81
Город продолжал жить своей жизнью. Казалось, все давно привыкли к обстрелами и налётам, к продуктовым карточкам и Дороге жизни. В сердцах все также жила надежда, а живот продолжала порой сводить от голода. Несмотря на улучшение снабжения города, недостаток продуктов был ещё очень острый. Спасло то, что жителей в Ленинграде осталось настолько меньше, чем в сорок первом, что кормить надо было в треть меньше людей.
Но всё же было в воздухе и в настроение что-то, отличающиеся от предыдущих лет. И это было ожидание скорой победы, не просто надежда и вера, а именно ожидание и уверенность в ней. На фронтах все больше был заметен перелом и Красная армия шла вперёд, ломая хребет врагу.
1944 год начался сообщениями о новых попытках прорыва Блокады. Их было уже несколько за предыдущие годы, но все оказывались безуспешными. Сейчас, задействовав сразу два фронта - Ленинградский и Волховский, подтянув артиллерию, которой в Ленинграде было не меньше, чем у осаждающих его фашистов, военное командование рассчитывало откинуть немцев от города.
Всё жители с замиранием ждали этого. И не просто ждали, а всеми силами помогали армии. Осаждённый город производил не только снаряды, но и многие виды вооружения, которое отправлялось в действующую армию, а также принимало участие в обороне самого города.
Например, танки, собираемые на Кировском заводе, ехали оттуда прямо на линию столкновения, до которой было всего несколько километров. А когда начались бои за сам город, стреляли прямо из полу разрушенных цехов.
27 января Нина с Зоей встретили на работе. Уже больше десяти дней шли бои за освобождение Ленинграда, грохот оружий почти не смолкал всё это время. Но девочки, как и другие жители, стойко переносили это, понимая, что в этот раз попытка снять блокаду очень близка к успеху.
И когда по громкоговорителям объявили, что блокада прорвана и враг отброшен, а вечером в городу будет салют, люди начали плакать и обниматься. Два с половиной года непрерывных бомбёжек и голода остались позади. Фашисты были отброшены за Нарву, где смогли закрепиться (но как показала история, не надолго), а вот обстрелы Ленинграда с того момента прекратились.
Весь день среди жителей царило воодушевление, у ленинградцев текли слезы радости, они поздравляли друг друга. И даже не верили, что дожили, увидели снятие Блокады.
Вечером в тёмном январском небе прозвучал праздничный салют. Двадцать четыре залпа. Нина с Зоей тоже были среди тех, кто вышел на улицы и, плача, обнимался с незнакомыми, но ставшими такими родными за дни голода и Блокады людьми.
Анна была на смене, и салют смотрела, выбежав из проходной. Начальство отпустило сотрудниц на десять минут, разрешив остановить работу. С каждым залпом сердце женщины ухало и уходило в пятки. Из самой глубины души, куда давно были запрятаны чувства, поднималась забытое тепло. То самое, что Аня надёжно похоронил в себе, чтобы не чувствовать и не ощущать боли.
Но стоя под грохотом салюта и видя раскрывающиеся в небе разноцветные огоньки, которые окружающие люди приветствовали криками и ликованием, Аня начала оттаивать. Впервые за долгое время она позволила себе ощутить радость. До этого ей казалось, что чем сильнее она затянет себя, чем меньше будет чувствовать, тем легче ей будет, тем лучше она сможет работать и заботиться о дочках.
Ведь страх за них больше не будет накатывать и сжимать сердце. Как это было, когда она работала на лесозаготовке, в любой момент рискуя попасть под дерево и ничего не зная о своих девочках, а значит, не имея возможности их защитить. Сейчас её сердце начало открываться, робко, не смело, приоткрывая свои створки и страшась нового удара.
Но самое страшное, казалось, было позади. Фронт начал отодвигаться от Ленинграда. Красная армия гнала врага все дальше, освобождая родную землю и прилегающие территории от фашистской заразы.
Лебедевы продолжали жить и работать. И в один из дней, летом сорок четвёртого года, домой наконец пришёл Иван. Ему дали один день отдыха. Военное положение никто не отменял, как и казарменный режим, но после прекращения ежедневных обстрелов, пожаров в городе стало меньше. И руководством пожарной части было принято решение по одному отпускать сотрудников в увольнение. Случалось это не каждый день, и очередь Ивана подошла лишь к лету.
О том, что дом, в котором он жил с семьёй, разрушен, мужчина, конечно, знал. Проезжая мимо на рабочей машине, он каждый раз, пока дом стоял, вглядывался в окна, пытаясь увидеть кого-то из родных. Но довольно быстро заметил, что комната не обитаема. Остановить машину и посреди выезда забежать в помещение, он не мог. Это было бы нарушением инструкций, ведь если бы все сотрудники заскакивать в свои дома, проезжая мимо, но никакой работы не вышло.
Ваня не мог так сделать, хотя был старшим в смене. И его душа все эти два с половиной года болела и рвалась к семье: утешить маму с женой, обнять детей, поддержать отца. Но он проезжал мимо дома, выполняя свой служебный долг. Довольно быстро он догадался, что Аня с дочками переехала в их старую комнату к его родителям. Этому мужчина обрадовался, переживать зиму лучше было вместе.
О смерти своих родителей в январе сорок второго он ничего не знал. Как и о том, что почти год его девочки жили в осаждённом городе совсем одни, когда их мать отправили на лесозаготовки. Он не мог представить, что его тонкую, хрупкую Аню отправят на такую работу.
Проезжая мимо старого дома, где изначально жили Павел с Сашей, он видел свет в знакомом окне и верил, что это его родные там. Когда свет сохранился даже после второй зимы, это было счастьем. Мужчина надеялся, что когда-нибудь сможет прийти домой и обнять своих родных. Даже под самыми сильными бомбёжками, когда земля тряслась под ногами, а рядом полыхало пламя, он помнил о своих родных и ждал встречи. Когда настал день увольнения, до которого он зачёркивал дни в карманном календаре, который он сам расчертил, мужчина с радостью шёл домой. Отгоняя от себя вдруг накатившие тревожные мысли о своих близких.
Кто бы мог подумать, что комната, которую его отец снял в самый первый вечер их приезда в Ленинград, станет для Лебедевых таким долгим убежищем.