В средневековой русской литературе можно различить два вида восприятия татаро-монгольского владычества – так называемые «пассивная» и «активная» парадигмы.
Пассивная парадигма приходится на период с середины XII века (начало зависимости от монголов). С этой точки зрения нашествие - наказание Бога за грехи, и самим по себе грехом является сопротивление этой каре. Описание в летописях монголов часто носит эсхатологический характер: так, в Новгородской летописи монголы называют саранчой и сравнивают с измаильтянами – народом, который, по «Откровению» Мефодия Патарского, придет в конце времен для наказания рода человеческого. В Лаврентьевской летописи также проводится параллель между нашествием и концом света – татары берут Владимир в мясопустную неделю, в ту, в которую должен произойти Страшный Суд. Сопротивление монголам считается бесполезным – только в Ипатьевском летописи автор отмечает вероятность спасения своей души по ходу борьбы с кочевниками. Военная победа книжником даже не рассматривается.
Перелом в восприятии происходит во второй половине XIV века, когда в политической сфере начинает разворачиваться сопротивление татарам – с этого момента в литературе распространена активная парадигма. Нельзя точно сказать, что является причиной такой смены мировоззрения. Возможно, это связано с тем, что Русь достаточно возросла и укрепилась, чтобы начать сопротивление, что отразилось в литературе; возможно – с принятием ислама ханом Узбеком (борьба с иноверцами была «богоугодной»). В литературе монголы становятся более человечными, начинают чувствовать эмоции, главным из которых является страх. Тот самый Мамай, с которым Дмитрий Донской сражается в легендарной Куликовской битве, в глазах книжников является собирательным образом всех «поганых», и тем не менее у него есть свобода воли, он мыслит – следовательно, татарские нашествия происходят уже не по воле Божьей, и им можно (и нужно!) сопротивляться.
