а также другие «антисоциальные элементы».
Утро начиналось с подъема, умывания и очереди к параше, затем следовал скудный завтрак, состоявший из куска черного хлеба, каши-размазни и пахнущего соломой чая, после чего проводилась перекличка и тянулась резина времени, муторная своей однообразностью.
Когда тюрьма набрала норму, Дима вместе с другими подлежащими отправке, партиями погнали в баню.
Она располагалась на первом этаже в смежном корпусе.
Арестантам выдали по четвертушке стирального мыла, в гулком зале на каменных скамьях имелись жестяные тазы, в кранах наличествовала вода. Горячая и холодная.
- Ну что, смоем грехи перед дальней дорогой, - сказал танкист и первым потянул жестянку.
Мылись по - фронтовому быстро и хмуро. Впереди ждала неизвестность.
В жидком пару светлели военные тела, многие с отметками от пуль и осколков, изредка соседи перебрасывались фразами типа «потри спину».
- Где ж тебя так размалевали, парень? - натираясь вехоткой*, покосился на Димкин, изукрашенный наколками торс, сидящий рядом пожилой дядя.
- На флоте отец, - обрушил тот на голову таз с водой, после чего довольно крякнул.
- А в центре на спине малец с крылышками и трубой, это что, навроде ангел?
- Точно, - кивнул бывший старшина. - Ангел - хранитель.
- Не уберег, он тебя, - вздохнул пожилой. - Как и меня молитвы.
- А ты за что сюда попал отец? - спросил Дим. - Если не секрет, конечно.
- Какой секрет, - махнул рукой сосед. - Мне дали срок за мародерство.
- И чего же ты намародерил?
- Пару недель назад вызывает меня к себе ротный и говорит, «готовься дед в запас». Я был автоматчиком в пехотном взводе.
Ну, ребята, кто помоложе, надарили мне разного шматья, а к нему золотой портсигар с сережками. А потом в казарме случился шмон, все это обнаружили, подключилась прокуратура, и мне влепили три года.
- Это они умеют, - сжал губы Дим. - А чего же твой ротный и те дарители? Очко сыграло?
- Через сутки, как меня забрали, нашу часть отправили в другое место, - вздохнул солдат. - Так что вступиться за меня было некому.
- Ясно, - ответил старшина. - Налицо закон подлости.
Еще через несколько минут в зал вошел охранник и заорал «все на выход!». Помывка закончилась.
Спустя сутки эшелон с бывшими военными, а ныне заключенными, двинулся на восток. Гремели колеса на стыках, паровоз тревожно ревел в ночи, мирным сном почивала освобожденная Европа.
Как водится в дороге, люди быстро сошлись, чему способствовало боевое прошлое.
Еще при посадке были назначены старшие вагонов. В том, куда попали Дим с Егорычем (так звали автоматчика) им определили Героя-летчика.
Тот сразу же установил в теплушке* воинскую дисциплину, что остальные восприняли с пониманием. Сказалась сила привычки.
Впрочем, не обошлось без эксцесса.
Двое бывших воров, попавших на фронт из лагерей, сначала отказались подчиняться.
- Это ты там был командир и Герой Советского Союза, - встав перед летчиком, блеснул фиксой первый.
- А теперь мы едем в страну Лимонию, где закон - тайга, медведь- хозяин, - нарисовался рядом с дружком второй, плечистый крепыш с одним ухом. После чего обвел взглядом вагон и процедил, - кому, что не ясно?
- Мне, - сказал Дим и по - кошачьи спрыгнул с верхних нар, оказавшись перед блатными.
- Разъясни ему, Колян, - тряхнул косой челкой фиксатый.
- Ща.. - осклабился крепыш, поводя широкими плечами, но в следующий момент получив резкий тычок в дых, закатив глаза, повалился на пол.
Второго сгребли еще двое солдат и молча заработали кулаками.
- Будет с них,- сказал через пару минут комэск. - Парни немного погорячились.
- Ага, погорячились - прогундел, утирая разбитый нос фиксатый, когда его отпустили. - Вставай, братан, - наклонился к зевающему ртом Коляну. - Нас тут не понимают.
По Европе поезд шел несколько дней, с короткими остановками. Они были, как правило, на полустанках или запасных путях станций.
Там поездная бригада заправляла паровоз водой с углем, а конвой с автоматами оцеплял эшелон, после чего заключенным производили оправку.
Назначенные старшими вагонов, дневальные выносили и опорожняли под насыпь параши*, затем делали вторую ходку, доставляя арестантам скудный харч, положенный по норме.
- Да, с такой жратвой долго не протянешь, - разбирая хлебные пайки, вздыхали недавние фронтовики, запивая их пустым кипятком из котелков и кружек.
Потом следовал длинный гудок, конвой занимал свои места на площадках вагонов, по составу звенел лязг сцепок, и, провернув колеса, паровоз трогался с места.
За решетчатыми окошками теплушек бледнело осеннее небо, в которым к югу тянули журавлиные клинья, на душах было муторно и тоскливо.
Тревожный сон в дороге перемежали разговорами, пускали по кругу цигарки с последней махрой и наблюдали как Колян с фиксатым (того звали Грек), режутся с желающими в карты.
Оба не держали на соседей зла и оказались вообщем-то, неплохими ребятами.
На фронте они были с 42-го, воевали в артиллерии и имели награды, а после победы закуролесили. Для начала, уйдя в самоволку, несколько дней пьянствовали в пригороде Шопрона, а когда их попытался задержать комендантский патруль, набили морду лейтенанту.
- Вам-то ничего, - глядя на неунывающую пару, сказал штопавший гимнастерку Егорыч. - Следуете можно сказать в родные места. Небось, там дружки дожидаются.
- Ага, дожидаются папаша, - невозмутимо ответил Грек, ловко тасуя колоду. - Приедем и нам сразу устроят «правилку», вроде второго суда, но только воровского.
- Это как? - удивился один из зрителей. - Расскажи, интересно.
- Все просто, - сказал сидевший по-турецки рядом с приятелем Колян. - Мы теперь, посученные.
- Ну и слова у вас, какие - то басурманские, - натянув на костистое тело гимнастерку, застегнул ворот Егорыч. - Или не можете по-русски?
- Почему? Могем, - принял из рук соседа цигарку Грек и разбросал карты.
- Там, куда мы едем, - выдул из ноздрей синеватый дым, - всем заправляют воры.
- Брешешь, - свесил вниз голову старший лейтенант - танкист. - А как же лагерная администрация?
- Администрации на это наплевать, главное чтобы зэки пахали и строили светлое будущее. Воры, кстати, ей в этом помогают.
- И каким же образом?
- Они держат всех «мужиков», ну в смысле тех, кто работает, в узде. Чтобы ударно трудились и не возникали. А если что, перо* в бок и «гуляй Вася».
- Так сами что же, ничего получается, не делают, эти самые воры? - спустился с нар танкист, устроившись рядом с игроками.
- Вор работает только на свободе, лейтенант, - многозначительно изрек Грек, выдав карту, сидящему напротив узкоглазому казаху. - По специальности. А в зоне ему пахать западло. С работы кони дохнут.
- Ну, дела, - переглянулись сразу несколько слушателей. - Чего делают гады.
- Так а вы с дружком, кто были по специальности? - поинтересовался Егорыч. - Не иначе душегубы?
- Обижаешь, - повертел башкой Колян, после чего шмякнул свои карты на брезент мастью вверх, - очко! Ваших нету.
- Мы батя, - честные воры, - стал собирать колоду в очередной раз Грек. - Я был домушником, а Колян шнифером. Работа умственная и можно сказать, культурная.
- И в чем она состояла? - скептически вопросил Егорыч. - Эта самая работа.
- Я чистил сейфы и сберкассы, - приняв цигарку от приятеля, затянулся Колян, а Грек квартиры состоятельных граждан.
- Ясно, - сказал лейтенант. - Вы ребята почти Робин Гуды.
- Ты полегче бросайся словами, танкист - заиграл желваками Грек. - Мы можем и обидеться.
- Робин Гуд был старинный английский герой, - хлопнул его по плечу лейтенант. - Отбирал у богатых и отдавал бедным.
- Ну, если так, то тогда ничего, - переглянулись дружки. - Только мы хрен кому чего давали. Толкали барыгам.
По вагону пробежал смех, а потом лежавший до этого молча Дим, пожелал узнать, за что их будут судить в лагере.
- Больше не мечу, - передал колоду соседу Грек. - Без интереса* скучно. И задумался.
- По нашим законам, - сказал спустя минуту, - вор не должен работать на государство и брать в руки оружие. Ну а кто это сделал, считается сукой. Таких братва судит и строго карает.
Мы же с Коляном пошли на войну и взяли. Теперь за это придется отвечать на сходке. По полной.
- И что вам светит? - нахмурился танкист, а слушатели воззрились Грека
- Да много чего, - криво улыбнулся тот. - Могут и зарезать.
- Только хрен им в нюх, - отвлекся от игры Колян. - Кое - что изменилось.
- В смысле?
- Сейчас в лагеря гонят много фронтовиков из бывших заключенных. Считай в этом эшелоне, таких как я с Греком, человек двадцать. Сами сделаем авторитетам* козью морду.
- Правильно, - заблестел глазами танкист. - Мы четыре года в окопах, а они там жируют, гниды. - Надо взять эту погань к ногтю!
- Точно! - зашумели в вагоне. - Приедем, поубиваем как фашистов!
- Ну, это уж как получится, - переглянулись Грек и Колян. - А что жмуров* будет много, это точно...
Глава 2. Казенный дом
« Статья 28. Местами лишения свободы являются:
А. Изоляторы для подследственных.
Б. Пересыльные пункты.
В. Исправительно-трудовые колонии: фабрично-заводские, сельскохозяйственные, массовых работ и штрафные.
Г. Учреждения для применения к лишенным свободы мер медицинского характера (институты психиатрической экспертизы, колонии для туберкулезных и др. больных).
Д. Учреждения для несовершеннолетних лишенных свободы (школы ФЗУ индустриального и сельскохозяйственного типа)».
(Из исправительно-трудового кодекса РСФСР 1933 года)
Когда пересекли советско-румынскую границу в районе Унген, заключенных под маты конвоя и лай овчарок перегрузили в новый состав, к нему подогнали отечественную «сушку»*, и поезд двинулся дальше к востоку.
Воздух родины наполнил очерствевшие сердца ностальгией, а Грек по этому поводу, даже сплясал чечетку.
С одесского кичмана, бежали два уркана,
Бежали два уркана, да домой,
Лишь только уступили, в Пересыпь на малину,
Как поразило одного грозой!
засунув руки в карманы гилифе и сделав рожу ящиком, лихо звенел он подковками по доскам.
- Радэнькый що дурнэнькый, - покачал бритой головой, усатый сапер - украинец. Исполнитель же, томно закатив глаза, продолжил дальше
Товарищ мой верный, болят мои раны,
Болят мои раны на груди,
Одна прекращает, вторая начинает,
А третья открывается знутри!
У зарешеченного окошка теплушки, на верхних нарах, постоянно менялись желающие увидеть родные просторы, по которым с боями они шли на запад.
В пустых осенних полях краснела ржавью разбитая немецкая техника, раз от раза возникали пепелища сожженных деревень и поселков.
- Да, сколько поднимать придется, - глядя в окошко, вздохнул Егорыч. - Тем, кто вернулся, да бабам с ребятишками.
- И без нас, - добавил сапер. После чего возникло тягостное молчание.
- Ладно, кончайте за упокой, - нарушил его первым комэск. - Давайте я вам лучше расскажу одну историю.
- Валяй майор, тисни, - тут же оживились Грек с Коляном. - У тебя это здорово получается.
Коротая долгие вечера под стук колес, многие делились воспоминаниями о прошлой жизни, один солдат - в прошлом студент, читал стихи, но с особым вниманием слушали комэска.
Тому было далеко за тридцать, он воевал в Испании, после нее год провел в Бутырке*, много чего знал и видел.
- Случилось это на заре советского воздухоплавания,- подперев рукой голову, - начал мягким баритоном майор. - Я тогда был курсантом авиационной школы.
Учили нас на самолете У-2, которые многие из вас видели на фронте.
- Немцы называли его «русфанер»,- вставил кто-то из знатоков, но на него тут же шикнули.
- Точно, называли, - улыбнулся майор, после чего продолжил дальше.
- Курсантом, скажу честно, я был средним, но военлетом стать хотел и очень старался.
А инструктором у меня и еще таких же пяти гавриков, был старший лейтенант Боженко, который действительно оправдывал свою фамилию.
Летал он неподражаемо, как бог, но при всем этом был весьма нервным и в воздухе дрючил нас по первому разряду.
На земле был человек как человек, мог рассказать веселый анекдот или угостить папиросами, а как только садился с подопечным в самолет, превращался в черта.
В связи с этим курсанты боялись старлея как огня, а те, кто попадал к нему в учение, проходил настоящие муки ада.
Уже при посадке в кабину спарки* Боженко начинал ворчать, что вот, приходится обучать летать очередного, рожденного ползать, затем приказывал запускать мотор, делая при этом первые замечания типа «ну, чего ты телишься, как корова!».
Потом следовали вводные матерки при рулежке, а когда потный курсант поднимал аппарат в воздух, начиналось самое главное.
Инструктора бесили малейшие ошибки юного «икара», он стонал, изрыгал маты, а потом сам переходил на управление и показывал как надо.
Далее оно возвращалось ученику, потом снова отбиралось, и тот уже смутно понимал, кто управляет самолетом.
Отлетав с жертвой положенное время, старший лейтенант давал команду на посадку, на земле говорил ей, «ну вот, товарищ курсант, у вас уже лучше», после чего в кабину приглашалось очередное дарование.
В один из таких полетов, устав слушать ругань Боженко, в очередной раз ставшего дублировать полет, я в сердцах прошептал «да пошел ты», вслед за чем снял ноги с педалей и отпустил ручку.
- Так, а теперь прибавь газу и делай правый разворот, - Да плавней, плавней, чего ты дергаешь!
- Ори, ори, - подумал я, а потом взял и тихо запел, приятно расслабляясь
Над горами высокими,
над долами широкими
летит "По-2", расчалками гремя.
Моторчик надрывается,
инструктор в шланг ругается,
эх, жизнь авиационная моя!
- Ну вот, Иванов, ведь можешь, когда захочешь? - неожиданно спокойно прогудел в ухо голос инструктора. - Хорошо пошло, мне даже нравится!
- Я еще и не то могу, - удивился я и выдал второй куплет, для полноты ощущений
...Утюжим мы воздушный океан!
Убрал "газы", спланировал
и на пять метров выровнял,
и резко сунул ручку от себя!
И вывернул лохматую,
скотину бородатую,
резвого высокого "козла"!
- Теперь выполняй «бочечку»*, эка она у тебя хорошо получается, почти как у меня! - продолжает старший лейтенант. - И голос такой нежный, умиротворяющий.
- Свихнулся! - внезапно мелькнула в голове мысль, и я поперхнулся словами. - Долетался бедолага! Как мне с этим чокнутым теперь садиться?
Потом смотрю, педали и ручка управления сами шевелятся, «ну, думаю, капец, не иначе сам сбрендил». Не может такого быть, чтобы машина сама собой управляла.
И вдруг все понял. Нервный Боженко, привыкнув держаться за управление, не замечая того, пилотировал сам.
А тот знай, заливался.
- Давай - давай, Сашок. Все путем, выводи потихоньку… Молоток… Так еще не каждый инструктор слетает!
Ну, я естественно ободрился, тихонечко взял ручку, а ноги поставил на педали. Но самолетом не управлял, так, понемногу дублировал. Аппарат шел как по маслу. Еще через пару минут инструктор приказал «сбавляй газ!», и я вместе со старлеем выполнил команду.
Посадку мы совершили «на ять», чего раньше с курсантами Боженко не случалось.
Сердце мое обуяла радость «так вот где зарыта собака!
Во время двух очередных полетов, до их середины, я опять внимал виртуозной брани, наблюдая за манипуляциями ручки и педалей, а потом мягко «подключался».
Инструктор, как и ожидалось, замолкал, а потом начинал выражать удовлетворение и похвалы.
Короче, вскоре я стал у него одним из лучших курсантов.
Боженко не преминул доложить об этом начальству, и со мной в воздух поднялся командир звена, а потом, рассказав об ошибках, повторно.
На третий раз я все учел и отлетал довольно сносно
- Ничего, - сказал капитан, вылезая из кабины, - пойдет. А вы товарищ Боженко дайте Иванову еще пару контрольных и представьте его к проверке командиру отряда.
С тем я выполнил программу еще лучше, после чего был допущен к самостоятельным полетам.
И все было бы хорошо, да как-то вечером, сидя с друзьями из группы в курилке, рассказал им, как все было.
Те сначала не поверили, мол, такого не может быть, а потом один попробовал - получилось. И пошло, поехало. Ребята в воздухе применяют мой метод, группа числится в передовых, начальство довольно
А потом кто-то проболтался, и все выяснилось.
Боженко озверел, вслед за чем подал рапорт на перевод в обычную летную часть (его удовлетворили), дело замяли, а меня выпустили младшим лейтенантом, чтоб служба раем не казалась. Такая вот история, - закончил майор. - Из жизни.
- Да, - чего только в жизни не бывает, - согласились несколько слушателей. - Забавная история.
- И поучительная, - тут же заявил танкист. - Как в той пословице « в свои сани не садись». У нас в полку был примерно такой же случай. Со старшиной хозвзвода. Служил абы как. Драли-драли его, а потом определили в экипаж, башнером.
Так он в первом же бою сжег две немецких самоходки. А когда штурмовали Бреслау, был уже командиром роты. Нашел человек так сказать, свое предназначение.
- Ну а что с тем инструктором, Александр Васильевич? - поинтересовался Дим. - Вы его больше не встречали?
- Лично нет, - ответил комэск, но знаю, что капитан Боженко участвовал в финской войне, сбил пять вражеских самолетов и получил орден Ленина.
- Награда нашла героя, - резюмировал Грек, а Колян добавил «Бог не фраер, он все видит».
Потом разговоры стихли, в разных концах вагона возник храп, а Дим, закинув руки за голову, лежал на спине и под стук колес думал.
Особой вины старшина за собой не видел, считал, что с ним поступили несправедливо, а поэтому решил «уйти в отрыв» при первом удобном случае.
Теперь Европа осталась позади, и он ждал такого. Сам. Надеясь на опыт и чутье разведчика. Ну а как сложится все потом, будет видно.
В один из бесконечной тягомотины дней, поезд встал на запасные пути в разбитом Днепропетровске, всех заключенных выгнали из вагонов и построили у насыпи.
Спустя час (все это время они стояли под дождем), состоялась перекличка, а потом что-то вроде сортировки.
Здесь Дим расстался со своими друзьями по несчастью и был определен во вновь сформированный эшелон, ставший наполовину меньшим.
Первый остался на станции, а этот тут же отправили дальше.
Ранним утром он прибыл в бывшую столицу Украины, город Харьков.
За стенками вагонов забегала охрана, и раздался собачий лай, потом их двери с визгом отъехали в сторону.
- Выгружайсь со скарбом! - забазлал чей-то сиплый голос, а конвой защелкал затворами автоматов.
Щурясь от дневного света и зевая, арестанты с тощими вещмешками неловко спрыгивали вниз, ежась от утренней прохлады и озираясь.
- Всем построиться в две шеренги! - рявкнул стоящий в центре состава рядом с двумя офицерами в голубых фуражках, начальник конвоя. - Быстро, мать вашу!
Недавние военные споро разобрались так, как от них требовали.
Потом старший из офицеров - майор, благосклонно кивнул, после чего конвойный начальник сделал два шага к хмурому строю.
- Буду называть фамилии, четко и громко отвечать «я»! - заворочав головой, достал из полевой сумки карандаш с папкой, развернув ее в руках. - Понятно?!
- Точно так, понятно,- прошелестело в шеренгах и замерло.
- Арефьев Семен Петрович!
- Я!
- Аксаков Юрий Иванович!
- Я!
- Абашидзе Гурам Шотаевич!
- Я..!
После каждого ответа лейтенант ставил против фамилии «галку».
На фамилию Цукерман Яков Наумович ответа не поступило.
Лейтенант повторил ее второй раз, снова тихо.
- Обыскать вагоны! - бросил майор, и несколько охранников полезли в теплушки.
Спустя минут пять из одной вытащили Цукермана (он спал) и мордастый сержант прикладом загнал того в строй. Все двести были на месте.
- За что бьешь фронтовика, гад! - прогудел кто-то из арестантов
На этот вопрос майор тяжело заворочал шеей, медленно прошелся вдоль заросших щетиной угрюмых лиц и стал посередине.
- Фронтовики вы были там! - выбросил руку в сторону запада. - А теперь преступники и лагерная пыль! - повысил голос до крика.
Потом шеренги перестроили в колонну по четыре, конвой с овчарками занял свои места, вслед за чем последовала команда «шагом арш!», и сотни ног зашаркали по мазутной щебенке в сторону города.
Освобожденный два года назад, Харьков был изрядно разрушен.
Коробки сгоревших зданий чередовались с развалинами, меж них изредка стояли целые дома, по разбитой дороге изредка гремели полуторки и телеги.
Чуть впереди, справа, бригада военнопленных в кургузых мундирах, разбирала завал из кирпичей, покореженных балок и плит, нагромождения которых тянулись вдоль всей улицы.
- Вот тут я и подорову,- мелькнуло в голове шагавшего в одной из последних четверок, с краю, Дима. - Обстановка самая та. Легко оторваться, затеряться в развалинах, а потом уйти из города.
По телу пробежал знакомый холодок, мускулы напряглись, как в поиске, и он покосился на топающего слева от него конвойного.
Тот был лет восемнадцати, стрижен «под нуль»*, а ППШ держал точно по уставу. - Салага, - профессионально оценил Дим. - Глушану чтоб не убивать. Вполсилы.
Когда впереди показалось подходящее место (хаос из обломков стен и перекрытий резко заузил дорогу), он втянул голову в плечи, сгруппировался и… в голове колоны завопили «стоять!», а потом бешено залаяла собака.
В следующий момент в утренней дымке на развалинах мелькнули две тени, затем коротко громыхнуло «та- та-та!», и за ними покарабкались несколько солдат с овчаркой.
«Колонна стой!» - донеслось спереди, после чего движение прекратилось.
Оскалив зубы и тыча перед собой автоматы, краснопогонники сжали строй плотнее, а заключенные, посветлев, лицами, стали прислушиваться.
Тишина длилась недолго. Вскоре ее прорезали новые очереди.
А минут пять спустя, в том же месте неясно возникла группа. Два конвойных, с автоматами наизготовку и рвущейся с поводка собакой сопровождали третьего, а еще двое тащили на руках тело.
Далее, оскальзываясь на обломках, все спустились вниз, вслед за чем последовала команда «Возобновить движение!»
Проходя мимо того места, где все случилось, заключенные поворачивали в сторону головы и мрачнели снова.
На обочине, подплывая кровью, вверх лицом лежал молодой парень, а второй, чуть постарше, понурив голову, стоял перед лейтенантом.
- Не повезло ребятам, - вздохнул шагавший рядом с Димом сосед в защитном ватнике. - Быстро они их. И перекрестился.
Спустя еще некоторое время, впереди, на возвышенности, показался целый комплекс характерного вида зданий (то была тюрьма), которые почти не носили на себе следов войны и были целыми.
- Это ж надо, - сказал кто-то из идущих впереди. - Город вдрызг, а кича* вот тебе, пожалуйста.
На этом, свершившим очередной перелом судьбы Дима объекте, следует немного остановиться.
Харьковская холодногорская тюрьма, уже в то время, имела весьма мрачную историю.
Учрежденная по велению императрицы Екатерины, во времена Александра I , она превратилась в целый тюремный замок.
С 1893 по 1903-й, оттуда гнали каторжан в Сибирь и на остров Сахалин, после революции он стал закрытой тюрьмой ВЧК- НКВД, а в годы войны, оккупировав Харьков, немцы устроили там Шталаг - 364, где замучили и убили 30 тысяч советских граждан.
В тюремных камерах и подземельях сидели в свое время члены южных групп «Народной воли»*, революционеры Артем и Камо, убийца Котовского Мейер Зайдер, а также сподвижники батьки Махно и белогвардейские офицеры.
У глухих железных ворот в высокой каменной стене колонна остановилась, потом их створки распахнулись, и ноги зашаркали по булыжнику.
Перед глазами вновь прибывших открылся пустой обширный плац, со сторожевой вышкой на стене, окруженный двух и четырехэтажными корпусами.
Вслед за этим по плацу гулко разнеслись команды «Стой!», а потом «Направо!», после чего состоялись передача конвоем заключенных тюремной администрации.
При этом убитого, доставленного вместе со всеми, отнесли в тюремный морг, а живого беглеца увели два тюремных, с наганами на поясах, цербера.*
Хмуро проследив за действом, представитель местного начальства в звании капитана, обозрел новых подопечных, покачался с пятки на носок, а потом выдал короткий спич.*
- Сейчас вас разведут по корпусам и камерам! Сидеть тихо, иначе карцер! Вопросы?!
Таковых не было, и капитан бросил подчиненным - Выполняете.
«Первая шеренга, шаг вперед!» заблажил стоящий рядом с ним младший лейтенант «Напра-во!».
- Шурх - шурх, - нечетко стукнули сапоги, и шеренга потянулась к одному из корпусов, под бдительным оком стражей.
Дим оказался в ней и по привычке внимательно осмотрелся.
Плац со всех сторон был окружен серыми коробками зданий с железными решетками на окнах, между ними имелись несколько хозяйственных построек, а в противоположной от ворот кирпичной стене имелись еще одни, чуть поменьше и с караульной будкой.
- Да, отсюда подорвать сложно, - подумал он, переступая вслед за соседом порог дверного проема.
Навстречу пахнуло спертым воздухом, сыростью и карболкой*.
Изнутри корпус представлял из себя открытый многоярусный колодец с железными этажными переходами и лесенками. На дне, в боковых стенах, виднелись уходящие вдаль, перегороженные решетчатыми дверьми коридоры.
Партию направили в один из них, стоявший у двери охранник загремел ключами и та с ржавым скрипом отворилась.
- Пошел! - буркнул один из сопровождающих - сержант, после чего все двинулись под арочным, с тускло горящими вверху фонарями сводом.
В коридор выходил длинный ряд обитых железом дверей с волчками*, кормушками* и засовами, вдоль которых прохаживались два охранника.
- Стоять! Лицом к стене!- приказал сержант, после чего состоялось распределение по камерам.
Дим и еще четверо, попали в седьмую, а когда дверь за ними затворилась, остановились в проходе.
Открывшаяся им картина впечатляла.
Метрах в десяти, напротив, вверху светлело забранное решеткой окно, под ним, в центре, вмурованные в бетон, стояли стол и две лавки, в углу, неподалеку от двери, из-за фанерной перегородки воняло парашей, а по всему периметру, вдоль стен высились трех ярусные нары, откуда на новичков с интересом взирали многочисленные обитатели.
- О! Еще рекрутов пригнали, - раздался со стороны окна глумливый голос. - Ну, што, довоевались ерои!?
Стоявший рядом с Димом худой солдат, было дернулся вперед, но тот уцепил его за рукав, - не надо.
Когда же прибывшие стали искать свободные места, с нижних нар Вонлярскому кто-то прогудел, - давай корешок сюда, мы потеснимся!
Подошел, и в груди потеплело.
В секции расположилась трое моряков. Два в робах, а один в форме три* со споротыми погонами.
- Падай рядом, - кивнул на нары тот, что был в «тройке» а другие чуть подвинулись.
- Благодарствую, - швырнул тощий «сидор» Дим в глубину секции, после чего уселся на нары.
Далее состоялось знакомство. Тех, что в робах звали Олегом и Васькой, а третьего Зорень. Парни были с Черноморского флота.
Первые, как выразился, Олег, «загремели под фанфары» за то, что раскурочили гирокомпас и выдули оттуда спирт, Зорень же, приехав на неделю в отпуск, кончил бывшего полицая.
Все они, как и Дим, прошли войну (Олег с Васькой служили на эсминце, Зорень летал стрелком-радистом на торпедоносце), и, узнав, кем был их новый товарищ, прониклись к нему уважением.
- Рубать* хочешь? - поинтересовался бортстрелок. - Мне тут с воли недавно притаранили передачу.
- Хочу, - сглотнул слюну Дим. - Со вчерашнего дня ни жравши.
После этого Зорень потянулся к лежавшей у изголовья полотняной торбочке, достал оттуда шмат сала с ломтем ржаного хлеба и протянул Диму, - кушай.
А когда старшина быстро все уничтожил, Васька извлек из кармана щепотку махры с четвертушкой газеты, завернул козью ножку* и чиркнул спичкой.
Все трое поочередно затянулись, а потом, Алексей протянул ее Диму.
- Спасибо, ребята, я не курю,- улыбнулся старшина. - На фронте менял табак на сахар.
- Потому ты и такой здоровый, - отщелкнул ногтем Олег ползущую по стене мокрицу. - Не то, что мы. Соплей перешибить можно.
Впрочем, то было явное лукавство.
Они с Васькой были ребята хоть куда, а Зорень чуть поменьше Дима.
После еды того стало клонить в сон, и заметив это, новые знакомцы предложили - покемарь старшина, ты с дороги...
Глава 3. Побег
"Установлено, что за последнее время среди заключенных, содержащихся в тюрьмах НКВД, участились попытки к организованным побегам путем нападения на тюремную охрану.
В некоторых тюрьмах НКВД попытки к побегу не были своевременно пресечены ввиду слабости проводимой в них агентурной работы, недостаточной оперативно-боевой подготовки личного состава охраны и нарушений в организации охраны заключенных.
В связи с этим ПРИКАЗЫВАЮ:
1. Народным комиссарам внутренних дел союзных и автономных республик и начальникам управлений НКВД краев и областей обеспечить усиление агентурной работы по предупреждению побегов и нападений заключенных на тюремную охрану, пресечению организованных враждебных выступлений заключенных в тюрьмах, своевременному вскрытию преступной связи отдельных работников тюрем с заключенными. С этой целью пересмотреть существующую осведомительную сеть и провести необходимые дополнительные вербовки.
В больших общих камерах иметь специальное сторожевое (против побегов) осведомление, вербовка которого должна осуществляться с санкции начальника тюрьмы, с последующим утверждением начальника тюремного отдела.
2. Запретить всем без исключения тюремным работникам входить в камеры заключенных, имея при себе ключи от дверей коридоров и корпусов.
3. Запретить начальникам тюрем, их дежурным помощникам (по тюрьмам), а также лицам, инспектирующим тюрьмы, входить в камеры заключенных вместе с постовым надзирателем, наблюдающим за данной группой камер, и оставлять дверь камеры незапертой на время своего пребывания в камере.
4. При распределении по сменам надзирательского состава каждую смену обеспечивать необходимым количеством коммунистов, комсомольцев и старослужащих опытных надзирателей.
5. Принять к руководству объявляемую при этом «Инструкцию о действиях начальствующего и надзирательского состава тюрем в случаях тревоги».
Инструкцию тщательно изучить всему личному составу охраны тюрем.
Приказ объявить начальствующему и оперативному составу тюрем до зам. нач. тюрьмы и пом. оперуполномоченного включительно»
( из приказа НКВД СССР № 0024 с объявлением «Инструкции о действиях начальствующего и надзирательского состава тюрем в случаях побега или нападения заключенных на тюремную охрану»).
Проснулся Дим от толчка в бок. - На, - сказал Олег, протягивая ему мятую алюминиевую миску с блином парящей каши.
- Ужин, - догадался Дим, потянув из голенища ложку. Каша была так себе - размазня, но за последнюю неделю он ел горячее впервые.
- Да, паек явно не наркомовский, - очистив свою миску, пробубнил сидящий на нарах рядом с молча жующим Зоренем Васька.
- А кто эти? - отставив в сторону миску, кивнул Дим на компанию за столом, откуда раздавались веселые матерки и хохот.
- Блатные, - недобро покосился туда бортстрелок. - Им тюрьма, что родная мама.
Потом, отдав миски дневальным, пили из жестяных кружек называемый чаем кипяток и неспешно беседовали.
- Имя, у тебя интересное, Зорень, - сделав очередной глоток, утер выступивший на лбу пот Дим. - Никогда не встречал такого.
- То не имя, фамилия, - последовал ответ. - Просто меня все так зовут. С детства.
- Кстати, он у нас попал в книжку, - хитро подмигнул старшине Олег. - Ты «Педагогическую поэму» случайно не читал? Антона Макаренко.
- Да вроде нет,- чуть подумал Дим. - А кто такой Макаренко?
- Он для меня и еще многих, вроде отца, - значительно изрек Зорень.
- Как это?
- Да очень просто. В начале двадцатых Антон Семенович создал первую трудовую колонию для малолетних преступников в Полтаве, а потом детскую трудовую коммуну ОГПУ здесь под Харьковом и заведовал ею.
- Так ты что, был малолетний преступник?
- Нет, всего лишь беспризорник. Родители сгинули в Гражданскую войну. Антон Семенович нас собрал, приучил к труду и честной жизни. Многие стали инженерами, врачами, учителями и военными. Я, например, после коммуны поступил в техникум, а оттуда был призван на флот. По комсомольскому набору.
- А в отпуск зачем сюда, если не секрет? - У тебя же никого нету.
- Дружок у меня тут под Чугуевым. Еще с коммуны.
- Ясно,- сказал Дим. - Приехал повидаться.
- Лучше бы не приезжал, - вздохнул Зорень, после чего рассказал, как убил полицая.
В оккупации тот исправно служил немцам, при их отступлении исчез, а в мае вернулся героем с медалью. - Мол, воевал и все искупил, гад, - сжав губы, процедил Зорень.
- А у моего корешка (он выписался летом из госпиталя) угнал в Германию жену с дитем. Они там и сгинули. Митька в НКВД «это ж предатель, его надо к стенке!». А там отвечают «нет, он искупил вину кровью».
Когда Митька мне это все поведал, я пошел к той гниде разбираться. Он сразу на арапа * - мать - перемать, пошел отсюда! Ну, я ему и влепил из ТТ меж глаз. Потом обратно на вокзал и в часть. А в Мелитополе меня повязали.
Затем были вечерняя проверка и отбой, где-то под нарами скреблись крысы.
Через пару суток в камере произошла драка.
Ждавший отправки в лагеря контингент в ней был самый разнообразный.
Помимо небольшой группы фронтовиков, на сорока квадратных метрах обретались профессиональные уголовники, именовавшие себя блатными, бывшие немецкие пособники, и даже неизвестно как сюда попавшие румыны.
- Каждой твари - по паре, оценил всю эту шатию Васька.
Но если бывшие солдаты и прочие вели себя спокойно, то блатные, напротив, всячески куражились и самовыражались.
Заняв верхние нары о окна, днем они резались в карты, отказывались дневалить и всячески подчеркивали свою исключительность.
В тот день один из «пособников», бородатый старик, получил от родни передачу.
- Надо делиться, дед, - сразу же возникли перед ним двое блатных, после чего отобрали у того почти все и с гоготом полезли на нары.
- Креста на вас нету, - прослезился старик, а сверху послышалось смачное чавканье.
- Так ребята, прикройте мне тыл, - поднялся с тюфяка Дим, на что моряки понимающе кивнули.
Подойдя к секции у окна, он поднял голову и сказал, - отдайте деду все, что взяли!
Чавканье прекратилось, потому сверху появились две кудлатые головы, с интересом уставившиеся на Дима.
- А хо-хо не хо- хо? - ответила одна.
- Мальсик, пососи пальсик! - глумливо просюсюкала вторая.
В следующий момент старшина шагнул вперед, бросил левую руку на бортик верхних нар и подтянулся на ней, как на шарнире
Далее последовали два рывка, юмористы поочередно обрушились на бетон, а он скользнул в просвет секции.
Первому, метнувшемуся к нему с финкой вору, Дим мгновенно подсек и сломал руку, второго, рубанув ребром ладони в кадык, тоже выкинул наружу, а третий с воплем сам сиганул вниз, где Зорень, Васька и Олег, «дружески» встречали прилетавших.
Когда тяжело дышавший Дим по-кошачьи спрыгнул на пол, швырнув наполовину пустую сумку с харчами деду, сражение завершалось.
Моряки и еще несколько фронтовиков, сапогами забивали последнего вора под нары, откуда доносились плачущие крики «ну, мы вам попомним, падлы!».
Потом загремели запоры на двери (она распахнулась до ограничителя), и в камере материализовались несколько охранников, во главе с встречавшим партию капитаном.
- А-атставить! - багровея, заорал он, а сержант с солдатами взвели курки наганов.
Находившиеся внизу бросили руки по швам, вой под нарами пресекся.
- Что здесь за буза? - уставился на моряков капитан. - Отвечать! Быстро!
- Да вот, - пожал широченными плечами Дим. - Тут несколько чудаков заползли под нары и выражаются.
- Петренко, достать! - бросил назад офицер, вслед за чем сержант подошел к секции, наклонился и постучал по ней наганом - вылазьтэ хлопци.
Когда вывалянные в соре и паутине блатные по одному выбрались из-под настила, вид у них был весьма плачевный.
Один свистел воздухом через губы, баюкая неестественно вывернутую руку, второй выплевывал зубы в горсть, у остальных наливались синевой, в кровь разбитые лица.
- Снова ты, со своей шоблой Лимон, - сжал губы капитан. - Что с рукою?
- Упал,- скривился тот. - Ничего не помню.
- А у тебя, Хрящ? Кто выбил зубы.
- Фафтарелый сифилис, нафальник, - прошепелявил блатной. - Фами выпали.
- Так, сержант,- хмыкнул капитан. - Всех битых в карцер. А флотских утром ко мне на беседу. - Выполняйте.
- За што? - тут же заныл кто-то из блатных. - Мы не при делах, начальник.
- Топай-топай, - махнул стволом в сторону двери Петренко.
Когда все процессия удалилась, и снова загремел запор, оставшиеся в камере оживились.
- Дякую*, сынки,- подойдя к морякам и подслеповато щурясь, поклонился им дед. - Совсем замордовали проклятые.
- Молодцы, хлопцы, дали босякам, - потер руки пейсатый еврей, а румыны одобрительно закивали.
Забрав снизу свою хурду*, победители тут же перебрались на нары у окна, сбросив пожитки воров вниз двум оставшимся сявкам*.
Дим тут же заначил валявшуюся там финку в обнаруженный в щите тайник, а ребята вольготно расположились у окошка.
- Ты смотри, студер, - глядя в мутное стекло, поцокал языком Васька. - Зверь, а не машина. Американская.
Дим тоже взглянул, поскольку всегда любил технику.
В обширном дворе тюрьмы, на плацу, у одной из подсобок стоял новенький «студебеккер» с тентом, откуда несколько заключенных под охраной двух солдат, выгружали ящики, мешки и бочки.
- Хороший аппарат, - улегся на спину Дим, заложив за голову руки.
- Интересно, на какую беседу нас вызывает капитан? - ни к кому не обращаясь, сказал Олег. - Неспроста это.
- Известно на какую - со знанием дела ответил Зорень. - Он же зам по режиму. Будет воспитывать.
- Это как? - зевнул Дим.
- Ну, типа гипноз по печени.
Такой прогноз никого не радовал, и парни замолчали.
Утром, сразу после завтрака, всех четверых повели к начальнику.
Миновав в сопровождении Петренко с еще двумя стражами несколько переходов и лестниц, арестанты по его приказу остановились, встав лицом к стене, в небольшом квадратном помещении, с выходящей туда дверью.
Постучав в нее согнутым пальцем, сержант исчез внутри, а потом вернулся, буркнув, - проходьтэ.
Кабинет был обычным, казенного типа, с железным сейфом у стрельчатого окна, трофейным «Телефункеном»* на тумбочке и несколькими стульями. У торцевой стены, под портретом Сталина в маршальском мундире, за массивным двух тумбовым столом сидел капитан, листая какую-то папку.
- Значит так,- отложив ее к стопке других, обвел взглядом, ставшую у двери четверку. - Парни, я смотрю, вы боевые, в связи с чем есть предложение, оказать помощь органам.
- Какую такую помощь? - переглянулись моряки. - Не поняли.
- Нужно немного приструнить воров, нарушающих режим, - откинулся на стуле капитан. - Карцер для них, легкий крик на лужайке. Как вы на это смотрите?
- Своих мы вроде приструнили, - пожал плечами Дим. - Взяли все и упали.
- Так то свои, - вкрадчиво произнес офицер, - а у нас имеются еще. В других камерах.
- И с какого перепугу нам в этом участвовать, гражданин начальник? - вскинул бровь Зорень. - Воры, они тоже не пальцем деланные.
- Самый прямой, - усмехнулся капитан. - Вы мне улучшаете режим, а я вам послабление. Припухать вам тут до отправки не меньше месяца. И все в вонючей камере на баланде с магарой*. А можно попасть на внутренние работы, где свежий воздух и опять же подкормиться. Ну, так как, согласны?
- Нужно подумать, - сказал после возникшей паузы Дим. - Угу, - поддержал его Васька. - Такие вопросы с кондачка не решаются.
- Даю время до вечера, - забарабанил пальцами по столу капитан. - Кстати (блеснул глазами), за вчерашнюю бузу, могу распихать всю компанию по другим местам. У воров быстрый телеграф. Поодиночке вам всем хана. Перережут.
Несколько позже вся компания сидела на своем законном месте, в верхней конуре секции, тихо держа совет.
- Нужно соглашаться, - почесал нос Зорень. - Иначе эта сука сделает, что обещала.
- Да, если нас разбросают по другим камерам, пиши пропало, - нахмурился Олег. -Блатные обид не прощают.
- А ты как мыслишь, Дим? - обратился к старшине Васька.
Тот внимательно смотрел в окно, слушая вполуха.
- Хорошая все-таки машина студер, - отвлекся от обзора Дим. - Опять стоит. Не иначе тюремной администрации.
- Да на хрен он тебе упал, - прошипел Васька. - Я тоже «за». Твое слово.
- Я как все, - ответил Дим. - По мне, воры те же самые фашисты.
После вечерней поверки, обходя застывший у нар строй, Петренко чуть задержался у стоящей в конце четверки.
- Ну, шо? - покосился на моряков сержант.
- Черт с вами,- ответил за всех Дим. - Банкуйте.
Утром, после завтрака, процесс начался.
Под видом использования для работ, моряков снова доставили к капитану, у которого сидел еще один офицер - рыжий и в очках, где те получили краткий инструктаж, с кем и каким образом разбираться.
Потом рыжий извлек из ящика стола и вручил каждому по свинцовому кастету.
- Это, так сказать, орудия труда, - сказал он. - Хорошо помогают.
- Ничего, - взвесил свой на руке Дим. - Ну а если кого зашибем насмерть?
- Одного-двух можно, - был ответ. - Таких мы сактируем*.
Когда за спинами «воспитателей» закрылась дверь назначенной камеры и загремел запор, вся четверка, засунув руки в карманы, вразвалку прошла в центр, после чего остановилась.
Одни арестанты, сидя и лежа на щитах нар, втихую курили, били вшей и мирно беседовали, а сверху, от окна, раздавались отрывистые возгласы «стос!», «рамс!»* - там играли в карты.
- Эй, кто тут Рукатый?! - громко спросил Дим, а Зорень добавил, - покажись, разговор имеется!
- Ну, я, - возникло в тусклом пятне света бульдожья харя. - Чего надо?
Далее произошло то же, что с Лимоном и Хрящем. Но только в более жестком варианте.
Через пару минут, валяясь на полу, Рукатый пускал кровавую пену изо рта и конвульсиво подергивал ногами, а рядом хрипели его дружки с проломленными головами.
В течение недели, в том числе по ночам, группа навестила еще три камеры, в которых злостно нарушался режим, а в четвертой «воспитателей» самих едва не пришибли.
Как только их туда завели, и охранники заперли дверь, на флотских с верхних этажей секций молча прыгнули человек шесть, после чего образовалась свалка.
Ваську пырнули заточкой в бок, на Олега навалились сразу двое, а остальные, сбив Зореня с ног, бросились на Дима.
Пришлось вспомнить то, чему учил его Пак в парашютном батальоне.
Самого здорового, взвившись с воздух, старшина свалил ударом ноги в лоб, а когда приземлился, подсек второго. Затем, бросив руки вперед, с хрустом свернул шею очередному.
Когда на шум ворвалась охрана, впавший в тихое бешенство Дим добивал последнего. Те его едва оттащили
- Ну, ты Вонлярский и зверь, - сказал Диму в своем кабинете капитан, спустя час после разборки. - Никогда таких не встречал. Уважаю.
- У нас в роте были ребята и покрепче, - ответил разбитыми губами тот. - Мы свое дело сделали. Как насчет вашего обещания?
- Все как договорились. С завтрашнего дня будете работать на пищеблоке.
- А как с нашим раненым?
- Он тоже. Подлечится в санчасти и присоединится.
Работа, как и ожидалась, была не пыльной.
Утром, за час до подъема, моряков отводили на пищеблок, и там, в числе его обслуги, они обретались до вечерней поверки. Таскали в варочный цех с хлеборезкой мешки с крупами, картошкой и капустой, лотки хлеба, а также прочий харч, а потом оттуда развозили завтрак, обед и ужин по камерам своего корпуса.
День проходил быстро, к тому же появилась возможность подкормиться.
Вскоре к ним присоединился и Васька, на котором все зажило как на собаке.
Между тем мысль о побеге в голове Дима крепла, приобретая форму реальности.
Этому способствовали их теперешнее положение, и все тот же американский грузовик, трижды в неделю - в понедельник, среду и пятницу, доставлявший в тюрьму из города продукты.
Вчетвером, нейтрализовав охрану, его можно было захватить, вышибить тюремные ворота и сбежать, а там будет, что будет. Вот только согласятся ли на побег ребята?
По ночам Дима часто мучила эта мысль, и он внимательно присматривался к каждому из них, по давно выработавшейся привычке.
Зорень, скорее всего, согласится. Это Дим чувствовал интуитивно. А вот как Олег с Васькой?
Делу помог случай. Один из хлеборезов оказался Васькин земляк, который шел по этапу второй раз и как-то рассказал им о «дальних таборах», куда вскоре предстояло отправляться.
- В лучшем случае попадете на лесоповал, в худшем - в рудники, кайлить золото. Пайка - 500 грамм черняшки в день с пустой баландой, при лошадиной норме. Ну, а кто не выполняет, тем 300, а то и новый срок за саботаж. Народ там дохнет как мухи.
- А ты не свистишь, дядя? - поугрюмел Олег. - Это ж вроде фашистских концлагерей получается.
- Не веришь, прими за сказку, - пожевал зэк* беззубым ртом. - Пойду ка я хлопцы, резать пайки.
- Я на такое не согласен, - проводил взглядом удаляющуюся фигуру Васька. - Что будем делать, братва? Поедем туда как бараны?
- А ты, что предлагаешь? - покосился на него Олег.
- Надо отсюда рвать когти. И чем быстрее, тем лучше.
- Хорошо сказал, - буркнул Зорень. - Только как это сделать?
На пару минут возникло тягостное молчание. В варочном цеху шипел пар, там неясно мелькали тени обслуги.
- У меня есть одна мысль, - нарушил молчание Дим. - Поговорим вечером, после отбоя.
Ночью, когда все уснули, а камера огласилась храпом, сонным бормотаньем и возней крыс под нарами, друзья с двух сторон плотно подвинулись к Диму.
- Значит так,- тихо сказал он. - У меня есть план. Вникайте.
- Ну, ты и башка, - скрипнул щитом Зорень, когда они выслушали то, что предлагал разведчик. - Я лично «за», на все сто.
- И мы тоже, - прошептали Олег с Васькой.
На следующий день, оставшись одни в овощном подвале, куда их отправили перебирать картошку (охранник прохаживался снаружи, греясь на осеннем солнышке), план тщательно обсудили, распределив роли.
Дим брал на себя водителя грузовика и управление им, остальные должны были локализовать охрану. Сигналом к нападению служил возглас старшины «майна!»*, а днем побега назначалась очередная пятница.
К слову, разгружать машину, обычно заставляли моряков, как вновь прибывших, что теперь было им весьма на руку.
В пятницу машина не пришла. Вместо нее к пищеблоку подкатили две тяжело груженые подводы.
- А где же «студер»? - поинтересовался Олег у одного из солдат-возниц, взваливая на горб очередной мешок с крупою.
- Сломался мериканец, - лаконично ответил тот, оправляя на лошади хомут. - Ну, стоять, Орлик!
Моряки помрачнели.
- А если это надолго? - утер Зорень с лица пот, когда разгрузив подводы, они сделали короткий перерыв, усевшись на корточки сбоку от входа.
- Будем ждать, - жестко ответил Дим. - Айда работать.
Не появился грузовик и в понедельник (план рушился на глазах), а по тюрьме прошел слух о готовящемся этапе.
- Вот тебе и подорвали ****ь, - тихо шипел от злости Васька.
- Одно слово, непруха, - кусал губы Олег. Дим с Зоренем молчали.
А в среду, когда перемыв лагуны* в подсобке, они пустили по кругу цигарку, снаружи заурчал мотор, и сердца четверых гулко забились.
- Эй, флотские, кончай филонить! - заорал из зала старший нарядчик. - Быстро на разгрузку!
- Ну, погнали наши городских, - отвердел скулами Дим, первым направившись к выходу.
У стоявшего метрах в пяти от него с тихо работавшим двигателем «студебеккера», молча расхаживал сержант-водитель и постукивал сапогом по баллонам.
- Живей! - обернулся к заключенным - У меня мало времени!
- Айн момент, начальник! - весело отозвался Олег, после чего они с Васькой открыли задний борт и ловко забрались в кузов.
Дим с Зоренем стали принимать ящики и мешки, таская их в пищеблок, а два нестроевого вида охранника, подойдя к шоферу, стали обмениваться с ним новостями.
- Эй, начальники, тут в кузове дохлая собака!- подойдя с Зоренем в очередной раз к борту, высунулся из-за него Дим.
- Какая на хрен собака? - обернулись все трое.- Откуда?
- А я знаю? - пожал плечами тот. - Взгляните сами.
Как только вся тройка подошла к борту и сунула головы в полумрак тента, Дим скомандовал «майна!».
Охранники сразу же получили сверху по мозгам и, суча ногами, исчезли, а они с Зоренем придушили шофера.
- Быстро в кабину, - опуская бесчувственное тело вниз, прошипел Дим, вслед за чем с ее обеих сторон хлопнули дверцы.
- Ну, родная, не подведи! - цапнув руль, сжал зубы старшина, выжимая сцепление.
Набирая скорость, четырех тонная махина покатила к воротам, спустя пару секунд выбила их, и, взревев мотором, в грохоте железа выпрыгнула наружу.
- Давай курс! - врубил очередную передачу Дим, прибавляя газу.
- Жми к церкви! - заорал, подпрыгивая на сиденье Зорень.
Перед глазами крутанулись несколько полуразрушенных домов (автомобиль пошел юзом), а потом выровнялся и запрыгал по колдобинам в сторону краснеющего впереди храма.
В зеркале заднего вида мелькнули выброшенные из кузова тела охранников, один из которых тут же вскочил и захромал к напарнику.
Когда церковь осталась позади, ученик Макаренко, блестя глазами, приказал свернуть направо, после чего машина запетляла среди развалин.
Минут через десять они вырвалась на окраину, за которой к далекому горизонту уходила степь и редкие, с багряной листвой перелески.
- Сейчас вон к той развилке, - ткнул пальцем в лопнувшее стекло Зорень. - Дорога, что пошире, на Чугуев. До него тридцать километров.
- Добро, - сбросив ход, вывернул Дим баранку. Под колесами загудел грейдер, стрелка спидометра снова поползла вправо.
Практически на всей протяженности, дорога была пустынна. Изредка навстречу мелькали пустые и груженые полуторки, запряженные тощими клячами телеги, а раз, гудя мощным мотором, начальственно проплыл «ЗИС».
Ландшафт, между тем менялся.
Теперь вместо равнины, в которой порой угадывались села, к обочинам все ближе подступали деревья, а примерно с середины пути она стала перемежаться холмами и долинами, покрытыми хвойными и смешанными лесами
- А я думал, что здесь кругом степь, - взглянул на Зореня Дим. - Выходит ошибся.
- Выходит,- согласился тот. - А теперь давай рули вон на ту грунтовку.
В сотне метрах справа, просматривалась едва приметная, поросшая бурьяном дорога
Дим свернул с грейдера, и грузовик, подскакивая на рытвинах, завилял вдоль кромки уходящего полого вниз, соснового бора.
В его конце тот пересекался светлой неглубокой речкой.
- Форсируй и сразу направо, в кусты, - высунулся из окна Зорень. - Мы почти на месте.
«Студебеккер», вздымая водяные усы, легко преодолел водную, с галечным дном преграду, сделал плавный поворот и въехал в узкий просвет зарослей молодого осинника.
- Глушить? - покосился на приятеля Дим.
- Ага, - улыбнулся бортстрелок и выпрыгнул из кабины.
- Вылазь, кореша! - гулко постучал по борту. - Приплыли!
- Гуп, гуп, - отозвалось сзади, вслед за чем на свет появились Олег с Васькой.
Первый держал в руке наган, настороженно озираясь, а второй, запихав свой за пояс, грыз хлебную горбушку.
- Молодец, Васек, не теряет время даром, - обернулся Зорень к вылезшему из-за руля Диму.
- Молодец, - кивнул старшина. - Пора и нам подрубать. Заработали.
Чуть позже, усевшись на разостланном на траве брезенте, беглецы отдавали дань, оставшимся в кузове продуктам.
А осталось там немало.
Три лотка свежего ржаного хлеба, несколько мешков с сечкой и перловкой, два бочонка лярда*, соль в пачках и тюк плиточного чая. А помимо этого три картонных коробки со «вторым фронтом»*, макаронами и сахаром для офицерской столовой.
- Да, - намазывая финкой Дима очередной ломоть хлеба пахучей тушенкой, икнул Васька от непривычной сытости. - Оружие, транспорт и жратва у нас есть. Можно подаваться в Робин Гуды.
- Молчи уж, Робин Гуд,- осадил его Олег. - Сейчас вся областная НКВД на рогах - найдут и кранты нам. - Пиши пропало.
- Нескольких гадов все равно положим, - хлопнул по рубчатой рукоятке за поясом Олег. - Лично я не сдамся.
- Ладно, братва, кончай травить, - отобрав у Васьки финку, сунул ее за голенище Дим.
- Надо избавиться от машины и зашхерить* продукты. Как насчет места, Сеня? -обратился к мечтательно жующему травинку Зореню. - Ты тут все знаешь.
- Есть такое неподалеку - сплюнул тот, после чего все встали и тщательно за собой убрали.
Потом «студер» тихо заурчав мотором, сдал назад, и, оставив позади речку, выехал на ту же, чуть приметную дорогу.
Вскоре она привела друзей к окруженной деревьями и зарослями терна долине, на одном из склонов которой было что-то вроде горной разработки, а перед ней внизу отсвечивало темной водой лесное озеро.
- Здесь когда-то дядьки ломали песчаник* - сказал Зорень Диму, когда тот остановил грузовик под нависавшим сверху козырьком из камня.
Далее все выгрузились, быстро соорудили факел из обломка сушняка, обмотав его куском ветоши, макнули в бензобак, после чего направились к одной, горизонтально расположенной и носившей явные следы человеческого труда расщелине.
Она была высотой метра два и поросла снаружи кустами шиповника.
- Подходяще, - осветив потрескивающим огнем слоеные, рыжего оттенка своды, констатировал Дим, - когда все вошли - Неприметно и сухо.
- Здесь при желании можно переждать, пока все уляжется, - заглянул в одно из коротких ответвлений Олег. - Подходы просматриваются, опять же лес и вода под боком.
- Там будет видно, - ответил старшина. - Айда таскать груз и определять машину.
Вскоре в темном ответвлении выработки покоилось все, что было в кузове, а моряки стояли возле «студебеккера».
- Жаль топить, такой аппарат, - вздохнул Олег, подойдя к обрыву. - Интересно, какая глубина в этом озере?
- Хрен дна достанешь, - сказал со знанием дела Зорень. - Мы пацанами как-то тут летом купались. Вода что лед. Родниковая.
- А может мы того, заначим «студера»? - предложил Васька. - Глядишь, еще пригодится.
- Дельная мысль, - с любовью гладя теплый капот, - поддержал его Дим, после чего все с надеждой воззрились на Зореня.
-Я и сам так считаю, - кашлянул тот в кулак. - Вообще-то можно попробовать. Пошли за мною.
Оскальзываясь на камнях и хрустя щебнем, они прошли от схрона* метров сто вперед (тут тоже угадывалось подобие дороги), потом свернули за скальный отрог, за которым в новом массиве песчаника, темнели какие-то отверстия.
- Тут две старых штольни, - сказал Зорень, когда они подошли ближе.
Вход в первую, у которой остановились моряки, оказался полуразрушенным, а вот во второй сохранился вполне, хотя и изрядно зарос лозою.
- Да, если снять тент, грузовик здесь вполне пройдет, - сказал, осмотревшись Дим, когда они ступили в полумрак выработки.
- Тут и два поместятся, - пройдя вперед, споткнулся о полуистлевшее бревно Васька
Откуда-то сверху, разбуженные шумом, сорвались два ушана* и, спланировав на перепончатых крыльях, тенями унеслись к выходу...
Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/morskoi-angel-chast-2-glava-4-5-6-652bfef2adb51b31312c5aa0