-Мамка, мамка! — там наш папка опять в канаве лежит и песни орёт! — донеслись до Зинаиды детские голоса от самой калитки.
Молодая, усталая женщина, которая в этот момент по-старинке стирала бельё в тазу во дворе, в сердцах кинула мокрое полотенце в мыльную пену, и, вытирая натруженные, красные руки о фартук, побежала на детские крики.
Ромка и Венька, братья-погодки, уже в ожидании топтались во дворе старенького деревянного дома. Мордашки у обоих были красными то ли от стыда, то ли от быстрого бега.
-Где он, показывайте! — скомандовала мать.
-Да там он, у сельпо лежит! — наперебой загалдели мальчишки, синхронно указывая пальцами в сторону центра села.
Зинаида с отчаянием махнула рукой и приказала сыновьям: -Ладно сидите дома, я сама найду!
Супруга она нашла довольно быстро. По голосу. Генка лежал в канаве у сельпо, и мерзким, козлиным голосом орал всего лишь одну строчку из песни: «А я идууу, шагаю по Москвееее»…И видимо, в доказательство того, что он не лежит здесь в канаве, а «идёт-шагает» по столице, «певец» яростно долбил пяткой по земле.
Коза Манька, которую бабка Сафониха всегда привязывала пастись неподалёку от магазина, где травка всегда колосилась позеленее, посочнее и погуще, с перепугу потеряла аппетит и жалась поближе к забору.
Зинка подбежала к мужу, и, оглядываясь по сторонам, оценивая, как много деревенских уже успело насладиться этой сценой, принялась поднимать «певца» и, помогая себе нецензурными словами, пыталась вытянуть «мерзопакостника» из канавы.
-Генка, мерзавец ты этакий, а ну быстро вставай, позорище ты моё. Да когда же это кончится всё! Да как ты мне надоел!
Но Геннадий наотрез отказывался вставать, и яростно отмахиваясь от супруги, продолжал горланить подобие своей любимой мелодии.
-Отстань, женщина! Иди, борщ вари! Не мешай мне петь! — еле ворочая языком прошипел он между строками бедной женщине, и продолжил выводить рулады.
Зина, на ходу вытирая слёзы, и, пользуясь то подзатыльниками, то уговорами и обещаниями налить ему дома рюмку, всё-таки подняла своё «горе луковое», и на манер раненого, которого выносят с поля боя, потащила суженного домой.
-Что, Генка, устал сильно! Не иначе вагон угля разгрузил! А на какие шиши пьёшь-то, лихоимец?!» — неслось им вслед то от одного двора, то от другого.
Зина, стиснув зубы, продолжала тащить мужа, лишь изредка «отбрёхиваясь»:
-Вам, бабы, делать, что ли нечего? Ну так пойдите домой, посмотрите, у вас у самих там точно такие же сидят!
И Зина была недалека от истины. После развала Советского Союза, а вместе с тем и развалом колхоза, многие в их деревне потеряли работу и от безысходности и тоски по прошлому .. Пили мужики в их Петровичах как не в себя. Единственный непьющий на всю деревню мужичок — Игорёк, не пил вовсе не по убеждениям, а потому что год назад у него язва открылась! Вот и пришлось бедолаге, выйдя из больницы, срочно начать вести здоровый образ жизни. «Жить-то хочется!» — объяснял он всем бывшим собутыльникам свой отказ. Странно, но после того, как Игорёк бросил пить, он нашёл-таки работу в городе. Не бог весть какую: всего лишь охранником на городском рынке, но жить можно было. Он даже «Жигули — копейку» приобрёл, что считалось в их Петровичах верхом роскоши.
И пусть авто при езде издавало странные звуки, урчало, пыхтело, «плевалось» чёрным дымом, и вообще было больше похоже на консервную банку, которую ржавчина изъела везде, где только можно, Игорёк своё приобретение обожал, и всё свободное время проводил что-то ремонтируя у своей «ласточки».
Именно к Игорьку сегодня с утра Геннадий отпросился у Зинаиды.
-Зина, лапушка, друзьям надо помогать! Да и разговор у меня к Игорёхе есть. — честно глядя жене в глаза, уверял он.
И Зина согласилась, «уж к Игорьку-то можно…с ним не напьётся…» — наивно думала женщина, отпуская мужа.
Зинаида только напомнила супругу, что вообще-то хотела, чтобы Генка ей пару-тройку мешков картошки к трассе помог отвезти, чтобы продать проезжим городским, «детей-то в школу надо как-то собирать…»
-Не волнуйся, лапушка! Завтра отвезу! — клятвенно заверил её Генка и был таков.
А теперь что? Игорёк вон, трезвый как стёклышко, свою ласточку намывает, а Генка «по Москве шагает…»
Зинаида с горечью вздохнула. Заметив у калитки жену Игорька, Настюху, на ходу спросила, кивнув на продолжающего горланить супружника, — Был он у вас?
-Был! — коротко кивнула Настюха -Помог Игорьку, да к Верке-самогонщице побёг. А там уж не знаю как.
—Ну, я этой Верке космы-то повыдергаю! Вот доберусь до неё, она у меня узнает почём фунт лиха. — пробурчала Зинаида, кряхтя под тяжестью плохо держащегося на ногах Геннадия.
***
Зина еле дотащила Генку до летней кухни, и с раздражением скинула свою тяжёлую ношу на стоящую там специально для этих целей предназначенную старую железную кровать с панцирной сеткой. Генка закачался, как на волнах, и вдруг, заглох на полуслове и захрапел.
Зинаида, поглаживая натруженную спину, вышла, села тут же на пороге и закрыв лицо ладонями, зарыдала, завыла тихо, по-бабьи, обращаясь в душе к воображаемому Высшему разуму.
«Ну почему так?! Ведь хорошо же жили! И любовь была, и уважение друг к другу, и достаток! Как так случилось, что Генка, добрый, хороший, заботливый, вдруг превратилась в какого-то недочеловека, который за бутылку самогонки готов не только свою душу, но и души жены и детей заложить?! Понятно, тяжело ему, механику колхозного гаража, было остаться без работы. Но зачем же так опускаться… Вон, хотя бы Игорька взять…»
Зинаида, шмыгая носом, вытерла слёзы уголком фартука, тяжело вздохнула, и заперев дверь летней кухни на навесной замок, направилась назад, к тазу, достирывать…
Ромка и Венька крутились тут же, виновато поглядывая на мать. Им почему-то казалось, что это именно из-за них мама сейчас в плохом настроении, и явно плакала.
За работой Зина потихоньку пришла в себя, и, развесив остатки белья на верёвке, наконец обратилась к притихшим сыновьям: «Ну, что, разбойники, ужинать пойдём?»
Мальчишки, обрадовавшись тому, что мама на них не сердится, помчались к рукомойнику, дабы без напоминаний помыть руки перед едой.
Зинаида про себя удовлетворённо улыбнулась: — А ведь дети у нас с Генкой хорошие растут!
Она накрыла нехитрый ужин: варёный, рассыпчатый картофель с постным маслом, огурцы, помидоры, зелень со своего огорода — вот и вся еда! Ещё чай из травяного сбора и блинчики с вареньем.
Намыв детей в старом корыте, в котором вода за целый день нагрелась, став приятно-тёплой. Зина уложила мальчишек спать, а сама присела под большой, раскидистой яблоней и задумалась, глядя на звёздное небо. О чём? О жизни своей! О том, что всё свалилось на её плечи. И что жить то совсем не хочется, а нужно…
-Кому Ромка с Венькой будут нужны, если меня не станет?! Никому! — думала Зина, решительно поднимаясь с насиженного места и направляясь в дом.- Пропадут они с таким папашей без меня!
***
Утром Зинаида встала пораньше. Нужно было растолкать Геннадия и заставить того отвезти на тележке несколько мешков картошки к трассе.
Она направилась к летней кухне, где вчера скинула на кровать пьяного мужа, но того уже и след простыл!
-Вот же, зараза! В окно вылез! — разозлилась Зинаида.
Но это было ещё полбеды: оказалось, что Генка исчез вместе с тележкой и двумя мешками картофеля.
От бессильной злобы и обиды крупные слёзы покатились по щекам несчастной женщины.
-Вот же гад, а! Ну гад же! — повторяла она, в отчаянии хлопая себя по бокам — Ну вернёшься ты! Убью!
Зина побежала в сарай, схватила корзину: — Уж хотя бы грибов в лесу набрать! Чтоб хоть что-то вместо мяса детям дать!
Слава богу, грибов в этом году в лесу было предостаточно, и Зинаида быстро набрала полную корзину. Она заторопилась домой, вот-вот Ромка с Венькой должны проснуться, надо кормить их завтраком.
Уже на обратном пути Зина набрела на невероятной красоты поляну. Здесь было настоящее царство мухоморов. Ярких, красных, крупных. Они так и лезли в глаза, словно подсказывали женщине гениальную идею: «Возьми меня! И меня возьми!»
Зина и сама не поняла, как она быстрым движением стянула с себя олимпийку, завязала ей рукава, и наполнила красавцами с поляны.
И какая-то злость внутри неё вдруг разбушевалась. Она шла, упорно продираясь сквозь кусты, не обращая внимания на ветки, которые хлестали её по лицу.
-Ну всё, Генка! Готовься! Попоёшь ты у меня теперь! Мне без тебя точно легче будет, чем с тобой! Невозможно так жить! — повторяла она всю дорогу — Отравлю, как таракана! — наконец, в изнеможении выдохнула она и опустилась на камень у огромного дерева.
-Господи! Что же это я? Заблудилась никак! Не туда пошла! — поняла Зинаида, оглядываясь вокруг и не узнавая лес, который раньше казался родным и знакомым.
Она опёрлась спиной о дерево и прикрыла глаза. Лес жил своей жизнью, вокруг слышался шелест листвы и щебет птиц.
Почему-то вспомнилось, как они с Генкой однажды, ещё в молодости вот так тоже отправились в лес.
А она как-то неловко ступила, упала и ногу подвернула. Так Гена её тогда до самого дома на руках тащил, а потом ещё и дождь, как назло хлынул. А он нёс её, не выпуская из рук, как несут драгоценность.
-Ген, давай, я просто обопрусь на тебя и дохромаю потихоньку! — просила она тогда.
А он…он тогда ей сказал: «Своя ноша не тянет!»
И Зина тихо плакала от счастья, уткнувшись носом Генке в плечо.
-Господи! Что же я задумала! Дурында ненормальная! Да как же это мне в голову пришло! — вдруг осенило Зинаиду.
Она схватила олимпийку и без сожаления вытряхнула все мухоморы на траву.
Где-то слева послышался лай собак, Зинаида пошла на звуки. Вскоре показались крыши деревенских домов.
Когда она вернулась, Ромка с Венькой уже проснулись и блуждали по двору, пытаясь понять, куда исчезла мама.
-А я вот, грибочков, насобирала, сейчас суп сварим, да картошки с грибами нажарим! — радостно обнимая детей сказала она.
На душе было легко и свободно, она не поддалась, она не пошла на злодейство. А ведь могла!
***
Вечером явился Геннадий. И что удивительно: абсолютно трезвый.
Зинаида только открыла рот, чтобы высказать супругу всё, что наболело, как он достал из-за спины букетик полевых цветов.
-С днём рождения! Зинуля! И прости меня!
Зина замерла, открыв рот. Все слова, что она хотела сказать Геннадию, так и застряли в горле. Она совсем забыла, что сегодня у неё день рождения!
«Надо же, а Генка помнит!»
-А картошку, Зин, я на трассе сам продал! Прости, что не предупредил! Вот деньги, держи!
Зинаида, как во сне протянула руку за смятыми купюрами. Слёзы хлынули из глаз от переизбытка чувств.
Генка обнял её, прижал к себе: -Зин, ну ты не плачь, Зин! Прости ты меня, дурака! Люблю я тебя и всегда любил! Я для тебя знаешь, что…я горы для тебя сверну. А ещё знаешь, я завтра на работу выхожу. Охранником, как Игорёк на рынок.
Зинаида завыла в голос. Она плакала и не могла успокоиться. А перепуганный Геннадий бегал вокруг неё и повторял: «Прости меня, Зин! Ну прости, лапушка!»
Женщина обняла мужа: — Это ты меня прости, Гена!
-За что? — удивился тот.
Но Зинаида лишь отмахнулась.
С тех пор счастье вернулось в их семью. А Зинаида до сих пор вспоминает ту мухоморную поляну и благодарит Бога, что не совершила в своей жизни самого страшного поступка.