Книга 3.
Глава 1.
Пять лет спустя.
Мягкое покачивание вагона навевало дремоту. Обычно, возвращаясь с работы, Зарема что-нибудь читала – чаще всего классическую литературу, чтобы было что обсудить с Марией Александровной во время их традиционных посиделок. Старая женщина иногда задавала очень интересные вопросы, и Зарема, отвечая, совсем по-новому смотрела на героев книг и перипетии сюжета. Порой она примеряла впечатления от прочитанного на свою собственную жизнь. Вот недавно они разговаривали о переменах – могут ли внешние обстоятельства менять людей. Зарема расспрашивала Марию Александровну о войне – казалось бы, самая способствующая переменам страшная и горестная ситуация. Но ответ старой женщины её поразил.
- Нет, детка. Война не меняет людей. Она только проявляет истинную суть человека. И это может быть неожиданным даже для него самого. Я видела людей, которые считали себя трусами – но при этом патрулировали крыши и едва ли не голыми руками тушили «зажигалки» - особые бомбы, их сбрасывали, чтобы поджигать дома. Иные думали о себе как о щедрых и бескорыстных личностях – но подкарауливали в подворотнях детей, которые шли из булочной и отбирали у них дневной хлебный паёк… Всякое бывало. Просто во время испытаний всё проявляется быстрее и ярче, как в фотовспышке. А в обычной жизни для этого может понадобиться гораздо больше времени. Вот ты, изменившись внешне, стала ли другим человеком? По сути – другим?
Зарема долго думала над этим и пришла к выводу, что в словах Марии Александровны было много правды. Ведь сама девушка, изменившись внешне, в душе осталась прежней – простой девчонкой из маленького городка. И то, что теперь она очень симпатичная – не роскошная красотка с обложки, а просто хорошенькая, – и то, что границы её мира значительно расширились, не делает её кем-то другим. Она осталась собой и интуитивно чувствовала, что это самое главное.
Давно позади её «операционный период» - благодаря Заворотынским он оказался совсем не таким страшным и болезненным, как представлялось ей когда-то. Она заочно окончила финансовый техникум и сейчас училась в РЭУ Плеханова – тоже заочно и по той же специальности «Финансы и кредит». Работала финансовым аналитиком в одном из московских банков. Планировала со временем подняться до финансового директора… Зарема улыбнулась. Когда-то она и мечтать не могла о том, что будет работать в большом коллективе, где никто не посмотрит на неё с отвращением или жалостью. Когда-то она не знала, что полюбит строгие брючные костюмы всех оттенков зелёного и серебряные украшения с марказитами. Она и не догадывалась, каким вкусным бывает кофе с мятным сиропом, если потягивать его из стаканчика, прогуливаясь с подругами по зимнему парку. Она и не думала, что однажды сядет на мотоцикл – ну хорошо, пусть вторым номером, позади лихой Данки, но всё-таки! – и будет восторженно вопить во всё горло, захваченная скоростью на грани полёта, а потом они с девчонками будут пить лёгкое пузырящееся шампанское, отмечая её первый круг по мотодрому…
Она и представить не могла, что у неё будет новая, но самая настоящая, семья.
Зарема с нежностью перебирала в воображении милые лица: обожаемая бабушка Мария Александровна, любимые дядя Георгий и тётя Лиза, родные сестричка Карина и братик Костя… и, конечно, самые ненаглядные, безмерно дорогие её сердцу золотоволосые кареглазые близнецы – Гошенька и Лизочек, новые веточки на семейном древе Заворотынских, дети, внуки и правнуки, солнышки, ангелята, цветы её сердца! Девушка не могла на них надышаться, и они платили ей самой горячей привязанностью. Заворотынские часто называли её «Зара», сокращая имя «Зарема» на московский манер, и для близнецов она была «тётя Зая», чудесная, любящая, нежная…
- Ты действительно наша Зая! – смеялась Карина и тут же тщетно пыталась изобразить строгость:
- Но хватит уже таскать им игрушки, честное слово! У них и так не комната, а «Детский мир»! Ты их разбалуешь!
- Ага, - весело соглашалась «тётя Зая». – Так на то я им и тётушка. Воспитывать – дело ваше, родительское, а моё, тётино, – баловать…
Конечно, это была шутка. Зарема никогда не позволила бы себе вмешаться в воспитательный процесс. Да и близнецы, несмотря на атмосферу семейного обожания, росли не капризными баловниками, а добрыми и любознательными ребятами, всегда готовыми помочь взрослым и выполнить любую просьбу – принести бабулины очки из гостиной, подать маме чистое полотенце с кухонной вешалки или сгребать вместе с «дедой Стёпой» опавшие листья маленькими грабельками, которые он им смастерил. Степан обожал возиться с малышами, а уж если Саша и Ася привозили «третьего ангелочка» – родную внучку Маринку – то счастью «деды Стёпы» не было предела.
Иногда Зарема пыталась представить, что было бы, если бы тогда она не послушалась голоса сердца и отказалась от предложения Георгия Константиновича. Пыталась – и тут же чувствовала зябкий холодок где-то в глубине души. Ведь ничего бы тогда не было! Ни счастья Карины и Кости, ни новых чудесных друзей, ни новых семей для Аси и Рукиши, ни работы и образования для Марият и Заиры… Ни её нового лица.
Вообще ничего.
Ну, то есть была бы уже ставшая привычной рутина постоянной тяжёлой работы, перемежаемая редкими совместными прогулками с девочками… Шли бы годы… И однажды – может, пять, может, десять лет спустя – она с окончательной безнадёжной ясностью повторила бы себе тогдашние слова Рамазана: «Смирись и прими себя такой, какой создал Всевышний». И, наверное, смирилась бы…
Дальше воображения Заремы не хватало – уж больно жуткой вырисовывалась картина её унылого существования. Как человек верующий она бы, конечно, не наложила на себя руки. Но и такую жизнь вряд ли можно было бы назвать жизнью.
Она вздрогнула, тряхнула волосами, отгоняя мрачный морок. Краем глаза заметила несколько заинтересованных взглядов, которые бросали на неё молодые люди – по виду, студенты, возвращающиеся с учёбы. Девушка отвернулась. Не то чтобы ей было неприятно, но она, вроде бы привыкнув к новой внешности, всё ещё не знала, как воспринимать мужское внимание, как себя вести, если кто-то захочет с ней познакомиться. Несколько попыток – вполне пристойных и вежливых – вызвали в ней едва ли не страх, поэтому она либо отмалчивалась, либо отделывалась коротким отрицательным ответом.
Об этом она говорила с домашними, и те наперебой уверяли её, что она привыкнет. И однажды обязательно появится человек, которому она захочет улыбнуться в ответ. Наверное, они были правы. Но Зарема, соглашаясь с ними, с трудом могла представить подобную ситуацию. Однако твёрдо решила: если когда-нибудь такой человек действительно возникнет в её жизни, она обязательно покажет ему, какой была до встречи с Заворотынскими. Как там говорила бабуля? «Полюби нас чёрненькими»? А Данка называла её прежнее лицо «фильтром для дураков». Вот и посмотрим, как он отреагирует…
