Давным-давно, в эпоху развитого социализма, анархизм был ругательным словом. А его последователи, в глазах обычного советского человека, не отягощенного лишними знаниями, выглядели полупьяными бандитами во главе с вожаком анархистской вольницы Нестором Махно.
Однако, смущало меня тогда, почему же в эту компанию попали весьма образованные люди, такие как Михаил Бакунин и Петр Кропоткин. И не просто попали, а были идеологами анархизма. И если, согласно Большой Советской Энциклопедии: «Анархизм — мелкобуржуазное общественно-политическое течение, враждебное пролетарскому научному социализму», то почему имя Бакунина носят улицы в разных городах страны, а в честь Кропоткина, кроме улиц, назвали станцию метро, поселки и даже целый город на юге России.
Идеи анархизма, то есть безвластия, существовали всегда, а как политическое течение он был порожден Великой французской революцией и окончательно сформировался в 1830-1840-х годах. Его отцом считают французского публициста, экономиста и философа Пьера Жозефа Прудона (1809–1865).
Этот самый Прудон, которого марксистские критики заклеймили как мелкобуржуазного социалиста, выдвинул и обосновал два самых противоречивых лозунга анархистов «Собственность – это кража» и «Анархия есть порядок».
Хотя первый лозунг больших вопросов никогда не вызывал. Было понятно, что имелась в виду не мелочь в вашем кармане и не кооперативно-колхозная собственность, а капиталы эксплуататоров трудового народа. Ясно как день, что в основе всякой крупной собственности лежит преступление. Правильность этого лозунга доказала новейшая история России, когда кучка никому неизвестных людей, не вполне законным способом захватила всю государственную собственность и в момент получила огромное богатство и огромную власть.
А вот второй лозунг «Анархия есть порядок» или по-русски: «Анархия — мать порядка» всегда удивлял своей противоречивостью.
Но, оказывается, этот постулат последовательно вытекает из мировоззрения анархизма, которое обосновал русский революционер и теоретик анархизма Михаил Александрович Бакунин (1814–1876). В книге «Государственность и анархия» он писал, что цель анархизма «…разрушение всех государств, уничтожение буржуазной цивилизации, вольная организация снизу вверх посредством вольных союзов — организация разнузданной чернорабочей черни, всего освобожденного человечества, создание нового общечеловеческого мира».
То есть анархизм — это не хаос, а вольный союз свободных индивидуумов, земледельческих и фабричных товариществ, общин и народов, основанный на солидарности и взаимной выручке трудящихся. Полное отсутствие государственной машины, а значит и насилия со стороны государства, означает и отсутствие противодействия этому насилию.
Таким образом, бесклассовое общество анархистов, основанное на общественной собственности на средства производства, является саморазвивающимся обществом гармонии и естественного порядка.
Это, конечно, полная утопия. Особенно сейчас, когда мы от бесклассового советского общества дрейфуем в сторону сословного государства. Но тогда утопические идеи анархизма были ничем не хуже утопических идей коммунизма. Недаром одним из течений анархизма являлся анархо-коммунизм, основателем которого принято считать князя и революционера Петра Алексеевича Кропоткина (1842 – 1921). О Кропоткине я писал в статье «Гиблое местечко. Петропавловская крепость» и «Райское местечко. Тюрьма Клэрво».
Анархо-коммунисты, в отличие от большевиков, требовали немедленного слома государственной машины и создания на ее месте свободных ассоциаций мелких производителей. Анархисты отвергали демократию как одну
из форм государственности, отвергали политическую революцию как средство ее достижения. Они отрицали необходимость диктатуры пролетариата. Их задачей была революция социальная, во имя свободного безгосударственного общества.
БСЭ отмечает, что «Социальную основу анархизма, наряду с мелкой буржуазией составляют деклассированные элементы, люмпен-пролетариат». В России же анархизм особенно прижился и развился в так называемой черте оседлости, протянувшийся вдоль западных губерний: Белосток – Гомель – Могилев – Ровно. Здесь, в маленьких еврейских местечках, ограниченная в правах и свободах, в вечном ожидании очередного погрома, еврейская молодежь мечтала о социальной справедливости.
Пол Эврич, автор книги «Русские анархисты» (М.: 2006), подчеркивает, что в анархисты шли те люди, которым еврейский БУНД казался слишком осторожным, Польская социалистическая партия — слишком националистической, социал-демократы марксистского толка — слишком большими путаниками, способными утопить в бесконечных спорах любую идею. Действия эсеров, регулярно отстреливающих правительственных чиновников, вызывали одобрение, но анархизм был круче — он отрицал любую форму государственности.
Анархизм не был цельным и всеобъемлющим учением. Как отмечал Виктор Серж, анархист, ставший большевиком: «Сотканный из противоречий, раздираемый на большие и малые течения, анархизм требовал, прежде всего, соответствия слова и дела…».
Ну, за делом далеко ходить было не надо — вооружившись револьверами и бомбами, анархисты приняли активное участие в революционном терроре и экспроприации экспроприаторов. В период первой русской революции анархистов в России, по весьма и весьма приблизительным подсчетам, насчитывалось около 5 тысячи человек и столько же сочувствующих.
Вряд ли простые парни разбирались в теориях революционной борьбы — их привлекала практика борьбы, а практиковались товарищи революционеры тогда с всероссийским размахом.
В ноябре и декабре 1905 года анархисты-безмотивщики взорвали бомбы в варшавском отеле «Бристоль» и в одесском кафе. Повод для теракта им не требовался, достаточно было того, что там находилась буржуазная публика.
Газета «Биржевые новости» от 2 января 1907 года подсчитала, что только за 1906 год в результате террористических актов было убито 1100 человек и ранено 1640, при этом количество случайно пострадавших достигло 200 человек убитыми и 350 ранеными. За семь месяцев действия военно-полевых судов к смертной казни, по официальным данным, было приговорено 683 человека. Затем деятельность военно-полевых судов была прекращена, но смертную казнь никто не отменял. В 1910 году Одесский военно-окружной суд вынес смертный приговор 21-летнему Нестору Ивановичу Махно, которому суждено было стать самым известным русским анархистом.
В одиночной камере в ожидании встречи с виселицей молодой человек провел 52 дня. Но смертную казнь Махно заменили на пожизненную каторгу, которую он отбывал в Бутырской тюрьме. Там малограмотный каторжник по кличке «Скромный» постигал азы теории революционной борьбы. Среди его учителей был Петр Андреевич Аршинов, партийный псевдоним Марин, осужденный на 20 лет каторги.
Свободу Махно даровала Февральская революция. Он отсидел, включая предварительное заключение, 8 лет и 8 месяцев, но угнетало его не это, а «…отсутствие надлежащего образования и конкретно-положительной подготовки в области социально-политических проблем анархизма».
Анархисты, были союзниками большевиков, но не сыграли значительной роли в отъеме власти у Временного правительства. В Военно-революционном комитете возглавляемым Троцким, большевиков было 48 человек, 14 левых эсеров и всего 4 анархиста.
По этому поводу Петр Аршинов в книге «История махновского движения (1918 – 1921)», вышедшей в Берлине в 1923 г., писал: «…располагая крайне малым числом работников и не имея в то же время конкретной программы завтрашнего дня, анархизм не смог широко распространиться и укрепиться в массах, как определенная социально-экономическая теория их».
Действительно, программа завтрашнего дня была довольно туманной. Насчет разрушения государственной машины наблюдалось полное единогласие. Но хоть Бакунин и утверждал, что «страсть к разрушению – это и страсть к созиданию», насчет созидания у анархистов не было единого мнения.
Аршинов признавал: «Несмотря на всю силу, положительность и бесспорность идеалов анархизма, в нем есть немало недоговоренностей, общих отвлеченных мест и уклонов в области, не связанных с социальным движением трудящихся. Это создает почву для всякого рода кривых толкований целей анархизма, его практической программы».
Анархисты никак не могли конкурировать с железной дисциплиной партии большевиков, поскольку как таковой партии анархистов не было, были немногочисленные разобщенные организации со своими лидерами и программами. Объединению анархо-коммунистов, анархо-синдикалистов, анархистов-безмотивщиков, анархистов-максималистов и анархо-индивидуалистов (которые отрицали даже добровольные коммуны), мешали собственные базовые принципы, в число которых входило отсутствие власти, свобода от принуждения и свобода ассоциаций.
К тому же необходимо учитывать, что среди тех, кто встал под черные знамена анархизма, было очень мало людей читавших М. Штирнера, П. Прудона, М. Бакунина и П. Кропоткина. Скорее их привлекала антигосударственная сущность анархизма с его идеями безвластия и полной свободы. В результате в рядах анархистов оказалась масса антисоциальных и уголовных элементов.
Махно с горечью вспоминал о посещении клуба федерации анархистов в Екатеринославле: «…я спросил себя: для чего они отняли у буржуазии такое роскошное по обстановке и большое здание? Для чего оно им, когда здесь, среди этой кричащей толпы, нет никакого порядка даже в криках, которым они разрешаю ряд важнейших проблем революции, когда зал не подметен, во многих местах стулья опрокинуты, на большом столе, покрытом роскошным бархатом, валяются куски хлеба, головки селедок, обглоданные кости?» («Воспоминания» М.: 1992).
Убежденный анархист, Нестор Иванович Махно, решил воплотить анархистские идеи на практике. Начав с формирования партизанского отряда, к концу 1919 г. Махно, по данным доктора исторических наук В. В. Комина, располагал армией в 29 тысяч человек, плюс невооруженный резерв в двадцать тысяч.
Оратором Махно был неважным, но идеологической работой среди повстанцев занимались старые анархисты Марин (П. Аршинов), Алый (Я. Суходольский), Марк Мрачный (Я. Клеванский), В. Волин (В. Эйхенбаум) и другие. Конечно, не все бойцы и командиры разделяли анархистские идеи своих вожаков.
Генерал А. И. Деникин писал: «Чрезвычайно сложна массовая психология, питавшая повстанческое движение, разнообразны его внешние формы и искусственно навязываемые ему политические лозунги». И отмечал: «Ограбление городов, например, было одним из серьезных двигателей махновского движения». (Деникин А. И. «Очерки русской смуты» в 3 кн.–3-е изд. — М.: 2015).
Несмотря на то, что порою власть Махно распространялась на огромную территорию, на которой вполне могло уместиться парочка европейских государств, построить Свободную республику вольных землепашцев ему не удалось.
С разгромом повстанческой армии Махно и смерти Кропоткина в 1921 г. начался закат анархизма в России. Память Бакунина и Кропоткина увековечили, поскольку большинство первых руководителей Страны Советов будучи профессиональными революционерами признавали авторитет теоретиков анархизма.
С самими же анархистами не церемонились. Некоторых из не поспешивших перейти на сторону большевиков, арестовали и расстреляли. Немногих, в том числе Аршинова и Волина, выслали за границу. К концу 30-х с анархизмом в СССР было покончено полностью — в 1939 г. закрыли мемориальный музей Кропоткина в Москве.
До конца 80-х об анархистах в СССР слышно не было, в отличие от их западных коллег. Новый всплеск интереса к идеям анархизма возник в период политической активности населения, предшествующий развалу Советского Союза. Создавались анархистские организации, выпускались соответствующие книги, журналы, газеты, но спустя несколько лет интерес к анархизму почти угас. Хотя в 2014 г. в Дмитрове был открыт дом-музей П. А. Кропоткина. Об этом можно прочитать здесь.
Сейчас сторонников анархизма в России совсем немного. Это небольшие молодежные группы (преимущественно в крупных городах), не имеющие никакого политического и общественного влияния. И большинство молодежи свое пребывание под черными знаменами рассматривает либо как увлекательную игру, либо как повышение самооценки. Убежденных анархистов готовых, как Махно, ради своих идей взойти на эшафот или отправиться на каторгу, можно пересчитать по пальцам одной руки. И, наверное, слава Богу.