Казалось бы, психологи просто пугают. Вот, мол, нарциссическая личность развивается от неувиденности близкими – значимыми взрослыми. Ой, да что там такого, это же даже приятно, когда все отвалили и оставили меня в одиночестве. Можно спокойно сидеть, заниматься тем, что нравится.
Но есть, как говорится, нюанс.
Одиночество и отдельность легки и приятны для взрослого человека – то есть, для того, кто знает, как жить, и с удовольствием строит собственную жизнь по своим вкусам.
Маленький ребёнок, который не умеет ни говорить, ни читать, в реализации своих вкусов гораздо больше ограничен. Можно сказать, что маленький ребёнок – это в чистом виде биологическая программа. Та самая, которая была ещё у наших человекообразных предков миллионы лет назад.
Представьте: миллионы или хотя бы тысячи лет назад. Нет ни интернета, ни мультиков про Машу и медведя на планшетах (да и самих планшетов пока не придумали). Книжек с детскими сказками тоже не существует. Вообще нет никакой цивилизации – ни городов, ни даже поселений. И вот в стае наших первобытных предков рождается младенчик, который растёт сперва в пещере. И единственный его способ выжить – это налаживать отношения со взрослыми своей стаи. С матерью, ну и с другими сородичами.
Ещё раз, это важно: маленький ребёнок готов на всё, абсолютно на всё, лишь бы его не выгоняли из стаи. Потому что миллионы лет было так: ребёнок, оставшийся без попечения взрослых, отставший от своей стаи – смертник. Не жилец. Ему не прожить одному.
Поэтому у ребёнка включается эмоциональная программа: он должен понравиться тем людям, которые о нём заботятся. Потому-то младенчики кажутся нам такими симпатичными, потому-то взрослые стараются позаботиться о ребёнке, оставшемся без присмотра. И чем меньше малыш – тем сильнее включается эта врождённая программа.
Что же будет, если мама не интересуется малышом?
Психологи в детских домах обнаружили, что ребёнок, оставленный в одиночестве, проходит три этапа.
- Сперва ребёнок беспокоится и кричит.
- Затем начинает кричать ещё сильнее, из последних сил, вкладывая в этот плач все силы.
- А потом... успокаивается. И на этом месте взрослые, которые оставили младенца "проораться", удовлетворённо замечают, что он стал тих и спокоен. Прокричался, значит, успокоился, не будет нас доставать.
А на самом деле, этот третий, последний этап – он про то, что у ребёнка включилась опять-таки тысячелетняя программа. Младенец ощутил: всё, я действительно один. Никто не придёт, я оставлен в лесу, на съедение волкам. Так что нет смысла звать на помощь, нужно экономить силы и готовиться к смерти.
Так что он не "проорался" – он утратил последнюю надежду и умирать готовится. А многомудрые бабушки, которые наставляют молодых мам "дать дитю проораться, чтобы успокоился" удовлетворённо думают: ну вот, унялся наконец.
А он внутри чувствует себя смертником, которого ведут на казнь. Ну спасибо, мама и бабушка, ну позаботились. Он не успокоился, он замкнулся в себе и в последний путь собирается. Потому что понял: никому я не нужен, никто ко мне на помощь не придёт.
Но самый пугающий эксперимент, показывающий, как страшна для ребёнка неувиденность, поставил в 1970-х годах американский нейробиолог Эдвард Троник.
Это знаменитый "эксперимент с каменным лицом".
Для эксперимента в лабораторию приглашались мамы с детьми до двух лет. И под наблюдением учёных мамы общались с младенцами: играли и агукали, как обычно. Дети, разумеется, искренне и с удовольствием откликались на внимание в свой адрес.
На втором этапе мама удалялась (или просто отворачивалась) и в течение нескольких минут никак не реагировала на попытки малыша наладить контакт. Сперва активность ребёнка нарастала: он нервничал, хныкал, теребил мать, потом начинал стучать по её лицу, плечам, рукам и плакать. Под конец, когда ребёнок уже в ужасе рыдал, малыш начинал выполнять так называемые действия для самоуспокоения (сосать палец, обессиленно отворачиваться от холодного родителя). Если мама, наконец, отзывалась на призыв малыша, тот в восторге проявлял бурную радость, а если нет – то снова и снова пытался растеребить замершее лицо родителя (абсолютно такие же результаты дают эксперименты с отцами – вообще, любыми значимыми взрослыми в жизни малыша).
(Ссылки на видео эксперимента вот и вот. А вот тут дети реагируют на "каменное лицо" у отцов)
А теперь представьте, как это выглядит с точки зрения младенца. Мама, такая близкая – внезапно перестала отзываться. Может, она уже мертва. Может, на неё дерево упало, и её такое живое лицо уже никогда не отзовётся на мой зов и плач. Может, ей саблезубый тигр артерию перекусил, поэтому она не улыбается в ответ на мои улыбки. Короче, тысячелетняя архетипическая программа младенца говорит: тебе конец. Мама не отзывается и, видимо, больше не будет заботиться о моих потребностях.
Сильнее этого экзистенциального ужаса, который переживает ребёнок, ничего в его короткой жизни просто не было.
Так и выходит, что неувиденность, отсутствие эмоционального отклика и интереса к делам ребёнка – это сильная и глубокая травма для малыша. По мере того, как ребёнок растёт, игнор становится проявляется в других сферах взаимодействия ребёнка и родителя. Ну, то есть, вот ребёнок напуган, или горд, или хочет поделиться с мамой – а та отмахивается и её красивое лицо выражает такую же "каменность". И внутри ребёнка, ещё неосознаваемо, растёт убеждение: я теперь – сам по себе. Я должен справляться с этой жизнью, с этим огромным миром. Мне надо стать тут самым крутым и сильным, чтобы ни один саблезубый тигр меня не поборол.
Так и зародились в ребёнке зёрна нарциссической травмы. И эта травма заставит его жестоко обращаться с другими и идти по головам.
А в чём это выражается – я обязательно расскажу в следующих текстах.
______________________________
А ещё у меня есть телеграм-канал по психологии. Сейчас пишу там о том, как строить отношения. Подписывайтесь, чтобы читать новое и интересное!