Завершая свои зарисовки самых интересных и ярких историй, свидетелями которых я стал течение этих 30 турбулентных лет с момента начала первой масштабной программы стажировок российских школьников в США, хочу отметить, что и русский мир, и западная культура, которой русский мир противопоставляется, выросли из Римской империи. Самый броский символ римской империи, дошедший до наших дней — это орел. Эта гордая птица, символ Юпитера (в греческой мифологии — Зевса), верховного бога Олимпа, олицетворяла главенство центральной власти города на семи холмах.
И хотя официальным символом Соединенных Штатов Америки является белоголовый орлан, нельзя не отметить сходства герба североамериканского государства с символом античной римской власти. Особенно же ярко это сходство заметно, если взглянуть на эмблемы вооруженных сил США.
Но есть и отличия, начало которых можно проследить от разделения древнего Рима на Западную Римскую и Восточную Римскую империи. Эти отличия становятся заметны ещё на этапе перехода власти от «первого» Рима к «второму» - Константинополю. «Первый» Рим, называемый современниками caput mundi (от лат. «столица мира»), был центром западной цивилизации и местом средоточия верховной власти. Власти светской (мирской), на тот момент не отделявшейся от власти церковной, после провозглашения христианства официальной религией императором Константином в 325 году. «Новой империи — новую столицу», возможно, так рассуждал Константин, когда объявил о переносе столицы Римской империи в древний город Византий, расположенный в месте слияния Босфора и Мраморного моря. Тогда, вероятно, казалось, что на новом месте столице будет проще сдерживать натиск варварских племен с Севера. Отчасти замысел Константина удался — Византийская империя просуществовала ещё более тысячи лет.
Со временем Византийскую империю, принявшую на себя статус центра христианской власти, жители стали именовать Восточной Римской империй, в том числе, чтобы отличать от «первого» Рима. Однако, западная часть римской империи никуда не делась. И даже после окончательного исчезновения Рима как административного центра, спустя многие годы «первый» Рим возродится как центр религиозный, объединив вокруг престола Папы римского народы, говорящие на романской группе языков. Византийские же императоры, восседавшие на троне Царьграда, продолжали считать себя римлянами и, в рамках созданной историографами той эпохи концепции «перехода империи» (от лат. translatio imperii) - правопреемниками «первого» Рима. Примечательно, что древний Византий, как и полагалось будущей столице мировой империи, находился на семи холмах, как и Рим. Ну, так, во всяком случае утверждали все те же историографы, для которых было важно найти как можно больше мистических совпадений, хотя, как и в случае с Москвой, семь холмов — это большая условность.
Главное отличие нового Рима стало то, что у птицы, ставшей символом клана Палеологов и впоследствии позаимствованного Рюриковичами, появилась еще одна голова. Занимательно, что двуглавую птицу византийцы придумали не сами, а позаимствовали у анатолийцев в начале 10-го века.
А сами анатолийцы, полагают археологи, переняли историю о двуглавой птице из мифологии хеттов, еще одной древней индоевропейской цивилизации.
Откуда она появилась у хеттов, историки сказать затрудняются, но по другую сторону горных хребтов Памира двуглавую птицу можно обнаружить под именем Гандаберунды. В индуистской мифологии Вишну обернулся в Гандаберунду, чтобы сразиться с Шивой. Поэтому индуисты верят, что Гандаберунда обладает магической силой и способностью противостоять силам разрушения, поэтому её можно иногда встретить в орнаментах индийских храмов в качестве оберега. От разрушения «второй» Рим двуглавая птица, увы, не спасла, но стала интересной отличительной чертой восточной римской империи, как и способность православного христианства вбирать в себя традиции и обычаи племен и народов, на которые распространялось.
Вплоть до 1054 года и римская, и константинопольская церкви считали себя частями единого организма, пусть периодически и обменивавшиеся взаимными анафемами, проистекавшими из-за борьбы за умы (и кошельки) паствы. Анафемы потом друг с друга снимали, часто — после богословских диспутов, но в любом случае — охотно отправляли друг к другу посланцев. Однако раскол между римской (католической) и константинопольской (православной) церквями, произошедший в 1054 году и получивший название Великая Схизма, оказался глубже и серьезнее, всем предыдущие. Насколько повлияло на это появление в 1043 году сравнительно нового политического объединения, Священной Римской империи, в которое входили итальянские, немецкие, балканские, франкские и западнославянские народы и государства — судить не возьмусь. Но не могу не отметить, что, предвидя неизбежное падение Константинополя, император Сигизмунд в 1434 году повелевает в качестве символа священной Римской империи также использовать изображение орла с двумя головами. Вероятно, надеясь после договоренностей Флорентийской унии, пусть пока и не признанной константинопольским патриархом, объединить обе ветви церковной власти.
После длительной и болезненной борьбы с османами, Константиполь все же пал в 1453 году. Если бы не Великая Схизма, возможно, вопросов о преемственности верховной церковной власти и не возникло бы. Ведь именно в Рим, спасаясь от осман, бежал Фома Палеолог, брат последнего византийского императора Константина XI. Там он, приняв католичество, был признан законным наследником Константинопольского престола, а его родившаяся в 1455 году дочь, Зоя, была наречена Софьей. Дочь наследника византийского престола, выйдя замуж за московского князя Ивана III могла бы в теории претендовать и на наследие Царьграда. Идея «переноса империи», сформулированная византийскими историографами за тысячу лет до этого, упала на благодатную почву амбиций зарождавшегося Московского царства, и в 1523 году (почти одновременно с выпуском Мартином Лютером немецкого перевода Библии) формулируется максима «Москва — третий Рим» в послании Филофея, инока Спасо-Елеазаровского монастыря, дьяку Михаилу Мисюрю-Мунехину и великому князю Московскому Василию III, сыну Софьи Палеолог: «Так знай, христолюбец и боголюбец, что все христианские царства пришли к концу и сошлись в едином царстве нашего государя, согласно пророческим книгам, это и есть римское царство: ибо два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать». Так закончилась очередная попытка примирить две ветви христианской Церкви, восточную и западную. А потом Римской католической церкви уже было не до попыток примирения с Православной — в Европе набирало силу протестантское движение. Которое с присущей реформаторам энергией принялось осваивать недавно открытые земли Нового Света.
Протестанты сыграли решающую роль в построении Соединенных Штатов Америки как государства. Это были не просто верующие, а пуритане, бежавшие из Европы, в том числе, в поисках свободы вероисповедания. Стоит ли удивляться, что выбранный в качестве места для столицы нового государства в конце 18 века Вашингтон, округ Колумбия, так же, как Рим, Константинополь, и Москва — стоит на семи холмах. По крайней мере, так утверждают историографы. И, в отличие от той же Москвы, в нем есть Капитолийский холм, который был в первом Риме, но отсутствовал во втором и третьем.
Трансформация римского орла обратно в свой «нормальный», одноголовый вид — полностью в духе пуританского движения по возврату к «чистой» духовности, не отягощенной дополнительными обычаями и обрядами, которыми христианская вера обросла по мере её распространения за пределы Средиземноморья.
У стремления к сохранению в России именно двуглавой формы римского орла (ведь Византия, напомню, была римской империей) есть и еще одно метафизического измерение: переход с одноперстного обряда крещения на двоеперстие, ставшее общеупотребительным на греческом востоке в восьмом веке. Так греки подчеркивали двуединую природу Христа: Бога и человека, чтобы, в том числе, искоренить монофизитскую ересь. Именно в таком виде переняли православную веру Рюриковичи, и именно в таком виде её до сих пор стремятся сохранить староверы. В стремлении к «чистоте веры» русские староверы схожи с американскими протестантами, пусть и понимают её по-своему: первые стремятся сохранить её в том виде, в каком обрели в конце первого тысячелетия, вторые — стремятся воссоздать исходный вид путём очистки дошедших до нас текстов от нанесенного за сотни лет семантичекого шума.
Но все империи рано или поздно распадаются — таков неумолимый ход истории. Первый Рим пал под натиском варварских племен как центр политической силы, но стал центром духовного притяжения для всех католиков мира. Второй Рим перестал существовать как столица византийской империи, но её культура и православное христианство проросли на северо-восток, и два патриарха, Московский и Константинопольский, слово две главы орла на гербе Палеологов, продолжают присматривать за паствой.
Также неизбежно заканчиваются все конфликты. Закончится и этот. Мы — дети одной культуры, и мы делим с европейцами один континент. Все время от Великой Схизмы контакты между наследниками восточной и западной римской империи не прекращались. Сегодня они значительно осложнены, а многие из мостов, которые налаживались между народами после ухода с геополитической сцены Советского Союза, разрушены.
Подобно Первому Риму, Первая Кремниевая долина еще очень сильна, как и порожденный ей культ 21 века — безудержное потребление технологических продуктов. Многочисленные попытки создать аналоги в Европе, в том числе в Сколково, опиравшегося, кстати, на опыт Софии Антиполиса в юго-восточной Франции, пока не выглядят столь же убедительно, в том числе и благодаря немощности европейской и российской «фабрик грез». Но на востоке маячит серьезный претендент на роль Второй Кремниевой Долины, который и до пандемийного перелома в глобальной экономике имел все шансы на успех, а теперь, в силу тенденции к регионализации политэкономии, получил дополнительные преимущества. Эти преимущества выражаются в лучшем понимании нюансов потребителей на региональном уровне — как в свое время церковная реформа потребовала перевода церковных книг с латыни на языки европейских народов, так и культ технологического потребления в условиях регионализации глобальной экономики требует локализации технологической продукции.
И здесь мы, в России, все делаем «не так, как остальные», стараясь найти свой уникальный путь в этом новом технологически-цифровом мире, примирив традиции и новшества. Как и китайцы, перед которыми стоит точно такой же вызов.
И все же — мы по-прежнему во многом похожи. И это оставляет во мне робкую надежду на то, что нам все же удастся преодолеть текущий кризис, обуздать культ потребления и сохранить нашу планету для будущих поколений. Ведь, если вспомнить (как об этом помнят австралийские аборигены и представители других племен первобытной культуры) — это не Земля принадлежит нам, а мы — Земле.
Прочитать книгу целиком можно на Литрес