Диверсанты. Ч. - 10, 11, 12

Реймен

Начало: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/diversanty-ch-7-8-9-6526a148d7e0ce21fcf43fc3

Глава 10. В окопах Сталинграда

Враг бросает на фронт все новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперед, рвется вглубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и села, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникерами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьезного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамена позором.
Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной Армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную Армию, а многие из них проклинают Красную Армию за то, что она отдает наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток.
Некоторые неумные люди на фронте утешают себя разговорами о том, что мы можем и дальше отступать на восток, так как у нас много территории, много земли, много населения и что хлеба у нас всегда будет в избытке.
Этим они хотят оправдать свое позорное поведение на фронтах. Но такие разговоры являются насквозь фальшивыми и лживыми, выгодными лишь нашим врагам.
Каждый командир, красноармеец и политработник должны понять, что наши средства не безграничны. Территория Советского государства - это не пустыня, а люди - рабочие, крестьяне, интеллигенция, наши отцы, матери, жены, братья, дети. Территория СССР, которую захватил и стремится захватить враг, - это хлеб и другие продукты для армии и тыла, металл и топливо для промышленности, фабрики, заводы, снабжающие армию вооружением и боеприпасами, железные дороги. После потери Украины, Белоруссии, Прибалтики, Донбасса и других областей у нас стало намного меньше территории, стало быть, стало намного меньше людей, хлеба, металла, заводов, фабрик. Мы потеряли более 70 миллионов населения, более 800 миллионов пудов хлеба в год и более 10 миллионов тонн металла в год. У нас нет уже теперь преобладания над немцами ни в людских резервах, ни в запасах хлеба. Отступать дальше - значит загубить себя и загубить вместе с тем нашу Родину. Каждый новый клочок оставленной нами территории будет всемерно усиливать врага и всемерно ослаблять нашу оборону, нашу Родину.
Поэтому надо в корне пресекать разговоры о том, что мы имеем возможность без конца отступать, что у нас много территории, страна наша велика и богата, населения много, хлеба всегда будет в избытке. Такие разговоры являются лживыми и вредными, они ослабляют нас и усиливают врага, ибо, если не прекратим отступление, останемся без хлеба, без топлива, без металла, без сырья, без фабрик и заводов, без железных дорог.
Из этого следует, что пора кончить отступление.
Ни шагу назад! Таким теперь должен быть наш главный призыв.
Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской территории, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности.
Наша Родина переживает тяжелые дни. Мы должны остановить, а затем отбросить и разгромить врага, чего бы это нам ни стоило. Немцы не так сильны, как это кажется паникерам. Они напрягают последние силы. Выдержать их удар сейчас, в ближайшие несколько месяцев - это значит обеспечить за нами победу.
Можем ли выдержать удар, а потом и отбросить врага на запад? Да, можем, ибо наши фабрики и заводы в тылу работают теперь прекрасно, и наш фронт получает все больше и больше самолетов, танков, артиллерии, минометов.
Чего же у нас не хватает?
Не хватает порядка и дисциплины в ротах, батальонах, полках, дивизиях, в танковых частях, в авиаэскадрильях. В этом теперь наш главный недостаток. Мы должны установить в нашей армии строжайший порядок и железную дисциплину, если мы хотим спасти положение и отстоять нашу Родину.
Нельзя терпеть дальше командиров, комиссаров, политработников, части и соединения которых самовольно оставляют боевые позиции. Нельзя терпеть дальше, когда командиры, комиссары, политработники допускают, чтобы несколько паникеров определяли положение на поле боя, чтобы они увлекали в отступление других бойцов и открывали фронт врагу.
Паникеры и трусы должны истребляться на месте.
Отныне железным законом дисциплины для каждого командира, красноармейца, политработника должно являться требование - ни шагу назад без приказа высшего командования.
Командиры роты, батальона, полка, дивизии, соответствующие комиссары и политработники, отступающие с боевой позиции без приказа свыше, являются предателями Родины. С такими командирами и политработниками и поступать надо, как с предателями Родины.
Таков призыв нашей Родины.
Выполнить этот призыв - значит отстоять нашу землю, спасти Родину, истребить и победить ненавистного врага.
После своего зимнего отступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали более 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десятка штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили их позади неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен. Как известно, эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой. И вот получается, что немецкие войска имеют хорошую дисциплину, хотя у них нет возвышенной цели защиты своей родины, а есть лишь одна грабительская цель - покорить чужую страну, а наши войска, имеющие возвышенную цель защиты своей поруганной Родины, не имеют такой дисциплины и терпят ввиду этого поражение.
Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов, как учились в прошлом наши предки у врагов и одерживали потом над ними победу?
Я думаю, что следует.
Верховное Главнокомандование Красной Армии приказывает:
1. Военным советам фронтов и прежде всего командующим фронтов:
а) безусловно ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;
б) безусловно, снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций, без приказа командования фронта;
в) сформировать в пределах фронта от одного до трех (смотря по обстановке) штрафных батальона (по 800 человек), куда направлять средних и старших командиров и соответствующих политработников всех родов войск, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на более трудные участки фронта, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления против Родины.
2. Военным советам армий и прежде всего командующим армиями:
а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в военный совет фронта для предания военному суду;
б) сформировать в пределах армии 3 - 5 хорошо вооруженных заградительных отряда (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной;
в) сформировать в пределах армии от пяти до десяти (смотря по обстановке) штрафных рот (от 150 до 200 человек в каждой), куда направлять рядовых бойцов и младших командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, и поставить их на трудные участки армии, чтобы дать им возможность искупить кровью свои преступления перед Родиной.
3. Командирам и комиссарам корпусов и дивизий:
а) безусловно снимать с постов командиров и комиссаров полков и батальонов, допустивших самовольный отход частей без приказа командира корпуса или дивизии, отбирать у них ордена и медали и направлять их в военные советы фронта  для предания военному суду;
б) оказывать всяческую помощь и поддержку заградительным отрядам армии в деле укрепления порядка и дисциплины в частях.
Приказ прочесть во всех ротах, эскадронах, батареях, эскадрильях, командах, штабах.

(Из приказа № 227 от 28 июля 1942 года Народного комиссара обороны СССР   И.Сталина)


       Тяжелые бои, разгоравшиеся на подступах к Сталинграду, вынудили командование фронтом срочно передислоцировать 37-ю гвардейскую дивизию в город, где она заняла оборону в районе Тракторного завода и завода «Баррикады».
       Первый, носивший имя Феликса Дзержинского, с началом войны перешел на выпуск и ремонт танков, а также самоходных артиллерийских установок.  Второй изготовлял артиллерийские орудия и боеприпасы к ним
       На  подходе  к Сталинграду бойцы  увидели страшное зарево  пожаров.
       Особенно тяжело было смотреть, как пылает нефтебаза. Черный маслянистый дым поднимался  до небес и стелился по тоже горящей Волге на десятки километров. 
       Дивизию перебросили катерами на правый берег, где она сразу же приступили к постройке  оборонительных рубежей в районе  стадиона и Стахановского проспекта. Почти всех курсантов учебного батальона, присвоив сержантские звания, назначили в полки командирами взводов и отделений.
       Взамен получили новое пополнение, в основном из батальонов выздоравливающих. Пришли бойцы, в большинстве уже побывавшие в боях, но были и молодые, необстрелянные солдаты. Они прибывали, как правило, из Средней Азии - казахи, узбеки, таджики. 
       Многие не знали русского языка и поэтому не понимали команд.
       Усатову, немного владевшему  казахским языком, довелось немало поработать с этими ребятами. В результате они привязались к  своему комсоргу и  ходили за ним толпой, называя между собой  «кырмызы бастык», что означало красный начальник.
       С этими бойцами Михаилу  пришлось ходить врукопашную. Дрались они смело,   напористо и отбили несколько атак противника в районе стадиона.   
       Для участников обороны Сталинграда, самым тяжелым днем   было   14-е  октября 1942-го  года. С рассветом гитлеровцы начали жестокую артиллерийскую подготовку, которая усилилась бомбардировкой с воздуха.
       На смену одной  гудящей волне самолетов немедленно появлялась другая.
       Практически, в полосе обороны 37-й  гвардейской дивизии на подступах к тракторному заводу, самолеты бомбили без перерыва с утра до вечера.
       Тучи взлетающей вверх земли,  обломки  укрытий,   смешанные с огнем и клубами дыма, застилали весь горизонт. Кругом доносились  крики, стоны  раненых  и умирающих.
       Днем стало темно, словно ночью. Артиллерийские и бомбовые удары фашистов продолжались около четырех  часов. Казалось, что ничего живого на  позициях  уже  не осталось.
       Однако, когда началась атака противника, из развалин и щелей выползли оставшиеся бойцы и встретили врага смертельным шквалом огня. Десятки гитлеровских танков двинулись на   позиции.  Гвардейцы встретили их мужественно.
       Николай Зуев из противотанкового ружья уничтожил три вражеских танка  и две  автомашины с пехотой. А когда  был ранен, из его оружия инструктор политотдела  Василий Валуйский  поджег  еще танк и бронемашину.
       Помощник начальника политотдела по комсомолу политрук Афанасий Бородуллин двумя связками гранат подорвал самоходное орудие с гаубицей. Григорий Усачев из противотанкового ружья уничтожил полный фашистов  штабной автобус. 
       Особенно тяжелая обстановка сложилась в районе 109-го гвардейского полка, которым командовал гвардии подполковник Омельченко.
       Приняв на себя основной удар, подразделение оказалось в труднейшем положении. Только в первом эшелоне немцев, наступало более  шестидесяти бронированных машин,  при поддержке трех моторизованных полков пехоты.
       Для оказания Омельченко помощи,   в район стадиона тракторного завода был срочно переброшен  отдельный учебный батальон. Курсанты дрались мужественно, не один раз ходили в рукопашные схватки.
       За двое суток, вместе с полком уничтожили более двух десятков бронированных чудовищ, самоходных орудий  и до двух рот  гитлеровцев.
       Образцы смелости и героизма проявили  курсанты Иван Шкодин, Петр Зеленуха, Джумабек Сикиров и Галуст Харибян, из взвода Юдина. Сам Юдин подорвал себя и окруживших его гитлеровцев гранатой.
       В ходе этих боев, исполнявший обязанности командира батальона лейтенант Багрицкий был тяжело ранен, погибли командиры взводов Гладков, Юдин и Лобанов.  Парторга Бородуллина перевели в политодел  дивизии,   назначив помощником начальника политотдела по комсомолу.
       Усатову  пришлось исполнять должности комиссара и парторга. После ранения Багрицкого ему позвонил комиссар дивизии и передал приказ Жолудева  - принять командование батальоном.
       А еще добавил, - мы будем тебе  помогать, но надо Миша, во что бы ни стало сдержать врага, не пропустив его к Тракторному заводу. Это наша  единственная задача,  и поставил  ее лично товарищ Сталин.  Так что, держись сынок. Мы в тебя верим.
       - Постараюсь оправдать, - ответил Михаил, передав  чумазому связисту трубку.
       Командный пункт батальона вместе с пулеметной ротой, да и остальные подразделения, были рядом. За ночь оставшиеся  в живых бойцы, под руководством Усатова  построили  из подсобных средств новые  огневые позиции для пулеметов с минометами, личный состав зарылся в землю.
       Для телефонистов с наблюдателями и раненых, в разрушенном кирпичном складе оборудовали блиндаж.
       15-го октября в восемь  утра, противник возобновил интенсивные  атаки.
       Только на стык  учебного батальона и 109-го полка немцы бросили семнадцать тяжелых танков. Схватка была неравной, но гвардейцы оборонялись самоотверженно.
       На поле  боя горели   одиннадцать  бронированных машин, а вражеская пехота залегла под шквальным огнем минометов и пулеметов с автоматами.
       Расстояние до немецких окопов составляло  тридцать-сорок метров, и бойцы забрасывали их гранатами. Каждый метр земли обходился для сражающихся большой кровью. В учебном батальоне оставалось в наличии  всего несколько десятков бойцов, половина из которых были ранены, но  продолжали вести бой.
       Один из эпизодов, Усатов запомнился особо, своей жертвенностью  и волей к победе.
       Когда фашистский  Т-4, смяв расчет ПТР, развернулся на нем и пошел вдоль окопа, поливая все живое из пулеметов, за его кормой, из развороченной земли, вылез окровавленный бронебойщик. Вместо одной руки у него  были ошметки,  а в другой он держал противотанковую гранату.
       Вырвав зубами чеку, боец  из последних сил  метнул ее вслед и сник.
       Одновременно громыхнул взрыв (бронированное чудовище  тряхнуло) а  из моторного  отсека повалил дым, за которым плеснуло пламя.
       Танк дернулся и встал, а на башне откинулись люки, из которых стал выпрыгивать экипаж.
       - А-а-а! - в ярости закричал Михаил, всаживая в него  очереди из  ручного пулемета.
       К вечеру текущего дня противник, сделав перегруппировку,   мощным  танковым клином вошел в разбитый  двор тракторного завода. Часть его танков с автоматчиками просочились к командным пунктам полков и дивизии. Рядом была  Волга.
       После завершения этих боев, остатки учебного батальона, по приказу командира дивизии Жолудева, были переданы в 109-й  полк.
       Усатова же перевели в политотдел дивизии, где он выполнял отдельные поручения командира и комиссара соединения. Часто бывал в полках, батальонах и ротах, где создавалась сложная обстановка или выходила из строя связь.               
       Еще проходя службу в 211-й  Воздушно-десантной бригаде, Михаил подружился с заместителем начальника политотдела бригады Иваном Андрущенковым. Дружба эта началась перед заброской  во вражеский тыл.
       Зная, что Усатов  дважды побывал за линией фронта, он проявлял большой интерес к особенностям боевой деятельности в тылу противника. Друзья  подолгу задушевно беседовали, поскольку во вражеском тылу встречаться не  приходилось. 
       Вскоре Михаила  ранили и эвакуировали в госпиталь, а Иван, после возвращения из-за линии фронта, навестил его там.
       - Это для тебя,  держи, -  вручил приятелю несколько плиток шоколада. - С той стороны, бразильский. 
       - Спасибо,- ответил Михаил и ту же разделил подарок с другими, лежавшими вместе с ним в палате ранеными.
       За боевые подвиги при выполнении   заданий  в тылу врага,  Андрущенков был награжден орденом Ленина. Усатов его по - братски поздравил. 
       В конце октября, находясь в блиндаже комиссара Щербины Михаил узнал, что  несколько минут назад  Иван погиб, а тело его находится в доме, который  к утру по видимому будет занят  немцами.
       Вместе с Бородулиным  стали уговаривать  комиссара  попытаться перенести тело товарища к переправе, и там достойно  похоронить.  Как героя.
       - Так и быть, -  чуть подумал  Щербина. -  Идите.
       Ночью, около трех часов они с Афанасием, укрываясь в развалинах и воронках, по-пластунски    ползли к тому месту.
       Немцы, периодически запуская осветительные ракеты, озаряющие мертвенным светом истерзанную землю, заметили  передвижение и открыли   шквальный огонь. Тем не менее, до дома оба  добрались целыми, завернули   погибшего товарища в плащ-палатку  и доставили его к переправе.  Где   Андрущенков  был предан земле  с воинскими почестями.
       Утрата боевых друзей,  вместе с которыми не раз смотрел   смерти в глаза, делил  радость и горе, которые рискуя жизнью, спасали тебя, воспринималась  очень болезненно и тяжело. Оставляя зарубки на сердце. 
       Между тем,  кровопролитные  бои в Сталинграде продолжались.
       Фашисты, используя резервы, овладели Тракторным заводом, вернее тем,  что осталось от него. Это была тяжелая утрата.  Она усугублялась еще и тем, что никто из гвардейцев с   территории завода  ни на пядь не отступил. Все они погибли в неравном бою, выполняя приказ «Ни шагу назад!».               
       Спустя несколько дней, по решению Ставки Верховного Командования, остатки дивизии отводились на  формирование. Ее сменила  переброшенная из Сибири дивизия  генерала Людникова.
       Передача позиций прошла организованно и без потерь.
       - Держитесь братцы, - говорили на прощание сибирякам, оставшиеся в живых бойцы.
       - Будет праздник и на нашей улице.
       Последними уходили из Сталинграда на найденной бойцами лодке, комиссар дивизии Щербина, начальник политотдела Буцол,  Афоня Бородуллин и Усатов.
       Группа  двигалась от командного пункта дивизии  на остров Зайцевский.
       Он располагался  против Тракторного завода, делил  реку  в этом месте  на два рукава и  использовался  сталинградцами  для   доставки боеприпасов с продовольствием,  а также эвакуации   раненых.
       Противник  артиллерией с минометами обстреливал Волгу, берег и острова.
       Гребли, что было сил, маневрируя по мере возможности. То и дело близкие разрывы вспучивали  воду,  рябящую от осколков. Наконец  достигли  нужного участка суши.
       Вытащив лодку, быстро углубились в негустой, посеченный  минами  и снарядами лес, где вскоре нашли брошенную землянку. Наломав веток, разместились в ней.
       Усатов ушел искать моряков, которые принимали и отправляли на Зайцевский  бронекатера. С ними договорился  об отправке  первым рейсом в пять часов утра.
       Моряки по-братски поделились  с ним  продуктами:   дали  кирпич хлеба, две банки тушенки и сушеного леща.  В землянке все  перекусили.
       Но, не смотря на смертельную усталость, уснуть так и не смогли. Перед глазами стояли боевые друзья, навечно оставшиеся в сталинградской земле. Их было не мало.
       А утром,   чумазый и обгоревший бронекатер   Волжской флотилии доставил  всю группу к 62-й переправе, откуда  она добралась к месту сбора дивизии, в поселок Цыганская заря.
       Политотдел разместился в небольшом беленом домике из самана. Кое-как убрав помещение, прямо на полу завалились спать. 
       Разбудил всех комиссар дивизии Щербина. Он уже был чисто выбрит, умыт и, как всегда, деятелен.
       - Так и обед проспите, а он очень вкусный - наваристый борщ, картошка с тушенкой и компот. Перед обедом разрешаю  принять  по сто  граммов «наркомовской», - сказал подчиненным. 
       Все быстро  привели себя в порядок,  и пошли в штабную столовую.
       После обеда    отправились на  санпропускник, где   с удовольствием помылись, получили  новое белье, обмундирование, яловые сапоги и плащ- накидки. В  своем домике   сделали генеральную приборку -  вымыв кипятком стены, полы, столы и окна. Две кровати с матрацами вынесли в сарай, а себе принесли свежего сена,   накрыв его плащ-накидками.
       - Да, в таких условиях жить можно, это не землянка, - довольно изрек Бородуллин.
       Когда наступил декабрь, дивизия выехала на формирование в город Балашов Саратовской области. Все соединение, вместе с тылами, разместилось в трех эшелонах.
       Там личный состав определили в авиационный городок, куда сразу же стало поступать новое пополнение. Более половины из батальонов выздоравливающих, в том числе из своего  соединения, а также  молодежь   из Сибири. Трудности возникали с комплектованием командных кадров. Однако уже к началу февраля дивизия была почти полностью укомплектована.
       Здесь же, в Балашове, представитель Ставки Верховного Командования вручил дивизии Гвардейское знамя, на котором золотыми буквами значилось «37-я
Гвардейская стрелковая дивизия». Знаменосцем назначили  Усатова, ассистентами - командира роты связи Листрового  и командира взвода автоматчиков Горшкова.
       Преклонив колени, все дали клятву приумножить боевую славу   дивизии и с честью пронести гвардейское знамя во всех боях до полной победы над врагом.
       Вручение знамени вылилось в настоящий праздник, где были радость и слезы.
В эти дни     служилось легко и радостно, вокруг царило небывалое одушевление.
       Сводки  Совинформбюро  зачитывались перед строем, в них сообщалось о великой победе советских войск - окружении и уничтожении  стотысячной  армии Паулюса под Сталинградом. Они вызывали  прилив новых сил,   веру в победу и  стремление  поскорее вступить в бой.
       Три недели шло формирование дивизии,  а также подготовка ее к боевым действиям.
       6 февраля 1943-го года,  дивизия из резерва Ставки Верховного Главнокомандования была передана Центральному фронту и вошла в состав 65-й армии генерала  Батова, наступавшей на Брянском направлении.
       Спустя еще неделю, ее подразделения   начали выгружаться на станции Елец и прямо из вагонов уходить на марш.
       За восемь суток непрерывного движения, в условиях полнейшего бездорожья, метелей, снежных заносов и морозов, соединение  прошло от исходного пункта более двухсот пятидесяти  километров, преследуя отступающих  фашистов.
       На рубеже Веретенино-Забродное-Гладкое, 109-й полк   дивизии вступил в боевое соприкосновение с противником. Завязались жаркие бои, но гвардейцы до подхода основных сил сломили сопротивление врага и погнали его без остановки на запад.
       Отступая, фашисты чинили ужасные зверства над мирным населением. Они сгоняли в дома стариков, женщин, детей и  сжигали их.
       В деревне Холстино гитлеровские головорезы расстреляли более ста человек.
       Страшное зрелище бойцы увидели в  селе Веретенино, где были  заживо сожжены на костре  и расстреляны  девяносто  гражданских лиц. 
       Среди  обгорелых тел обнаружили нескольких, еще живых. За их спасение стали бороться  военные медики: Миша Гулякин, Лида  Амосова, Галя  Соболева и другие.
       Видя все эти злодеяния, гвардейцы рвались в бой, чтобы догнать фашистов и отомстить им за смерть советских людей.
       Бойцы 109-го полка по своей инициативе отремонтировали два брошенных немецких бронетранспортера, вооружив их сорокапятками и трофейными крупнокалиберными пулеметами. Из добровольцев подобрали  два отделения,  переодев   в немецкую форму,  разместили на машинах  и  они двинулись догонять отступающих  врагов.
       В  семнадцати  километрах от   советских  передовых частей, бронетранспортеры настигли колонну немецких автомашин, до предела загруженных  фашистами.
       Первый - под командованием Миши Андреева, пошел на обгон, а второй пристроился в хвост  колонны. Как  было заранее условлено, на одном из крутых поворотов  дороги головной бронетранспортер развернулся и открыл прицельный огонь из всех стволов по противнику. Это же сделали и с концевого.
       В колонне началась паника, фашисты пытались спастись бегством, но практически все были уничтожены. После боя насчитали более двухсот  вражеских трупов и сорок сожженных автомашин. Пленных не брали.
       Обращало на себя внимание то, что на многих из  убитых (особенно офицерах) поверх формы были надеты крестьянские тулупы, полушубки с валенками и даже теплые женские платки.
       - Довоевались, гады, - делились своими впечатлениями бойцы.
       После этой дерзкой операции немцы ускорили бегство и только успевали  сжигать по пути населенные пункты. В ряде случаев «факельщиков» уничтожали   партизаны и местное  население.
       В районе Лубашево-Красное-Кошкино, заблаговременно создав оборонительные позиции и подтянув резервы, фашисты решили дать бой советским наступающим войскам.
       Сходу преодолеть оборону противника они не смогли. Пришлось осуществить перегруппировку, подтянуть артиллерию с танками, пополнить полки личным составом из маршевых рот.
       Наступление началось в неблагоприятных погодных условиях. Шел дождь, снег превратился в месиво. Трудно было не только проехать, но и пройти. Ночью, как правило, были заморозки, и одежда  покрывалась наледью. Шинель можно было снять, поставить и она стояла колом. Были случаи обморожения ног.
       Командиры с политработниками  всю ночь находились среди бойцов,  не давая тем уснуть. Была организована пересмена личного состава для сушки одежды и отдыха.
       Находясь в цепи наступающих, за деревней Лубашево Усатов с заместителем командира 109-го полка подполковником Бабаком обнаружили четыре батальонных немецких миномета, которые фашисты оставили при спешном отступлении. Рядом с ними, в укрытии, находились штабеля мин.
       С высотки было хорошо видно, как   в лощине по белому снегу бегут  немецкие автоматчики. Определив примерный угол по дальности, зарядили один из минометов и дали пробный выстрел. Мина разорвалась с небольшим перелетом. Сделав поправку, открыли беглый огонь на поражение.  Разрывы возникли в цепи бегущих, и много немцев осталось на снегу. Расстреляв все  мины,  оба присели на ящик  и закурили.
       - Вроде неплохо постреляли, а Миша? -  пустил Бабак из обеих ноздрей дым. 
       - Хотелось бы еще, да нечем, -   покосился в ту сторону  Усатов.
       А когда вернулись на командный пункт, командир полка   Сошнев дал ему срочное поручение, найти в 1-м батальоне тех, кто стрелял из немецких минометов по противнику. Как сообщили из штаба дивизии, этими бойцами было уничтожено около сотни фашистов.
       Бабак усмехнулся и сказал, - товарищ командир, а никого искать не надо. Этими минометчиками были я и Миша.
       - Ну, вы даете, - удивился тот. -  Прямо Ворошиловские стрелки. 
       Затем, сняв трубку полевого телефона, доложил  командиру дивизии, тот выслушал и дал указание представить обоих  к наградам.
       В связи с переводом Бородулина в другое соединение, Усатова  вскоре назначили помощником начальника политотдела  дивизии. Комсоргом полка был утвержден  лейтенант Горшков.

Глава 11. Курская дуга. Дорога на Запад

Битва в районе Курска, Орла и Белгорода является одним из величайших сражений Великой Отечественной войны и Второй мировой войны в целом. Здесь были не только разгромлены отборные и самые мощные группировки немцев, но и безвозвратно подорвана в немецкой армии и народе вера в гитлеровское фашистское руководство и в способность Германии противостоять всё возрастающему могуществу Советского Союза». Этот блестящий успех показал всему миру, что советские войска могут побеждать немцев не только зимой, как утверждала гитлеровская пропаганда, но и в летнее время.

(Из воспоминаний  маршала Советского Союза   Г.К. Жукова)


       Находясь на  самом западном выступе Курской дуги, соединение  заняла глубоко эшелонированную оборону. Были тщательно оборудованы траншеи, блиндажи и огневые точки, все изрыто ходами сообщений.
       В капонирах находились противотанковые орудия с танками. В оврагах обосновались штабы полков и батальонов. Штаб дивизии и политотдел, располагались около хутора Красный, в чудесном березовом лесу, где по утрам пели курские соловьи. Здесь же протекал ручей с чистой ключевой водой, где по утрам офицеры штаба  и политотдела  занимались физзарядкой и умывались.
       Щербина завел порядок,  при котором каждый политработник ежедневно  бывал в одной из частей, где тщательно изучал состояние оборонительных укреплений, проверял, что сделано по их совершенствованию, выяснял, сколько гитлеровцев уничтожено, и кем именно.
       Особое внимание обращалось на организацию питания бойцов, доставку газет и писем. Кроме того, каждый должен был побеседовать с личным составом.
Поздно вечером все собирались у комиссара  и докладывали о результатах посещения частей. Разговор был прямой и откровенный. Иногда Щербина прерывал нерадивого докладчика,  лишая того слова.
       Это значило, что на следующий день он  должен был вновь посетить то же подразделение  и доложить обо всем, как следует.   Однажды, одно такое совещание посетил командир дивизии Жолудев,  внимательно выслушал докладчиков, задал им ряд вопросов, а затем поблагодарил всех за проделанную работу  и предложил посещать части вместе с офицерами штаба и начальниками служб. Эти походы стали еще более эффективными.
       Провели  комсомольский актив дивизии. Доклад писал Усатов, при  активном участии комсоргов полков и  комиссара Щербины. Он получился острым, с большим количеством фактического материала. Выступать с докладом должен был комиссар, но его вместе с  комдивом  внезапно вызвали на Военный совет 65-й армии. И с докладом выступил начальник политотдела Буцол. 
       Актив прошел на высоком уровне, при хорошей явке, с критикой, а также  конкретными предложениями. Основная мысль решения актива: «Ни шагу назад! Стоять насмерть!»
       К концу мероприятия возвратились Жолудев со Щербиной, которые вручили большой группе солдат и офицеров правительственные награды. Бабак с Усатовым, за операцию с «немецкими минометами» были награждены орденами «Отечественной войны» 2-й степени. 
       А вечером командир дивизии собрал работников  штаба с политотделом и сообщил, что завтра в дивизии будет командующий 65-й армией  Батов, который вручит соединению орден «Боевого Красного Знамени». Знаменосцем, как и в прошлый раз, был Михаил, а ассистентами Листровой с Горшковым.
       Командующий зачитал Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР, произнес краткую речь и прикрепил орден к гвардейскому знамени дивизии. Затем выступали бойцы, дав клятву оправдать высокую награду Родины.
       Долго еще в подразделениях второго эшелона соединения слышались слова песни о 37-й гвардейской дивизии:

       И где б не пришлось нам сражаться,
       В какой бы ни шли мы поход, 
       Мы помним, что мы - сталинградцы,
       Отборный гвардейский народ.

       Дивизия наша родная,
       В суровых окрепла боях,
       Гвардейская тридцать седьмая,
       Воздушной пехоты семья…

       Через неделю  из соединения  убыл    Жолудев, назначенный командиром 35-го стрелкового корпуса. Дивизия тепло простилась и проводила своего прославленного генерала, командира, боевого друга и товарища.
       Бойцы чувствовали, что противник готовится к новому наступлению. По данным воздушной разведки было известно, что к фронту движутся колонны  вражеских танков, самоходных артиллерийских установок, бронетранспортеров   и автомашин.
       Командование фронтом  и армии  поставило задачу перед войсками: любыми средствами добыть «языка». В первую очередь она касалась разведроты дивизии. Разведчики почти каждую ночь предпринимали попытки захватить «языка», но, неся большие потери, возвращались ни с чем.
       Как-то вечером в политотдел зашел   Щербина. Подойдя к Усатову, он спросил:
       - Чем занимаешься, бумажная душа? 
       Михаил ответил, что готовит отчет о расходовании бланков комсомольских билетов. Щербина согласился, что это нужное дело  и попросил выйти    для разговора один на один.
       Собрав бумаги и положив их в полевую сумку, политрук  вышел вслед за комиссаром. Когда   отошли  чуть в сторону, Щербина положил  ему руку на плечо и тихо, но настойчиво сказал:
       - Ты сам докладывал мне, что в районе обороны 109-го полка противник производит какую-то перегруппировку, но какую, ни мы, ни штаб армии,  не знаем. Надо брать «языка».
       Разведрота эту задачу выполнить не может. У них какой-то психологический надлом произошел. Давай, как на Дону, соберем актив и поговорим откровенно.
       Пригласи ребят из разведроты, там есть толковые хлопцы, они тебя уважают. Кстати давно просят Брушко, чтобы тот уговорил меня назначить тебя командиром разведчиков. Помочь им надо, сами они с этой задачей не справятся.
       На следующий день в политотделе собрали комсоргов полков - Горшкова, Шкрабутского, Каневского, Сальникова, Дорохова, Соню Зорину; нескольких политруков рот - Угарова, Зайцева, Климова и других. Из разведроты пригласили  «дядю Васю» - опытного  сибирского охотника-следопыта, Славу Калмыкова, а также  Женю Воронцова.
       Обсуждение длилось более трех часов. Рассматривались многочисленные варианты разведпоиска, но остановились на одном: скрытно пройти линию немецкой обороны в районе болота, где меньше огневых точек и постов, углубиться в нее на  три-четыре  километра, и захватить «языка» в расположении командного пункта полка или дивизии.
       На следующий день, план операции был рассмотрен у начальника штаба дивизии Брушко. После  проведенного там совещания,  все точно знали места расположения штабов  батальонов и полков   дивизии противника. Выход  в фашистский тыл определили в полосе обороны 109-го полка.
       В состав разведгруппы вошли  Михаил Усатов (командир), Алексей Горшков,  Василий Калгин  («дядя Вася»), Женя Воронцов, Слава Калмыков и Иван Клюев. 
       Утром они сдали в политотделе партийные  и комсомольские билеты, ордена с медалями, а также все личные документы. Одели маскировочные куртки  и брюки,   подготовили к бою автоматы с пистолетами, гранаты, финки и кинжалы.
       С началом сумерек прибыли    в установленное место в полосе обороны 1-го батальона 109-го   полка.
       Там группу встретили  его командир   Сошнев  вместе с замполитом Гавриловым. Позже прибыли комиссар дивизии и начальник   разведки. Инструктажа, как такового, не было.
       - Удачи друзья, мы будем ждать вас с успехом, - сказал на прощание  Щербина, пожав всем руки.
       После этого, по  сигналу Усатова, разведгруппа  покинула окоп боевого охранения и поползла в сторону  обороны противника. Путь через  свое минное поле прокладывал Ваня Клюев.
       У фашистских окопов осторожно подрезали нижние ряды колючей проволоки, зацепив ее за верхние и проскользнули под ней. В первой траншее никого не встретили, осторожно миновав ее,  скрылись в перелеске.
       В это время, в двух-трех километрах от  этого места, полковая артиллерия  нанесла удар по огневым точкам противника для отвлечения внимания немцев.
       Скрытно пройдя в фашистском тылу около трех километров, группа выбралась на грунтовую дорогу (рокаду),  которая шла параллельно линии  переднего края. Она шла по заболоченной местности и после прошедших накануне дождей была трудно проходима.
       Через некоторое время, справа услышали шум мотора, работающего на высоких оборотах и обрывки немецкой речи. Незаметно подойдя ближе, увидели, как два немецких солдата  пытались вытолкнуть  из грязи, застрявшую в ней легковую автомашину.
       Вскоре из нее вылез еще один гитлеровец - офицер, наорал на солдат и, взяв из салона  портфель, в сопровождении автоматчика двинулся вперед по обочине.
       Михаил тут же принял    решение: «дядя Вася», он и  Воронцов без шума уничтожают автоматчика и «берут» офицера. Горшков, Калмыков и Клюев, по возможности, без выстрелов, уничтожают солдат у машины, опрокидывают ее на  трупы и присоединяются к остальным.
       Вся операция заняла не более пятнадцати минут и прошла удачно.
       Оставленному в живых   майору связали руки, затолкали в рот портянку и, завязав глаза, потащили в лес. Немец так перетрусил, что почти не  оказал сопротивления.
       При подходе к линии обороны  фашистов,  разведчики осмотрелись и, определив точное место перехода, подползли к вражеской траншее.
       Внизу прохаживался  здоровенный  фриц, и не уничтожить его было просто преступлением. К тому же часовой  мог поднять тревогу и сорвать так  удачно проведенную  операцию.
       «Дядя Вася» бесшумно скатился в траншею, как рысь подполз к  фашисту и без единого звука уложил того своим охотничьим  ножом.
        Затем все  по   пластунски преодолели нейтральную полосу, и неподалеку от своих позиций, в  воронке, встретили    Щербину с командиром полка  Сошневым.   
        Вместе с ними добрались до окопов, где  попали в объятия товарищей.
В сопровождении охраны Особого отдела и переводчика Коли Сидорова «языка» увезли в штаб дивизии, а разведчиков, по указанию Щербины  посадили в машину,  которая доставила в офицерскую  столовую.
        Там был накрыт праздничный стол, в центре которого красовались румяный поджаренный поросенок с гречневой кашей и, конечно, наркомовские сто граммов водки. Здесь же всем  вернули документы, ордена с медалями, а еще  выдали по две банки американского «второго фронта» и к ним  по пачке папирос «Казбек».
        Через некоторое время в столовой появился  довольный начальник штаба дивизии сообщивший, что майор оказался разговорчивым и дал очень важные сведения, которые представляют ценность даже для Верховного Командования. Не менее важными оказались и документы в его портфеле.
        Вместе с переводчиком Колей Сидоровым, пленный тут же был препровожден  к командующему армией генералу Батову.
        Пользуясь присутствием Щербины и Брушко, «дядя Вася» после выпитых ста граммов поставил вопрос «на попа». Надо провести чистку  разведроты. И в первую очередь убрать командира, который больше болеет не за разведку, а за свою  «ппж» Ниночку из медсанбата, которая днюет и ночует у него в землянке.
        -  Просто срамота одна, - заявил разведчик. - Дайте нам в командиры Мишу Усатова, или Алексея Горшкова. Рота сразу засверкает, там ведь много отличных ребят.
        - Пойдешь командиром разведроты?  -  спросил комиссар Горшкова.
        Алексей опустил голову, а затем тихо произнес, - как же я без Миши?
Все знали, что они были неразлучными товарищами, готовыми отдать жизнь друг за друга.
        Щербина встал и с металлом  в голосе произнес:
        - Усатов мой помощник. Он часто будет навещать разведчиков, а если надо - пойдет с вами в огонь и  в воду. Пиши приказ, Иван Кузьмич  (обернулся к начальнику штаба),  и мы с тобой вместе представим Горшкова в роте.
        Полковник с готовностью кивнул,   расстегивая  свою полевую сумку.
        Так Алексей Горшков, главный  старшина с крейсера «Червона Украина», а ныне гвардии лейтенант пехоты, был назначен командиром отдельной разведроты. Все ее бойцы были рады, что теперь у них такой отважный, требовательный и заботливый командир. Да к тому же красавец, каких мало.
        Рота стала образцовой.
        А через некоторое время, по «беспроволочному телеграфу» узнали, что командующий фронтом наградил всех участников разведгруппы, взявших ценного «языка», орденами «Боевого Красного Знамени».
        Их вручали в торжественной обстановке Член Военного Совета 65-й армии генерал Радецкий и начальник Политотдела армии генерал Ганиев. При этом присутствовали представители всех полков.
        Через комиссара Щербину ребята попросили, чтобы первому вручили орден «дяде Васе».
        Выступая перед присутствующими, генерал Радецкий сказал:
        - Позвольте мне, от имени Военного Совета армии, командующего - генерала Батова и себя лично, поздравить вас с высокими правительственными наградами, который вы заслужили, выполнив ответственное боевое задание. Я рад, что мне поручено  от имени Верховного Совета Союза ССР вручить вам награды, дорогие герои.
        Орденом «Боевого Красного Знамени» награждается Калгин Василий Николаевич!
        «Дядя Вася»   четким строевым шагом подошел к Радецкому и, получив орден, громко произнес,- служу Советскому Союзу!
        После отъезда начальства  Щербина пригласил награжденных  к себе в землянку,  где в ходе задушевной беседы, как бы, между прочим, сказал.
        - Есть одна идея. Немцы ежегодно отмечают день рождения Гитлера. Хорошо бы организовать для них в этот день что-то «веселое», такое, дабы этот день запомнился  «камрадам» на всю жизнь.
        Присутствующие   задумались…
        Вдруг «дядя Вася» оживился и заявил, - фрицы в этот день поднимают на высоком шесте большой красный флаг с черной свастикой. Надо вместо него повесить черный - с белым черепом и костями. А все вокруг тщательно заминировать. По штабам же нанести массированный артиллерийский удар.
        С этим предложением Щербина согласился и поручил отработать все детали операции, согласовав ее со штабом дивизии.
        На третьи сутки операция была успешно проведена. По данным пленных, от артналета погибли  около сорока гитлеровцев   и в их числе, командир полка. А при попытке снятия черного флага, подорвались на минах и были уничтожены  нашими снайперами еще около десятка фашистов.
        В районе расположения штаба  полка стоял подбитый немецкий  «Тигр».
        Эти новые германские танки не так давно появились на фронте и представляли собой грозную силу: лобовая 100 миллиметровая  броня, двигатель мощностью 650 лошадиных сил, полуавтоматическая зенитная пушка калибра 88 миллиметров, пробивавшая броню советских танков с расстояния одного километра.
        Замполит полка Гаврилов, вместе с комсоргом  Каневским, решили организовать  по «Тигру»  тренировочную стрельбу из ПТР. Белой краской обозначили наиболее уязвимые места.
        К началу  занятий в полк прибыл Щербина. Он одобрил инициативу и сам пожелал принять в ней участие.   По жеребьевке первым стрелял комсорг роты Вася Кутынкин.
        От первого же выстрела  танк    взорвался, пустив черный шлейф густого дыма. Немцы тут же  открыли по нему  ураганный огонь.
        - Гах, гах, гах! - кучно рвались в районе штаба осколочные снаряды.
        - В укрытие! - закричал кто-то из офицеров.
        Не помогло. Погибли несколько человек, в том числе командир батальона  Ланкин и комсорг полка Каневский.
        Усатов  в это время находился на совещании в политотделе армии и о происшествии   узнал там,  от помощника начальника политотдела.     На попутных машинах добрался до полка, где попал под горячую руку Щербины.
        Тот сразу же обрушился на политрука с упреками:
        - Чем вы думали, организовывая эти соревнования?!
        - Как обычно, головой, - огрызнулся тот. - Ведь мы стреляли по броневым щитам, а вы стали лупить  по танку, в котором находился боезапас с топливом. Машину следовало осмотреть перед стрельбами. Я об этой инициативе не знал, хотя и не снимаю с себя ответственности.
        Щербина не ожидал столь резкого  отпора от своего помощника и хмуро пробурчал, - ну ладно, к этом вопросу мы еще вернемся. А сейчас надо срочно затушить пожар в танке и похоронить погибших.
        Его указание тут же выполнили, поскольку видели, что комиссар очень переживал случившееся. Успокаивать не стали -  в таких случаях Щербина под горячую руку мог и «врезать» чем попало.
        Не разговаривал он с Михаилом  трое суток. А за тем «отошел» и в присутствии других работников политотдела взял всю вину на себя. Усатова  же попросил  продолжить   соревнования по стрельбе из ПТР, которые, как   выразился полковник, очень важны для предстоящих боев.
        Наряду с этими,    в дивизии  организовали соревнования по стрельбе в цель из винтовок, автоматов,   пистолетов, а также метанию боевых гранат. Многие бойцы с командирами  приобрели   опыт использования новых видов оружия.
        Как-то вечером, в политотдел дивизии пришел    «дядя Вася» из разведроты и, вызвав Усатова, предложил устроить в ней соревнования по метанию в цель кинжала, финки и ножа. Тот  порекомендовал   обратиться к Горшкову, но Калгин  хитро усмехнувшись сказал:
        - Лейтенант не умеет сам бросать и потому ничего не желает организовывать. Очень просим тебя, Миша, возьми его на буксир. Ведь в разведке умение бросать нож очень важное дело.
        На следующий день, с утра, политрук ушел в разведроту,   где  целый день шли занятия по метанию холодного оружия. Ему  лично досталось тренировать Горшкова и политрука Федорова. А вечером составили план проведения соревнований, которые начинались с утра.
        Они прошли организованно и, можно сказать,  интересно. В качестве призов победителям вручалось  трофейное оружие, сигареты и даже петух с двумя  живыми поросятами.
        Первое место занял «дядя Вася», второе досталось Усатову, а Горшков был рад семнадцатому. 
        Когда все поужинали,  Михаила    вызвали в политотдел дивизии.
        На подходе к нему он встретил незнакомого   старшего лейтенанта в новых хромовых сапогах, ладно подогнанном обмундировании, с портупеей и наганом на боку. Поприветствовав его,  вошел в помещение.
       Начальник политотдела, полковник Буцол, не говоря ни слова, передал    какую-то бумагу. Это был приказ командующего 65-й армией генерала  Батова, о    назначении Усатова  старшим инструктором ее политотдела.
       Когда тот прочел документ, Буцол, хмурясь сказал:
       - Мы с Петром Васильевичем долго возражали, но приказ состоялся по твердому настоянию начальника политотдела армии генерала Ганиева. Дела сдай старшему лейтенанту Чреватому, он прибыл из резерва политуправления фронта. В боях не участвовал, так что, поднатаскай его, Михаил. Парень вроде не плохой.
       Я выторговал у Ганиева для  этого пять суток.  А к Щербине сейчас не ходи, он очень переживает твой перевод, зайдешь к нему перед отъездом.
       Чреватым оказался встреченный у политотдела молодой офицер. Он добросовестно выслушал все   советы Михаила, вместе они исползали всю оборону дивизии. Познакомил Усатов назначенца и со всеми командирами,  а также  политработниками. Организовал встречи с комсоргами полков, и  его отдельных частей.
       Перед его отъездом, в политотделе армии были собраны комсорги полков, прибыли и старые десантники, которые знали Михаила еще по зафронтовым операциям во вражеском тылу.  Пришли почти все работники штаба и политотдела дивизии, многие командиры, а также замполиты полков и батальонов. В полном составе прибыла разведрота во главе с Горшковым.
       Комиссар Щербина выделил убывавшему    свою  автомашину и перед отъездом сказал:
       - Дорогие товарищи! Мы провожаем для продолжения  дальнейшей службы в политотделе армии нашего боевого друга и верного товарища. Он начал ее на Краснознаменном Балтийском флоте, затем был направлен в воздушно-десантные войска для обучения прыжкам на парашютах в боевых условиях.
       До 37-й Гвардейской дивизии   трижды выполнял боевые задания в тылу врага.
       Там   проявил себя храбрым и смелым воином. В боях на Дону и в Сталинграде,   был примером доблести и отваги, о чем говорят его ордена и медали. Миша! Не забывай дивизию и ее людей. Желаем тебе отличной службы, боевых удач и всего доброго.
       Особенно трогательным  было прощание с разведчиками, которые вручили  другу на память маскировочную куртку и брюки. «Дядя Вася» подарил свой сибирский охотничий нож особой закалки, а  Михаил  ему трофейное охотничье ружье «Зауэр» с необходимым документом, который оформили  в Особом отделе.
       Горшков давно просил у Усатова   на память  трофейный маузер, но тот дорожил  им. Это был подарок начальника Особого отдела Флягина.
       Разрядил обстановку сам начальник, преподнесший  Михаилу новенький маузер в полированном футляре. Тогда тот снял свой, и с   разрешения  чекиста передал  его Горшкову.
       Кто-то из ребят пошутил, - да они и стрелять из них не умеют.
Горшков даже обиделся, - а ну ка, бросайте что-нибудь вверх!
       Шутник бросил в небо портсигар. Раздались два выстрела, и вниз упал комок изуродованного металла. Стреляли  оба отлично.
       Явившись в политотдел 65-й армии, Усатов  представился начальнику политотдела генералу  Ганиеву, его заместителю полковнику Гаранину, начальникам отделений, позже  командующему армией генералу Батову, а также  члену Военного совета   генералу Радецкому. Все приняли его  доброжелательно, высказали ряд дельных советов и пожеланий.
       Сначала Михаил  очень скучал по боевым товарищам и делам. Не мог привыкнуть к спокойному, размеренному образу жизни, военторговской столовой, где в основном кормили перловыми кашами да  овсяными супами.
       Предгрозовое затишье на фронте закончилось 5 июля 1943-го года  вселенским грохотом тысяч орудий.
       Фашисты бросили против советской  обороны десятки своих пехотных и танковых дивизий. Однако гвардейцы стояли насмерть.
       Усатова в новом качестве   направили представителем политотдела армии на правый фланг обороны, где действовали 37-я  гвардейская, 69-я  и 147-я дивизии.
       В тяжелых оборонительных боях, в течение  чуть более недели,  советские войска перемололи ударные группировки противника,   Вынудив  его перейти к обороне.
       15-го июля войска 1-го Белорусского фронта перешли в решительное контрнаступление.
       37-я гвардейская дивизия, после тяжелых боев освободила город Дмитровск-Орловский, превращенный немцами в мощный узел обороны. Многие бойцы и командиры были удостоены высоких правительственных наград за мужество и смелость, проявленные в этих боях.
       В составе войск 1-го Белорусского фронта   соединение форсировало Десну, Сож, Днепр. Его полки овладели городом и мощным укрепленным пунктом Речица, за что дивизия получила наименование «Речицкой».
       С началом операции «Багратион», нового крупного наступления советских войск в Белоруссии против фашистской группы армий «Центр», дивизия с боями прошла через многие районы и города Родины: Паричи, Осиповичи, Слоним.
       Освободили  и Марьину Горку, где начиналась боевая жизнь многих  воздушных десантников.
       В соединении оставалось еще достаточно командиров и бойцов, кто начинал службу здесь еще в мирное  время. И всех их тянуло в Марьину Горку увидеть ее и, конечно же, принять участие в изгнании фашистов с этих дорогих сердцу мест.
       Находясь в командировке в 69-й стрелковой дивизии, Михаил узнал, что 37-я гвардейская дивизия будет освобождать город Осиповичи и поселок Марьина Горка.
       Здесь начиналась его десантная служба, связанная с прыжками на парашютах, подрывным делом, физической закалкой. Здесь  Усатов  вместе со своими боевыми товарищами: Юрием Легостаевым,   Колей Сафоновым, Павлом Григорьевым, Иваном Бойко, Виктором Книжниковым, Виктором Бойцовым, Михаилом Ивашутиным, Женей Бобровым, Иваном Самохваловым и другими, получил путевку на выполнение боевых заданий в тылу врага. 
       Взяв у начальника политотдела дивизии мотоцикл с коляской  и ориентируясь по карте, он помчался в направлении Марьиной Горки, предварительно уточнив место дислокации штаба нужной    дивизии.
       При подъезде к поселку встретил начальника медсанбата  капитана Фатина, который сообщил   расположение ее командного пункта.   Там  Михаил  увидел заместителя начальника политотдела дивизии майора Погорелова, который  собирался в расположение 118-го полка.
       Определив под охрану мотоцикл, пошли вместе и вскоре попали в его третий батальон.   
       Командовал им капитан Сорокин, с которым они вместе выходили из  вражеского тыла в ноябре 41-го. Оба искренне  обрадовались встрече, обнялись, расцеловались и капитан только успел сказать, - Миша, а помнишь, как мы на брюхе ползли по льду   Селигера через линию фронта, когда выводили отряд к нашим?
       - Помню, Коля,  такое не забудешь, -  прочувственно  ответил  ему Усатов.
       Затем по телефону Сорокину поступил приказ начать атаку по освобождению Марьиной Горки.
       Он дал сигнал зеленой  ракетой «вперед», а  гостю  сказал, - будем брать твой опорный пункт, где кончилась юность и началась война. Хорошо,что мы вместе, Мишка, ты везучий.
       Началась артподготовка, которая длилась  тридцать  минут. Затем последовала штыковая атака.
       ..ра-а!! -  могуче катилось по наступающим цепям, бойцы, при поддержке артиллерии, вели  беглый  огонь на ходу и швыряли в немецкие окопы гранаты. Часть наступающих полегла, а остальные  смяли линию обороны.
       И начался кромешный ад. Фашистов кололи штыками, рубили саперными лопатками, кололи финками и кинжалами, над полем боя висел черный мат. Оставшиеся в живых  вояки поднимали вверх руки, вопя «Гитлер капут!» или, отстреливаясь, убегали.
       В течение  трех часов Марьина Горка была освобождена.   Более сотни гитлеровцев сдались в плен. Михаил  с Николаем,  пошли осмотреть казарму, где начиналась его служба в десантных войсках. Там было все  разбито. 
       Склады же, где раньше хранились парашюты и другое десантное снаряжение, ломились от продовольствия,  французских коньяков с винами, а еще «кампф-пакетов» (подарков офицерам и солдатам в день рождения Гитлера).
       Друзья полакомились шоколадом, и у хранилищ  Сорокин выставил надежных часовых.  Трофеи оказались серьезными.
       А когда подошли к Дому Красной Армии, с крыши которого был сорван нацистский флаг, там уже было около тысячи гражданских с военными. Многие обнимались, целовались и плакали.
       Как потом выяснилось, часть семей командного состава при отступлении наших войск в 41-м не успела эвакуироваться и скрывалась по деревням  у местных жителей. Многие ушли в подполье или били врага в партизанских отрядах.
       В освобождении Марьиной Горки от фашистов, принимали участие и  многие другие десантники, начинавшие здесь службу. В числе их были: начальник инженерной службы бригады, а затем 4-го Воздушно-десантного корпуса Вениамин Яковлевич Горемыкин, младший брат которого - командир роты, погиб в составе Учебного батальона 37-й гвардейской дивизии под Сталинградом.
       Здесь же Михаил увидел офицеров Козлова, Угарова, Дорошенко и Супруна, которым несказанно обрадовался.
       Особенно трогательной была встреча с женой политрука его бывшей роты Натальей Якушевой, 
       Из молодой красивой женщины она превратилась в седую старуху, с дрожащими руками и спрашивала всех о своем муже.
       Тогда Михаил еще не знал, что он погиб и поэтому ответил, что Якушев, видимо, где-то воюет. - Ждите.
       На его вопрос, почему она так изменилась, женщина ответила:
       - Я пережила тяжелые годы. Меня многие считают «коброй», но это неправда, спросите у партизан. Может и немного я сделала, но осталась советским  человеком - лично уничтожила трех фашистов и не предала ни одной живой души.
       А затем, по случаю освобождения  Марьиной Горки  состоялся митинг.
       Открыл его бывший председатель поселкового Совета Краскевич. Он сказал теплые слова в адрес воинов-освободителей и выразил искреннюю благодарность партизанам,   воевавшим в трудных условиях оккупации. Отдельно поблагодарил Якушеву за ее самоотверженность и смелость, проявленные в тылу врага. Женщина подняла руку,   попросив слова.
       - Товарищи офицеры и бойцы, родные партизаны! Сегодняшний день для всех нас большой праздник, особенно для меня. Ведь, наконец, с меня сняли при людях  те подозрения, которые  были напрасны.
       Дорогие мои, я люблю нашу советскую Родину, люблю мужа, который где-то воюет с фашистами. Не могла я сидеть в деревне и ждать прихода наших войск. Я делала то, что подсказывали старшие товарищи и моя человеческая совесть.
       Пусть земля горит под ногами фашистских гадов. Прошу принять меня в часть, где служил мой муж. У меня еще большой счет к  гитлеровцам и я должна отомстить им за все.
       Попросил слова и стоявший рядом с Усатовым Сорокин.
       - Друзья! Батальон, которым я командую, сегодня участвовал в освобождении Марьиной Горки. Я рад, что нам выпала такая честь, и рад потому, что десантники 214-й воздушно-десантной бригады спасли меня от неминуемого плена, когда мы с группой бойцов попали в окружение.
      Разведотряд, под командованием лейтенанта Иванченко, выполняя задание в тылу врага, поверил нам, и мы вместе с ними вышли из окружения. Я был свидетелем и участником   героических подвигов десантников, которые жили здесь до начала войны. Обращаюсь к присутствующим здесь жителям: гордитесь солдатами и офицерами 214-й! Это смелые, отважные воины, ваши боевые  побратимы.
      Председатель поселкового Совета без предупреждения предоставил слово Михаилу. Тот, честно говоря, растерялся. Во рту пересохло, язык не ворочался, по спине потекли струйки пота, как после штыковой атаки.
      - Нет слов, чтобы передать ту радость, которая наполнила мое сердце, когда узнал, что 37-я, моя родная дивизия будет штурмовать  Марьину Горку (начал Михаил). В тылу врага, на Дону и в Сталинграде, на Орловско-Курской Дуге и  в других боях, мы почти каждый день вспоминали  наш десантный гарнизон, где знали каждый кустик, каждую тропинку. Для нас Марьина Горка была родным домом.
      Здесь мы увидели красоту белорусской земли с парашюта, тут выковывались смелость и воля к победе.
      Многим не довелось еще раз увидеть наш родной гарнизон и среди них   командиру бригады Левашову, погибшему при выброске в тыл врага в феврале 1942 - го года. Память о них вечно будет жить в наших сердцах.
      Михаил хотел еще что-то сказать, но какой-то комок сжал горло, и из глаз потекли слезы.
      Когда закончился митинг, его окружили женщины, спрашивая о своих родных и знакомых. Отвечать было очень трудно, поскольку  о многих Усатову ничего не было известно.
      Вечером, в одном из уцелевших помещений родного гарнизона, собралась группа  ранее служивших в нем офицеров и бойцов.  Всего человек десять.
      На длинном дощатом столе стояли  немецкая  закуска и французский коньяк, все нещадно дымили махоркой и папиросами.
      А  русоволосый, сержант, с двумя орденами «Славы» на выцветшей гимнастерке растягивая меха трофейного аккордеона, задушевно исполнял песню

      Синенький, скромный платочек
      падал с опущенных плеч.
      Ты говорила, что не забудешь
      ласковых радостных встреч.

      Порой, ночной, ты распростилась со мной.
      Нет прежних ночек, где ж ты, платочек,
      милый, далёкий, родной…

уносила она каждого в довоенное время.
      Форсировав реку Западный Буг, 37-я гвардейская дивизия перешла Государственную границу СССР и продолжала бои по освобождению Польши. Ее население тепло встречало советских воинов.
      В освобожденных городах и населенных пунктах, куда входили наши войска, стихийно возникали митинги. Люди говорили от чистого сердца,  - спасибо, братья!
      28 июля 1944 года, западнее города Волковысска, трагически погиб командир 35-го корпуса генерал  Жолудев, бывший   командир дивизии, в которой служил Усатов. Талантливый полководец, верный сын Родины, выполнивший свой долг до конца. Посмертно ему было  присвоено звание Героя Советского Союза.
      Продолжая действовать в составе 65-й армии  под командованием генерала  Ушакова,   эта  дивизия проявила образцы героизма в боях за Наревский плацдарм, освободила Грауденц, форсировала реку Висла и овладела Данцигом с Штеттином. Форсировав реку Одер, 2 мая 1945 года соединение  вышло  к Балтийскому морю у города Росток.
      Так закончился длительный и трудный боевой поход, начатый десантниками в тяжелые месяцы 1941-1942 года  в тылу врага, под Москвой и Сталинградом.
      37-я гвардейская  Рецинская стрелковая дивизия была награждена двумя орденами Боевого Красного Знамени, орденами Суворова, Кутузова и Богдана Хмельницкого.
      Двадцать три  раза удостаивалась  благодарностей Верховного Главнокомандования. Десятки тысяч ее воинов отмечены правительственными наградами, двадцать из них получили высокое звание Героя Советского Союза.
      24 июня 1945-го  года в Москве, на параде Победы, среди прославленных боевых знамен всех фронтов, гордо реяло Знамя 37-й гвардейской стрелковой дивизии.

Глава 12. Академия и морская контрразведка

Товарищи! Соотечественники и соотечественницы!
Наступил великий день Победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала себя побеждённой и объявила безоговорочную капитуляцию.
7 мая был подписан в городе Реймсе предварительный протокол капитуляции. 8 мая представители немецкого главнокомандования в присутствии представителей Верховного Командования союзных войск и Верховного Главнокомандования советских войск подписали в Берлине окончательный акт капитуляции, исполнение которого началось с 24 часов 8 мая.
Зная волчью повадку немецких заправил, считающих договора и соглашения пустой бумажкой, мы не имеем основания верить им на слово. Однако, сегодня с утра немецкие войска во исполнение акта капитуляции стали в массовом порядке складывать оружие и сдаваться в плен нашим войскам. Это уже не пустая бумажка. Это - действительная капитуляция вооружённых сил Германии. Правда, одна группа немецких войск в районе Чехословакии всё ещё уклоняется от капитуляции. Но я надеюсь, что Красной Армии удастся привести её в чувство.
Теперь мы можем с полным основанием заявить, что наступил исторический день полного разгрома Германии, день великой Победы нашего народа над германским империализмом.
Великие жертвы, принесённые нами во имя свободы и независимости нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряжённый труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь Отечества, - не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вековая борьба славянских народов за своё существование и свою независимость окончилась полной победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией.
Отныне в Европе будет развеваться великое знамя свободы народов и мира между народами.
Три года назад Гитлер всенародно заявил, что в его задачи входит расчленение Советского Союза и отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других областей. Он прямо заявил: «Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не смогла подняться». Это было три года назад.
Но сумасбродным идеям Гитлера не суждено было сбыться, - ход войны развеял их в прах. На деле получилось нечто прямо противоположное тому, о чём бредили гитлеровцы. Германия разбита наголову. Советский Союз торжествует Победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию.
Товарищи! Великая Отечественная война завершилась нашей полной победой. Период войны в Европе закончился. Начался период мирного развития.
С Победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!
Слава  нашей героической Красной Армии, отстоявшей независимость нашей Родины и завоевавшей Победу над врагом!
Слава нашему великому народу, народу-победителю!
Вечная Слава  героям, павшим в боях с врагом и отдавшим свою жизнь за свободу и счастье нашего народа!

(Речь И. В. Сталина, 9 мая 1945 года)

       В начале  1944-го  года, за бои в Сталинграде и  на Орловско-Курской дуге, а также форсирование Днепра, Михаил  был представлен к званию Героя Советского Союза. Однако был награжден очередным орденом «Боевого Красного Знамени».
       Как сказал  Щербина, «квоту съел беспартийный молдаванин». Жаль, конечно, но ордену  Михаил был искренне рад.
       Во время боев под Курском, когда он был в командировке в 149-й  стрелковой дивизии  и находился на переднем крае, противник предпринял разведку боем, в результате чего сложилась крайне опасная ситуация. Пришлось на месте принимать  решение и задействовать штрафную роту.
       Такие  подразделения, созданные по приказу Сталина в 1942-м году, имелись на всех фронтах и комплектовались из рядовых, а также  младшего командного состава, совершивших   преступления и осужденные военными трибуналами.   
       Использовались они, как правило, во время наступления.
       Проявившие себя при этом и получившие ранения, бойцы считались полностью реабилитированными, восстанавливались в званиях и им возвращались награды.
       В завязавшейся рукопашной схватке  штрафники  отбили противника, захватили в плен командира  батальона, дюжину солдат и несколько единиц боевой техники. Усатов же получил   штыковое ранение в ногу.
       За этот бой командование представило его к ордену «Александра Невского», а начальник политотдела генерал-майор Ганиев устроил   выволочку, -  сказав: 
«Я   сколько раз говорил, такие как ты, будут нужны после Победы, чтобы обучать молодых солдат. Готовься ехать на высшие курсы в Москву, потом будешь поступать в Академию. Здесь же тебя пришибут в последние минуты войны».
       Так Михаил попал на Высшие курсы усовершенствования политсостава  в Перхушково, что под Москвой. Здесь судьба свела  его с будущей  женой  Дусей.
       Пока  Усатов  воевал в тылу врага, Сталинграде, под Ельней, на Орловско-Курской дуге, в Белоруссии, Польше и Германии,  девушка  переживала тяжелые военные годы сначала в Москве, потом в эвакуации в Татарии, работая в библиотеке и на рытье окопов.
       Голод и лишения сопровождали ее до конца войны.
       Когда в Москве было осадное положение, приходилось трудиться и на разборке завалов. Эвакуировались из Москвы на баржах, высадились в Набережных Челнах. 
       Там жили на квартире у татар, которые плохо относились к эвакуированным: не разрешали пользоваться светом, топливом и постоянно ворчали.
       Однажды Дуся разжилась углем, натопила печку и рано закрыла вьюшку - в результате чуть не задохнулась от угара. От смерти девушку  спасла подруга, которая случайно зашла в гости.
       После того, как немцев разгромили под Москвой, и было снято осадное положение, Дуся вернулась в столицу вместе с военным училищем, в котором  работала библиотекарем и вскоре перешла на должность заведующей библиотекой в санатории «Сосновый бор».
       Ей дали две сотки земли, на которых девушка посадила картошку, помидоры, лук и огурцы. Урожаи с этого клочка земли помогли ей выжить в тяжелые  послевоенные годы.
       Полюбившие друг друга Михаил и Дуся расписались в сельсовете, а когда  муж закончил учебу, его направили в распоряжение  политуправления  Балтфлота. 
       Вначале молодой офицер  попал на трехмесячные курсы подводников в Большую Ижору, где прошел необходимую подготовку,  в том числе с выходом на подлодке в море а, после их  окончания,  был распределен в  Таллин.    
       Приехали они туда   уже  с женой и родившимся сыном Владимиром,   получив две небольшие комнаты в квартире на улице Вайценберга.
       Дом находился в живописном парке Кадриорг в старой части города  и  выходил окнами на озеро, по которому величаво плавали лебеди. Осенью  семья бродила  по парку и собирала там грибы. 
       В похожем на сказку Таллине  прожили три года. Дружно и счастливо.
       Михаил  часто ездил в командировки, побывал в Кронштадте, Ленинграде, Финляндии (Поркала-Удд),  на острове Эзель,  в Пярну, Риге и Палдиски.  Часто выходил в море на надводных кораблях или подводных лодках.
       Во время своей командировки в Кронштадт, он попытался навести справки о   своих боевых друзьях, с которыми проходил подготовку в Особом отряде. Для чего   встретился    с адмиралом  Раллем.
       Тот, уже сильно постаревший, но еще бодрый, руководил кафедрой в Военно-Морской академии имени  Климента Ворошилова в Ленинграде. К сожалению, Юрий Федорович, ничего нового   сообщить не смог. Отряд так и исчез в горниле войны, что случалось  довольно часто.
       Зато  он рассказал, что  с началом  блокады был  создан второй, именовавшийся  Ротой особого назначения,  и там могли быть  инструктора из первого. А еще  дал гостю номер телефона ее  бывшего командира по фамилии  Прохватилов.
       Капитан 3 ранга служил   в аварийно-спасательном отделе  Ленинградской военно-морской базы, встреча оказалась интересной.
       Водолазный   офицер  впечатлял  своим видом. Ростом  выше двух метров,   атлетического сложения   и с двумя орденами «Красного Знамени» на синем кителе.
       Когда Усатов  изложил суть вопроса, назвав при этом фамилии  Орлова, Васильева и Сосновского,  Прохватилов  тут же подтвердил, что хорошо знал Васильева.
       - До войны  мы вместе   служили в  ЭПРОНе*,  - пробасил он. - Затем  Юрку  отозвали в этот самый отряд, а  когда немцы подошли к Ленинграду  вернули к нам. В Роту особого назначения. К сожалению, Васильев погиб в  42-м (тяжело вздохнул). Светлая ему память.
       Несколько минут оба помолчали, а затем хозяин кабинета предложил помянуть   боевого товарища. Что они и сделали, выпив немного спирта.
       Потом  завязался разговор о боевом пути каждого,  и Иван Васильевич, так звали  бывшего командира РОН, поведал  Усатову о некоторых операциях подводных диверсантов.
       В их числе были участие в Ладожском десанте, подрыв  немецкой пристани в Петергофе, уничтожение катеров итальянской флотилии  MAS*  в Стрельне и многие другие.
       Особенно  впечатлила   Михаила операция по подъему секретных материалов с  немецкой подводной лодки U-250, потопленной советским морским охотником.
       - Значит, дело было так,- попыхивая  трубкой, с малороссийским выговором, повествовал Иван Васильевич.
       - Незадолго до  окончания  войны, наш  морской охотник в шхерах около Койвисто потопил немецкую субмарину. 
       В штабе флота решили: раз подводная лодка пробралась в эти воды, значит штурман имел карту минных полей с проходами. К тому же он прокладку делал. Авось не успел уничтожить карты, их надо добыть. Приказали это сделать нам.
       Глубина в том месте оказалась около тридцати метров. Для тяжелого водолаза - чепуха, а для легкого - беда.
       Дело в том, что на глубине давление выжимает из костюма весь воздух и тело   фактически не дышит.  Через загубник  кислород поступает только в легкие. Но при давлении в четыре - пять атмосфер    кислород становится ядовитым.
       Походят мои хлопцы по дну минут десять и вылетают наверх. У одного кровь носом идет, у другого из ушей, а у третьего полная маска пены. Искусственное дыхание надо делать, откачивать. А тут еще финны, как на грех, из пушек обстреливают.
       Все же нашли мы субмарину на дне. Но как в нее проникнуть? Решили пройти через люк центрального отсека, благо он был отдраен немцами.
       Спустятся мои легкие водолазы в отсек, пробудут в нем три - четыре минуты, и выбираться надо. Ничего не успевают сделать, задыхаются.
       Решили тяжелого водолаза снарядить. Пригнали бот с компрессором, телефоном и шлангами.  Я лично, в люк пролезть не мог, не позволяли габариты (пошевелил широченными плечами рассказчик).  Послал самого лучшего, по фамилии Непомнящий. 
       Он был человек без нервов и железной можно сказать выдержки.
       Натянул на него резиновый комбинезон, медный шлем привинтил. В водолазных бахилах со свинцовыми подошвами да с пудовыми грузилами на груди и спине Серега едва ноги передвигал.
       "Сможет ли он пролезть в узкую горловину?" - стал я сомневаться.    Но делать нечего, дал ему фонарик и щелкнул по шлему - "иди, мол, ты парень ловкий".
       Подлодку Непомнящий нашел быстро. Пыхтел, пыхтел, но все же пролез в центральный пост. Обшарил его и стал отдраивать другие отсеки. Работал больше часа, наконец, по телефону передал: "Нашел пенал с картами, командир. Иду наверх".
       Ждем мы хлопца, шланги подтягиваем, а он вдруг на трапе застрял и не своим голосом в телефон завопил; "Выручайте, братва, чертовы  покойники держат!"
       Я легких водолазов на помощь послал.  Помогли они выкарабкаться  Непомнящему  и к борту подтащили.
       Снимаю значится  с него шлем, а он бледный, губы трясутся и вроде заикаться  начал.         
       - Ты чего?  - спрашиваю. 
       - С-со страху, - отвечает. - Отдраиваю отс-сек, а оттуда п-покойник за покойником выплывают. Белые такие, разбухшие... К-ко мне в иллюминатор заглядывают. Чуть фонарик из рук не выронил.
       Но  стерпел - не обращаю на них внимания. В каюты капитана и штурмана пролез. Какие были карты, снял и пенал  взял тоже.   
       Возвращаюсь обратно, а у трапа утопленники скопились. На волю хотят всплыть, вверх тянутся.  В-видно, течение получилось. Раз-здвинул я их и скорей на трап. Но не тут - то было! Чую, держат: за шланги цепляются, на плечи давят.
       От этого в глазах искры... и ноги ослабли.  Не ин-наче, с перепугу забыл воздух стравить: к-костюм раздуло. Ну, ни туда ни сюда! П-пропал, думаю, капец, и вот здесь завопил во все легкие...
       - Вона, как бывает! Самые железные могут дурным голосом закричать. Фантазия доводит, - окончил свой рассказ Иван Васильевич.
       Засиделись они тогда до позднего вечера. С этими самыми воспоминаниями.
       У Михаила не было высшего образования, и по настоянию жены, в 1948 году он  стал готовиться к поступлению в Академию. Но, будучи в командировке в Риге, заболел двусторонним воспалением легких и   долго пролежал в госпитале.
       Поступление пришлось  перенести на следующий год. В июне Усатов получил полуторамесячный отпуск для подготовки к экзаменам.
       Особенно сложно было повторить программу за среднюю школу по математике и химии - за время войны все было забыто.
       Их  таллиннская группа поступающих вскладчину  наняла преподавателя по математике, и   грызла эту точную науку день и ночь. В итоге  экзамены в Академию Михаил сдал. Математика (письменно) - 4; сочинение - 5; география - 4; история КПСС - 5; математика (устно) - 3.  Конкурс был девять  человек на место.
       Дополнительную роль сыграли фронтовые награды, ранения и отличные характеристики с последнего места службы.
       Получив документ о зачислении на военно-морской факультет Академии, теперь уже слушатель вернулся в Таллин - собирать вещи.  Опыта переездов у семьи еще не было, и   Усатовы, не найдя заранее квартиры, отправили контейнер с вещами в Москву. Найти же там жилье оказалось очень сложно.
       Кое-как они сняли семиметровую комнатку на улице Усачева.
       Жилье было очень неудобным - ходить приходилось через комнату хозяйки, муж которой сидел в тюрьме, а трое детей росли без присмотра. Жили они бедно и  квартиранты по мере сил подкармливали хозяев. Затем пришлось съехать,  начались мытарства по съемным квартирам и знакомым.
       Только в 1952-м году получили, наконец, одиннадцатиметровую комнату в общежитии на Большой Пироговской, в которой  и ютились до  окончания Михаилом Академии.
       Четыре года учебы были очень напряженными. Условий для занятий дома практически не было, но Дуся делала все возможное и невозможное, создавая их для мужа.
       Окончил Академию, вернее окончили   ее вчетвером - Михаил, Дуся, Вовик и родившаяся в 1951 году дочь Людмила.
       Диплом глава семьи получил с отличием, не было ни одной четверки, все пятерки.
       Предварительно, был распределен в ГлавПУРе*  начальником политотдела дивизии торпедных катеров в Порт-Артуре. Сдав фотографии на паспорта,   уехали в отпуск.
       К этому времени был решен вопрос о передаче Порт-Артура китайцам, и по настоянию начальника Академии  Козлова, Усатову  предложили должность начальника Военно-Морского курса. Он, в свою очередь,  поставил  условие, что даст согласие, если семье будет предоставлено жилье.
       В этот же день получили заветные ключи от двух комнатной квартиры на Большой  Пироговской. Судя по виду, там  долго никто не жил, выглядела она запущенной. 
       Своими  силами  выполнили ремонт, перевезли вещи,   поселились. 
       Михаил  принял на первый  курс - сто восемь человек. Это были в основном  офицеры-фронтовики, служившие на надводных кораблях, подводных лодках и в морской  авиации. Особенное внимание  уделял  кандидатам, которые   разбирались в истории, философии, могли вести диспуты и не являлись ортодоксами.
       Помог Усатову в этом, начальник выпускного курса  капитан 1-го ранга  Свириденко. А еще через полгода он сдал кандидатский минимум и был закреплен за кафедрой Военно-Морского искусства.
       Кафедра с  Ученым советом Академии утвердили Михаилу тему диссертации: «Моонзундская оборонительная операция Армии и Военно-Морского флота в 1941-м году».
       Эта операция вошла в каноны Великой Отечественной войны, работать над темой было интересно.
       На курсе учеба шла нормально. Итоговые  зачеты и экзамены прошли без единой тройки, и он занял первое место среди всех курсов Академии.
       В июле-августе были на штурманской практике на Черноморском флоте,  выходили в море на учебном судне «Дунай». Практика прошла интересно. Слушатели побывали в Одессе, Севастополе, Новороссийске, Туапсе и Батуми.
       После неоднократных тренировок, Михаил  почти трое суток нес вахту вместо командира корабля  Миронова,  заболевшего  воспалением легких. Корабль новоиспеченный командир самостоятельно  привел на Севастопольский рейд. 
       Новый учебный год начался организованно. Усатова избрали членом парткома Академии. К этому времени он собрал обширные материалы для написания диссертации, но осуществить планы не удалось.
       В начале весны 1955-го года  Михаила  вызвали в ЦК КПСС, где предложили перейти на работу в органы Государственной безопасности.    Отказ во внимание принят не был.
       После заполнения анкет (десятидневок) на сорока восьми страницах, он вернулся в Академию. Чета  Усатовых  переживала. Ведь это означало, что все нужно начинать с чистого листа. Закрывалась перспектива диссертации и дальнейшей научной работы.
       В тревоге прошли март с апрелем. Михаила никто не вызывал, и он начал готовиться к морской практике. 
       А 17 мая  пригласил  начальник Академии генерал-лейтенант  Козлов,  объявив приказ Министра обороны СССР об откомандировании Усатова,  согласно решения Секретариата ЦК, в распоряжение  Комитета государственной безопасности  СССР.
       После сдачи дел, он  был направлен на трехмесячные курсы руководящего состава.   Организованы они были  при  Высшей школы КГБ, на одном из ее спец объектов.
       В числе слушателей были, в основном, начальники политотделов армий, корпусов и дивизий. После начала учебы  бывший фронтовик  немного успокоился и стал тщательно изучать чекистские науки. Много было для него нового, о чем  не знал раньше и не мог даже   догадываться.
       Среди  преподаваемых дисциплин  были основы  агентурно - оперативной деятельности,  формы и методы работы иностранных разведок на территории СССР, ряд  других специальных дисциплин, уголовное право и криминалистика. Заниматься приходилось, как говорят, от рассвета до заката.
       В определенной  мере новоиспеченному чекисту  помогли фронтовой опыт разведчика-диверсанта, а также последующая морская служба.
       После окончания курсов Усатова  направили начальником Особого отдела КГБ  эскадры Краснознаменного Балтийского флота. Уехал он один, Дуся вместе с ребятами осталась в Москве.
       Приняли  нового начальника в подразделении настороженно. Все знали, что он пришел в органы по решению Секретариата ЦК. В отделе эскадры имелось двадцать девять оперативных работников, заместителем был майор Драпалюк.  Опытный и толковый работник.
       На первом совещании, когда Усатова  представлял начальник   Особого отдела флота  Клименко, тот попросил работников помочь   войти в практическую деятельность подразделения. И не ошибся.  Откликнулись почти все сотрудники.
       Вскоре Михаил сам стал понимать, что к чему,  и за недостатки в работе строго взыскивал.
       Особенно много их было при получении сигналов, не представлявших угрозы  для безопасности страны. Имелись и попытки проведения оперативных мероприятий на грани нарушения  закона.
       В это время эскадра была занята подготовкой двух крейсеров и четырех эсминцев к  дружескому визиту в Англию.  Туда планировалась правительственная делегация во главе с Первым секретарем ЦК КПСС  Хрущевым и Председателем Совета министров Булганиным.
       Контрразведчики проводили  спецпроверку всего личного состава (около пяти тысяч  человек). Это  была   сложная и кропотливая работа.
       Первая серьезная стычка   с руководством  Особого отдела флота, у Усатова произошла по вопросу отвода от похода лиц, на которых были получены компрометирующие  материалы.
       К таковым относились нахождение  близких родственников кандидатов на временно оккупированной фашистами территории или за границей,  их сомнительные связи, а также незрелые политические высказывания.
       Усатов занял позицию, согласно которой, по этим материалам, согласованным с командованием и Политотделом эскадры, окончательное решение должен был принимать только Военный совет соединения.
       Клименко же, относивший себя к старым кадрам, усматривал в этом принижение роли Особого отдела.
       Усатов  настаивал на своем, о чем доложил командующему Флотом адмиралу Головко и члену  Военного совета Гришаеву. Командующий принял его сторону, о чем сообщил Клименко.
       Под списание с кораблей попадали моряки, имеющие родственников за границей, военнослужащие  из   семей,   члены которых пособничали немцам или находились на оккупированной территории, а также некоторые другие.
       В ходе проверки,  чекистами было выявлено  сто шестьдесят четыре таких лица. Многие из них высказали  недовольство и обратились с жалобами в Центральный комитет,   Министерство обороны,  а также  другие государственные   инстанции.
       Как следствие,  подразделение попало  под жесткую проверку этих обращений представителями Комитета партийного контроля  при ЦК КПСС и Главного политического управления.
       Предчувствуя, что этот вопрос может привести к проверке, Усатов  все подлинные справки (их было семь), подшил в особое дело и  определил в свой личный  сейф. Копии их хранились в секретариате Военного совета флота, а также  секторе делопроизводства Особого отдела эскадры.
       С приездом Комиссии в Особый отдел флота, им, по указанию Клименко, были  предъявлены копии справок на списанных с кораблей моряков.
Усатов  в это время находился в море.
       Член Военного Совета флота контр-адмирал Орлов, который в поход не ходил, заявил  Комиссии, что большинство справок Военному Совету флота не докладывалось, а решение по списанию личного состава принималось Особым отделом флота и эскадры.
       Когда же на Военный совет пригласили Клименко, тот сразу же заявил, что решение принимал единолично сам Усатов.
       Как только крейсер «Суворов» прибыл в базу, его срочно вызвали к командующему флотом  адмиралу Головко.
       Командующий   рассказал  Усатову о всех заседаниях Комиссии и позициях сторон. А тот попросил двадцать минут  для представления  ей всех подлинных справок, по которым принимались решения Военного совета с визами Командующего флотом, а также  начальника политотдела.
       Когда Михаил  принес документы, в кабинете адмирала находились все члены московской Комиссии, члены Военного совета флота, командиры бригад  и кораблей эскадры.
       Усатов  зачитывал справку за справкой с подробным изложением полученных компрометирующих материалов. Головко по каждому списанному военнослужащему ставил вопрос на голосование членов Военного совета. Оно показало, что все   были отведены от участия в  визите обоснованно.
       В заключение Командующий объявил:  «За добросовестную работу начальника Особого отдела эскадры товарища  Усатова,  Военный совет награждает его ценным подарком.
       Товарищам, которые по умыслу или недоразумению пытались скомпрометировать Михаила Андреевича, прошу сделать соответствующие выводы и, естественно, извиниться перед ним в присутствии членов Военного совета флота».
       Первым поднялся командующий эскадрой, адмирал Абашвили. Он сказал: «За всю свою службу я не встречал такого особиста. Это прямой и честный человек. Я его видел не только среди матросов, но и на ходовом мостике, когда он нес самостоятельную ходовую вахту. Это смелый и решительный человек. Спасибо ему за все. От чистого сердца».
       Непосредственный же начальник Усатова - Клименко встал и просто извинился.
       В завершении  Командующий флотом заявил при всех:   «Я поставил вопрос о том, чтобы Усатова утвердили членом Военного совета вместо убывающего в Москву контр-адмирала Орлова. От этого выиграет Флот, да и Особый отдел, который он будет курировать».
       Однако руководство КГБ СССР возразило, и  Усатова  повысили в должности сначала до заместителя, а затем начальника Особого отдела Восточно-Балтийской флотилии.
       Хмурым апрельским днем  1956-го года,  по свинцовым водам  Балтики, держа курс в Северное море,  походным ордером  шла эскадра советских  боевых кораблей.
       Штормовой ветер трепал   на их гафелях  поднятые по - походному флаги,  а гул турбин  добавлял свою ноту в его монотонные  звуки.
       Впереди, круша массивным форштевнем  катящие  навстречу валы,   следовал флагман -    крейсер «Орджоникидзе»,  а позади него, в кильватере, порой исчезая в пенистых волнах, двигались крейсер «Суворов», а также эсминцы охранения.   
       На головном крейсере, в туманный Альбион, с официальным визитом  следовала  правительственная делегация СССР, в составе уже упоминавшихся лиц.
       Ее целью были  переговоры об улучшении  отношений  с «владычицей морей», играющей немаловажную роль в западноевропейском  военном альянсе,  а заодно и демонстрация  своей  растущей боевой  мощи. А показать было что.
       «Орджоникидзе»  являлся одним из наиболее современных  и грозных боевых кораблей  в своем классе.
       Не так давно   спущенный на воду  на  Балтийской судоверфи в числе  тринадцати   собратьев, крейсер воплотил в себе все передовые достижения  человеческой мысли  в области создания  идеальной машины смерти.
       При водоизмещении  в 16640 тонн, корабль имел длину  205,  ширину 21 и осадку 7 метров.  Его энергетическая установка, мощностью в  118.000 лошадиных сил, позволяла крейсеру развивать скорость хода  до 33 узлов.   
       Запасы топлива, машинного масла, котловой и питьевой воды, а также провизии, обеспечивали флагману расчетную автономность в тридцать суток и дальность плавания на оптимальных экономических ходах до девяти тысяч миль.
       Впервые на данном проекте   кораблестроителям удалось реализовать идею создания «полностью сварного корпуса» из низколегированной стали, что по расчетам дало не только повышение технологичности постройки, но и значительное снижение экономических затрат. 
       Для защиты жизненно важных частей корабля в бою от артиллерии противника, было применено усиленное  бронирование: противоснарядное - цитадель, башни главного калибра, боевая рубка; противоосколочное и противопульное - боевые посты верхней палубы и надстроек.   
       При этом использовалась особо прочная  гомогенная броня, толщина которой составляла от 50 до 120 миллиметров. 
       В качестве главного калибра, на крейсере имелось двенадцать 152 миллиметровых орудий, столько же усовершенствованные   орудийных  артустановок, а также   тридцать два  зенитных  автомата. 
       Торпедное вооружение   включало в себя  два пяти трубных торпедных аппарата  с автоматическим управлением.
       Помимо названного,  «Орджоникидзе» был  оснащен самым современным   навигационными, радиотехническим и гидролокационным оборудованием.
       Все это, естественно, не могло не вызвать повышенного интереса к кораблю со стороны  британской разведки и советское командование, готовясь к визиту, основательно подготовилось к возможной встрече с ее представителями.
       Незадолго до выхода,  в одном из   кормовых отсеков крейсера, в трюме,  была установлена  шлюзовая камера, обеспечивающая  скрытый  выход под днище корабля,  а  в число экипажа включена   группа боевых пловцов,  во главе  со старшим лейтенантом Алексеем Ветровым.   
       Им предписывалось, используя камеру,  осуществлять регулярное обследование подводной части крейсера, при стоянке его в английском порту. Кроме  того, специальная гидроакустическая станция, работающая в непрерывном режиме, должна была прослушивать все возникающие в непосредственной близости от корабля под водой, шумы.
       Утром 18 апреля,  миновав пролив Бельт,  крейсер «Орджоникидзе»   в  сопровождении  кораблей эскорта, величаво вошел на рейд Портсмута.
       Был густой туман, однако советские моряки отказались от услуг лоцмана, чем вызвали восхищение знавших толк в морском деле англичан.   
       Как только  корабли  пришвартовались к  бетонной стенке и с крейсера  подали трап, на котором появилась советская делегация, тишина порта взорвалась  гимнами  СССР и Великобритании, исполняемыми сияющим  медью, военным оркестром.
       После того,  как обе  стороны обменялись приличествующими  случаю речами,         правительственный кортеж на лимузинах, отбыл  на железнодорожный вокзал для переезда в Лондон.
       Там высоких гостей встретил  лично  премьер-министр  Англии  Антони Иден, бывший в военное время правой рукой Уинстона Черчилля, с  целым рядом прибывших вместе  с ним титулованных особ.
       А вечером, после встречи с королевой в Тауэре, советский генсек устроил на борту крейсера «Орджоникидзе» торжественный прием. Звенели хрустальные  бокалы, провозглашались тосты, и  гости с удовольствием  поглощали шампанское, коньяк и русскую водку, закусывая их  семгой  с черной икрой. 
       При этом случилась довольно забавная история. Англичанам, и в том числе дамам, очень понравилась  «Столичная», запасов которой оказалось недостаточно. Ответственный за это  штабной офицер едва не впал в панику, но выручила морская смекалка.   
       Корабельный интендант с механиком,  быстро организовали  производство желанного напитка в одной из кают, а в качестве ингредиентов использовали  обычный спирт  и дистиллированную воду.   
       - Пойдет, - сказал  опытный интендант, приняв для пробы  сто граммов, и умельцы быстро наполнили  своим шедевром   ящик  пустых бутылок  из-под «Столичной».
       После этого они  были доставлены  по назначению  в кают-компанию.  Подмены никто не заметил, и вскоре  операцию пришлось совершить повторно.
       Однако  отдыхали и веселились далеко не все.
       Выставленная на крейсере верхняя вахта  тщательно наблюдала за водной акваторией вблизи корабля, двумя палубами ниже, у работающей  станции дежурил  высококлассный специалист-акустик, а  вернувшийся из-под воды после очередного обследования корпуса   корабля боевой пловец, освобождался  в трюме от своего снаряжения.
       В это же самое время, в прилегающей к порту бухте Стоук,  за борт стоящего у берега неприметного буксира, осторожно спустился облаченный в черный комбинезон аквалангист. Это был  лучший боевой пловец   Королевского флота Великобритании  и ее разведки МИ-6  Лайонел   Крэбб.
       Погрузившись на глубину, он освободил   прикрепленной к якорной цепи судна буксировщик, с вмонтированными в  его переднюю часть  кинокамерой и фонарем, включил кнопку хода и двинулся  в сторону порта. Настроение у коммодора было приподнятое.
       С час назад он уже  обследовал подводную часть крейсера и,  отсняв все необходимое, доставил  водонепроницаемую кассету своим коллегам на буксир.
Теперь предстояла вторая часть операции - минирование корабля.
       Задача облегчалась тем, что все необходимое для этого, уложенное в специальный контейнер, за сутки до захода советских кораблей в порт,  было доставлено в место определенной крейсеру стоянки и затоплено на дне.
       Дело оставалось за малым -  извлечь мины и установить их  в самом  взрывоопасном  месте корабля,  а именно  в районе артиллерийских погребов. 
       В успехе дела  Крэбб не сомневался, ибо  за свою долгую службу, успешно проделывал это десятки раз. На руку было и то, что исключалась возможность его  встречи с  русскими водолазами. 
       По существующему морскому праву, спуск  водолазов с судов   при заходах  их в порты иностранных государств запрещался.
       Освещая непроницаемый подводный мрак  призрачным светом фонаря, буксировщик, с влекомым за ним Крэббом,  бесшумно  подошел к заданному месту, обозначенному  лежащим  на грунте  старым якорем.
       Переложив руль на погружение, и опустившись на дно, диверсант  на несколько минут замер, ожидая пока уляжется облако ила, после чего  извлек из-под якоря  контейнер с минами и, закрепив его за рым буксировщика, стал транспортировать к днищу крейсера.
       И в это время произошла досадная оплошность -    неверно рассчитав  расстояние в мутной воде,  Крэбб  ткнулся  носовой частью аппарата в его корпус.
       Удар был почти неощутим, но коммодор,  чертыхнувшись про себя, застопорил ход и снова застыл на месте…

       Как только в наушниках раздался едва слышный щелчок, а на экране локатора на долю секунды всплеснула пульсирующая точка, сидящий за пультом акустик  нажал тумблер  внутренней связи.
       - Центральный! Отмечен  контакт с корпусом  судна в районе кормы! - скороговоркой  выпалил он. 
       Спустя пару  минут, в  тесную рубку  втиснулись два  запыхавшихся офицера.  Одним из которых был Усатов,  а вторым - его заместитель Худяков
       - Одиночный?  - спросил  Усатов,   надевая вторую пару наушников.
       - Точно так, -  кивнул  головой  мичман,  осторожно вращая рукоятку репитера. - В подводной части, ближе к винтам.
       -  Что будем делать?  - спросил Худяков, внимательно следя за экраном. 
       - Действовать по инструкции, -   сжал губы  Усатов  и, выщелкнув      из держателя  массивную трубку корабельного телефона, приложил ее к уху.
       -  Старший лейтенант Ветров слушает, -  глухо донеслось из трубки.
       -  Это начальник Особого отдела  Усатов. - Немедленно приготовьтесь к выходу, сейчас будем у вас.
       Когда  контрразведчики   появились в кормовой выгородке,  облаченный в гидрокостюм  Ветров  застегивал крепления акваланга,  а два его подчиненных возились у шлюзовой камеры.
       - Несколько минут назад акустик зафиксировал  подводный  контакт с кораблем в районе винтов - сказал  Усатов, обращаясь к старшему лейтенанту. - Тебе следует  выйти наружу и  тщательно осмотреть   корпус.
       -  А если это «гость»?  -  плюнув на стекло маски и протирая его куском фланели, - взглянул Ветров  на начальника.   
       - В этом случае действуй  по обстановке, - жестко  ответил тот. - Но учти,  ни при каких обстоятельствах он не должен всплыть наверх.
       - Понял, - ответил  офицер, после чего, натянув   маску  и проверив ход водолазного ножа в ножнах, пошлепал к шлюзовому устройству. 
       Через минуту  за ним беззвучно закрылся верхний люк, и  в камере послышался звук заполнявшей ее воды.
       - Вышел, - доложил через некоторое время один из боевых пловцов, оторвав взгляд от  дрогнувшей стрелки  манометра. 
       - Добро, -  ответил  начальник Особого отдела, взглянув на часы и сел  на   металлическую скамейку, с лежащими там аквалангами. - Присаживайся, Василий Ефимович, в ногах правды нету, -  кивнул    стоящему рядом Худякову
       Тот грузно опустился рядом, достал  из тужурки  коробку «Казбека», и оба     закурили.
       - Может, следовало послать двоих?  -  затягиваясь папиросой, спросил Худяков.
       -  Достаточно Ветрова, он самый опытный, да и тревога, скорее всего, ложная.
       - Может и так, - согласился  заместитель…

       Выйдя  наружу и придерживаясь  за открытую крышку  нижнего люка, Ветров  на несколько секунд замер  и осмотрелся.  В почти непроглядном мраке, далеко впереди, в носовой части корабля едва различимо  брезжило пятно света.
       Сделав несколько глубоких вдохов, старший лейтенант отпустил люк  и,  работая ластами, заскользил вдоль киля в ту сторону. На полпути, заметив,  под днищем едва различимую,  с неясными контурами  тень, он  скользнул рукой вдоль бедра, достал  нож  и  ускорил движение.
       Присутствие постороннего,  увлекшийся работой  Крэбб,  почувствовал  слишком поздно. Рядом  что-то мелькнуло  и  нестерпимой болью пронзило все тело.
       А в легкие, вместо  живительного кислорода, хлынула смешанная с кровью, морская вода.
       Отпрянув от  агонизирующего диверсанта в темноту, Ветров  осмотрелся и приготовился к ответной атаке.  Однако в мертвенном свете  зависшего в воде буксировщика больше никого не было.
       И только   в глубине, окутанное темным облаком, безвольно раскинув руки,  исчезало тело убитого им аквалангиста. 
       Выждав еще несколько минут и заметив на  одном из боковых килей корабля  какой-то посторонний предмет, старший лейтенант  скользнул к нему. Это была  морская магнитная мина, с вставленным в нее взрывателем-вертушкой.
       Пловец осторожно снял ее  и, вернувшись к буксировщику, обнаружил там контейнер  еще с двумя.
       Опасные находки следовало немедленно удалить подальше от крейсера и, сунув  мину в контейнер, Ветров принял решение  доставить все к стенке причала. 
       С помощью подводного скутера, это было проделано незамедлительно, и вскоре  контейнер покоился на дне у одной из бетонных опор. Оставалось последнее - представить начальству доказательства  уничтожения диверсанта.
       Для этого, используя буксировщик,   старший лейтенант опустился на дно,  где внимательно осмотрел тело  аквалангиста. Удар ножа пришелся  на дыхательный мешок и горло противника.
       Увидев на его руке фосфорицирующие в темноте  водолазные часы-компас, Ветров снял их  и захватил с собой. После этого, запустив буксировщик, направился к корме, внимательно осматривая по пути  корабельное днище.
       Когда подчиненные  Ветрова    извлекли его из    шлюзовой камеры и помогли снять акваланг, старший лейтенант коротко доложил   старшим офицерам о происшествии и протянул им снятые с руки  диверсанта часы.
       -  М-да,  Михаил Андреевич, дела, -  взглянул на начальника   Худяков.  - Он же  мог всех нас поднять на воздух.
       -  Или пустить ко дну, - в тон ему ответил  Усатов. - Так ты говоришь, Алексей, взрыватели мин  были с вертушками?
       -   Ну да, -  кивнул  Ветров, с  помощью моряков освобождаясь от гидрокостюма.
       -   Хитро придумали, сволочи - хмыкнул   капитан 2 ранга.
       - Эти вертушка  привела бы мины в действие, где-нибудь  в Северном море, а там глубины  до семисот метров. И, как говорят, концы в воду.  Ну, ладно, -  потрепал   по плечу Ветрова. - Ты герой, давай, пока отдыхай, а мы на доклад. Порадуем  командующего.
       Когда высокие гости разъехались, о «ЧП» доложили  Хрущеву.  Импульсивный  генсек пришел в ярость и в свойственной ему манере  высказал все, что думал об англичанах. Потом успокоился и приказал доставить к нему  Ветрова.
       - Здравия желаю!  -  деревянно приветствовал тот  высокое начальство, переступив комингс  офицерского салона. - Старший лейтенант Ветров, по вашему приказанию прибыл.    
       - Молодец, капитан-лейтенант! -  подойдя к нему и пожав   руку, сказал Хрущев. -Поздравляю тебя с орденом «Красной Звезды».
       - Служу Советскому Союзу!  - четко ответил Ветров. А потом подумал и добавил, - только вы ошиблись,  Никита Сергеевич, я старший лейтенант.
       - Ошибаюсь я редко, - улыбнулся генсек. - По должности не положено.   Арсений Григорьевич    (обернулся он к стоящему сзади адмиралу Головко),   немедленно подготовь  документы на орден и звание.
       Еще через  несколько дней, благополучно завершив визит, советская правительственная делегация  возвращалась на родину.
       Когда вышли из порта и легли на обратный курс, Усатов заперся в каюте и проспал девятнадцать часов. Разбудил его  адмирал    Абашвили. 
       Во время   похода они  подружились, и Георгий Семенович доверительно сообщил, как его  допекали английские коллеги, подставляя своих агентов и в том числе женщин.
       - Бабенки так себе,  ни чета нашим, - рассказывал он улыбаясь. - А по виду форменные ****и.
       Это был честный, грамотный морской офицер, у которого, как и у всех, были отдельные недостатки. Но он адекватно реагировал на товарищеские советы. Во время похода    провели флотское учение  с практическими артиллерийскими и торпедными стрельбами. Все плавучие мишени были разнесены в щепки,  а подводные условно потоплены.
       На подходе к Балтийску узнали, что 28 октября   на Черноморском флоте взорвался линкор «Новороссийск», на котором погибли около тысячи человек. Это была трагедия.   В гавань корабли входили с приспущенными флагами, салюта не было.
       Весной 1956-го года, приказом нового Главкома эскадру расформировали,  создав три дивизии. 
       Усатову предложили должность заместителя начальника Особого отдела флотилии в Таллине.  Не задумываясь, он дал согласие.
       Сначала семья получила  в городе две комнаты, а затем отдельную трехкомнатную квартиру на улице Гоголя.  Служба шла успешно, и через полгода Михаил Андреевич  стал начальником Особого отдела  соединения.
       В руководимое  им подразделение входило двенадцать Особых отделов дивизий и гарнизонов, в составе   ста пятидесяти оперативных работников.
       Заместителем назначили некого Яковлева, весьма посредственного  и ограниченного человека. Тот проявлял пассивность в решении оперативных задач, работал по принципу «чего изволите». В результате  пришлось всеми вопросами заниматься лично.
       За этот период  чекисты осуществили несколько успешных  оперативных разработок, в результате которых разоблачили и арестовали резидента западногерманской разведки  Круглова, а также заброшенных с территории Швеции агентов Кука с  Томлом; выявили и пресекли деятельность  одной из националистических эстонских групп, арестовали несколько бывших немецких пособников и «лесных братьев».
       Учитывая оперативные результаты,  в апреле  1958-го  Усатова  вызвали в Москву, где предложили должность начальника Особого отдела Краснознаменного Северного флота. Тот  попросил дать возможность еще поработать на флотилии.     Однако разговор был строгим. 
       В ЦК КПСС сказали прямо: «Флот самый ответственный - там строятся атомные подводные лодки, поэтому нужен грамотный моряк и ответственный чекист. Которым вы себя проявили».
       После решения Секретариата,  Усатова вызвал Председатель КГБ СССР генерал армии Серов и в кратком разговоре пожелал успехов.
       Спустя неделю Михаил Андреевич улетел в заполярный Мурманск,  где вступил в должность начальника Особого отдела Краснознаменного Северного флота.   
       Заместителем у него был полковник госбезопасности Чижевский. Он являлся грамотным и инициативным чекистом старой закалки. В свое время  работал начальником 1-го Управления ГУКР «СМЕРШ» Военно-Морского флота.
       За нарушения социалистической законности был наказан  по партийной линии и освобожден от должности, а затем назначен с понижением, но фактически с повышением. Такое бывало.
       У полковника было много  высокопоставленных друзей в Москве, которые Тимофею Анисимовичу всегда помогали. Именно он и был представлен на должность начальника Особого отдела флота, но в ЦК КПСС не согласились с кандидатурой. 
       В первый же день они объяснились. Чижевский  вроде понял, что не Усатов инициатор перевода на Север, однако в душе глубоко переживал.
       Первая серьезная стычка с заместителем произошла, когда из московского института Сербского, в Североморск  этапировали  арестованного им до   назначения нового начальника,  военного летчика морской авиации  Калиниченко.
       Усатов внимательно изучил материалы уголовного дела и вместе с прокурором флота допросил офицера.  При этом, как в документах дела, так и в ходе допроса обвиняемого было выявлено множество нарушений законности, которые допустил лично Чижевский    и начальник следственного сектора  капитан 2 ранга Новиков. 
       Все дело  яйца выеденного  не стоило. 
       Калиниченко, мотивируя глубокими знаниями произведений Ленина, доказывал, что Хрущев с Брежневым и другие  партийные руководители, нарушают их теоретические положения. Фактически он был прав, и судить офицера было не за что.
       Наоборот,  следовало умело использовать для разъяснений  ленинского учения.
       Следующим днем    состоялась обстоятельная беседа Усатова с Новиковым и Чижевским. Когда оба   были уличены в фальсификации материалов дела, заместитель попытался свалить вину на подчиненного.
       Тот, в свою очередь, обозвав полковника «старым провокатором», написал рапорт об увольнении со службы  по состоянию здоровья. Врачи дали  необходимое заключение, и Новиков был оправлен в запас.
       Чижевскому же Усатов поручил составить обстоятельное  постановление об освобождении Калиниченко из-под стражи  и возвращении в полк на летную работу.
       Этот документ полковник составил так, что вроде всю жизнь защищал репрессированных. Одновременно было направлено спецсообщение в Москву, а также справка Военному совету флота.
       В конечном итоге уголовное дело прекратили, а с заместителем у Усатова  состоялся весьма серьезный разговор. Ему было запрещено самостоятельно принимать процессуальные решения.
       Старые методы работы, связанные с выбиванием доказательств или их фальсификацией, которые тот  использовал многие годы,  давлели над полковником. Что делало службу с ним проблематичной.
       С Калиниченко   Усатов   встретился в полку, где извинился за действия своих подчиненных, и даже по приглашению офицера побывал у того дома, где пил чай с вишневым вареньем.
       Офицер был весел и благодарил   за то, что «его вытянули   из болота».
       Раньше капитан во всем видел только негатив. Откровенно говоря, того  хватало, но жизнь шла вперед - летчики летали, их семьи не бедствовали, снабжение улучшалось, в гарнизоне имелась отличная школа, детсад и поликлиника.
       Командующий Северным флотом  Чабаненко долго не мог смириться с тем, что Чижевского не освободили от занимаемой должности.Но Усатов  уговорил адмирала оставить все, как есть. Правда в его отсутствие Чижевский никогда не ходил с докладом к командующему, а решал все вопросы с начальником штаба   или членом Военного совета. 
       В это время стало модным разрабатывать мероприятия на случай войны. Тем более, что  Североатлантический блок НАТО становился все более агрессивным.
       Чтобы отвлечь Чижевского от оперативной работы, ему было поручено  готовить научно-теоретическую конференцию на тему «Организация контрразведывательной работы в особый период».
       Ветеран    с удовольствием принялся за это дело. Во время войны полковник служил в военной контрразведке СМЕРШ - опыта у него хватало.
       Через три месяца,  пригласив весь оперсостав,  провели эту конференцию на достаточно высоком уровне. Материалы отправили на Лубянку в Москву, откуда получили положительный отзыв.
       Новый 1962 год был особенным для  Михаила Андреевича.
       20-го декабря ему присвоили воинское звание контр-адмирал. Это было так неожиданно, что поздравления Председателя КГБ СССР Семичастного по телефону, Усатов  посчитал ошибкой. Но к Новому Году пришла выписка из постановления Совмина СССР и он, получив погоны с новым  обмундированием, представлялся в Военном совете и   своих чекистских коллективах.
       За праздничным столом в Доме офицеров,  Чабаненко  вторым тостом предложил выпить за самого молодого  адмирала и пожелал Усатову успехов в работе. Тот  подошел к командующему, они чокнулись бокалами и расцеловались. Зал искренне аплодировал.
       На этом вечере Михаил Андреевич долго танцевали с женой, хотя, честно говоря, танцор он был  неважный.
       Более восьми лет, прожитых в Североморске, остались в   памяти Усатовых, как самые лучшие годы их службы и жизни. Там не было рядом  высоких начальников, которые дергали  по поводу и без повода.
       Коллектив был дружный и порядочный, никто никого не подсиживал, друг друга всегда выручали и помогали в трудных ситуациях. Там все и все было на виду.
       В начале октября Михаил Андреевич ушел на крейсере «Мурманск» в сопровождении двух эскадренных миноносцев в Берген, Калининград, а затем Стокгольм. Это был интересный поход.  После выхода из Стокгольма,  приняли участие в учении Северного флота в Северном и Норвежском морях. Штормило до девяти баллов.
       Походный штаб Чабаненко лежал в лежку. Сам командующий два дня не поднимался в салон. Пришлось  лечить: Усатов принес  ему  стакан водки и  бутерброд с семгой. Адмирал выпил, закусил, а затем  поднялся на мостик. Так он приобрел работоспособность.
       Об этом, воспринятом с одобрением лечении,  рассказал на заседании Военного совета флота. Начальник же Особого отдела флота   стал признанным «мореманом», что   очень почетно в указанных кругах. 
       В Североморске их встречали семьи офицеров. Дуся ждала мужа с Володей и Люсей.
       Володя, поступивший  к этому времени в ВВМУРЭ имени Попова, проходил со своим курсом ознакомительную практику на крейсере «Чкалов». Он  был в  морской форме, но еще без ленточек на бескозырке.
       Как-то ребята из Западной Лицы  привезли в подарок заднюю ногу медведя, подстреленного на охоте. Дуся приготовила отбивные с картофелем и угостила целый взвод Володиных однокашников. Никто не знал, что это за мясо.
       О том, что это был бурый медведь, Михаил Андреевич  признался ребятам только перед уходом. И лишь один отреагировал на это. Остальные были вполне довольны  вкусными отбивными,    заявив, что готовы повторить.
       Крейсер с курсантами,  дождавшись свежей погоды до семи баллов, вышел на неделю  в море. Семеро из них, не выдержав качки, были списаны из училища. Володя  прошел испытания по всем параметрам.
       Подрастала Люся, ей тоже надо было определяться с поступлением в ВУЗ. Михаил Андреевич  поставил вопрос о своем переводе с Севера...

Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/diversanty-ch-13-14-15-6526a775cf3464648b20803a