Преподаватели были в восторге от работ студента третьего курса, Тимофея Берзина. Безусловно, были более правильные, выверенные рисунки, но они были скучны, в них не было души. А в каждой работе Тимофея угадывался талант. Однако, молодой человек не был отличником, учителя, признавая его дарование, тем не менее, не хотели поощрять его частого отсутствия на занятиях. Но и выгнать самородка не могли.
В последнюю неделю Тимофей появлялся на занятиях только физически. Ум его блуждал где-то далеко. Он невпопад отвечал на вопросы, если вообще отвечал, чаще просто с недоумением смотрел на собеседника, не понимая, что от него хотят. Такое часто бывает с талантами.
К концу месяца студенты должны были принести этюды. Академия организовывала выезды, но можно было и самостоятельно выбрать место, главное было приложить его фотографию.
Тимофей положил папку на стол Инессе Константиновне, преподавателю живописи. Между собой студенты называли её просто Инессой. Она долго не могла развязать тесьму, и когда ей это, наконец удалось и папка открылась, тонкие, выщипанные брови женщины поползли вверх. Она посмотрела несколько рисунков, закрыла папку, и глядя на Берзина поверх очков, негромко сказала:
— Как всегда, талантливо. Но вы, очевидно, перепутали... я задавала совсем не это.
Берзин вздрогнул, и принял папку из рук Инессы.
— Извините, — буркнул он, — перепутал.
— Так вы сегодня предъявите нам свои этюды, господин Берзин? — спросила Инесса, блуждая взглядом по заинтересованным лицам студентов. Всем было интересно, что в принесённой им папке.
— Нет, простите, — потупился Тимофей.
— Ну, тогда, стало быть завтра принесёте?
— Извините, я не готов, — не поднимая глаз, сказал Берзин.
***
— Я всё понимаю, — говорила позже Инесса на собрании, где обсуждались насущные проблемы академии, — он лучший ученик, но... для того, чтобы им оставаться, он должен посещать занятия и сдавать проекты!
— Дозвольте мне, — взял слово старенький профессор Лебедев, — я думаю, что у юноши сейчас что-то происходит в жизни... какой-то кризис.
— А может, он влюблён безответно? — пробасил скульптор Одинцов, — мне кажется, надо дать парню шанс!
— Дадим, но последний! — подытожил директор академии, Матвей Львович Растыкайло, человек, далёкий от искусства, но близкий к одному из правящих кланов. Он приходился дядей самому министру культуры, который, по-слухам, был человеком крайне некультурным: чавкал и матерился.
Тучи нависли над головой юного гения. Вернувшись из академии, Тимофей снова закрылся в своей комнате. Родители, вздыхая, переглядывались, не понимая, что происходит с их сыном. Они боялись, не подсел ли он на запрещённые вещества, но эти страхи оказались напрасны. Скульптор Одинцов оказался прав — все мысли Тимофея занимала любовь.
Юноша не знал, как она выглядит, потому что познакомился с ней в соцсети. Вернее, она написала ему по поводу одной из его работ. Он подумал, что девушка учится с ним на одном курсе, и являясь в академию, высматривал её, вместо того, чтобы слушать лекции.
Он был уверен, что узнает её, несмотря на то, что всё, что у него было, это аватарка с лицом Офелии, работы Агатона Леонара.
Новая знакомая удивила Тимофея своими познаниями в области искусства. Ему было интересно с ней. Переписка продолжалась уже более двух месяцев и Тимофей привык к Офелии, так она себя называла, настолько, что день, когда он не общался с ней считал прожитым зря.
Ей первой он показывал свои работы, и она делала грамотные замечания, которые хорошую работу превращали в шедевр.
И вдруг его муза пропала. Каждый день он ждал сообщения от неё, но тщетно. Оттого Тимофей и ходил сам не свой. Несколько раз подходил к холсту, чтобы закончить композицию, заданную ещё на прошлой неделе, и не мог работать. Руки опускались.
Зато он нарисовал несколько десятков эскизов Офелии, она представала на бумаге в разных образах и костюмах. Он писал её карандашом, углем, акварелью, в разных техниках, на разных материалах. Он даже голос её слышал, только во сне.
Она не появлялась в сети уже неделю. И он забросил учёбу. Друзья сообщили, что встал вопрос о его отчислении. И тут он получил сообщение.
Каким-то образом Офелия узнала, что ему грозит отчисление из академии. Она сказала ему, что хочет с ним встретится с условием: что эта встреча будет единственной и последней.
Он согласился.
Место было выбрано странное, но его это нисколько не волновало. Это была самая старая часть кладбища, которое раньше называли немецким, поскольку оно возникло во времена Немецкой Слободы, куда юный император Пётр ездил к своей беспечной Аннушке.
Достаточно подробно Офелия описала место, куда он должен был прибыть один. Так же она просила Тимофея никому не рассказывать об этом, и он обещал ей.
Собираясь на свидание, как ему казалось, с самой судьбой, он ещё раз перечитал их переписку. Он не мог понять, откуда у него появилась уверенность, что его любовь взаимна.
Её письма были сдержаны и не содержали ни малейшего намёка на страсть. Иногда она позволяла себе дразнить его, но это выглядело совершенно невинно.
Он не раз думал, что под ником Офелия может скрываться кто угодно. Но этот кто-то любил его, любовь читалась между строк, он чувствовал её.
Он взял с собой папку с её портретами и заранее купил роскошный букет белых лилий, потому что знал, что Офелия поклонница именно этих цветов. На самом деле он много знал о ней: что она пьёт одну чашку кофе в день, в остальное время предпочитает воду, что её любимый автор Стейфан Цвейг, и что она прекрасно изъясняется на немецком языке.
Она назначила встречу ранним утром. На кладбище было свежо и тихо. Сырой пар поднимался от влажной земли, он окутывал дорожку и памятники. Ориентируясь по фамилиям мертвецов, Тимофей нашёл место, откуда увидел невысокую крышу старинного готического склепа, возле которого, на скамейке, Офелия и назначила ему свидание.
Но на лавочке, у неприметной могилы возле склепа сидела сгорбленная фигура. Сначала он даже принял её за памятник. Лицо женщины было скрыто густой вуалью.
Тимофей не успел удивиться как она, заметив его, поманила рукой:
— Подойдите, молодой человек. Я вас жду.
— Офелия? — выдохнул Тимофей, прижимая к себе папку и букет, — это вы?
— Нет-нет, голубчик. Она не смогла прийти, но я здесь, чтобы объяснить всё, — услышал он женский голос.
— Как не смогла? — расстроился Тимофей подходя ближе, — почему же она не предупредила меня?
— Ну, иначе бы вы не пришли, верно? — женщина откинула вуаль, и он, увидев перед собой лицо старухи, отшатнулся и едва не упал от неожиданности.
— Простите, я не хотела вас напугать, вы не ушиблись? — спросила она.
— Нет, всё нормально... вот передайте ей рисунки и цветы, — сказал он, вставая сам и поднимая букет и рисунки с влажной земли.
— Обязательно передам. Тимофей, прежде чем мы начнём разговор, я бы хотела представить себя вам. Кто вы, я знаю. Но вы не знаете меня. Я из старинного рода Званцевых-Кипро. Слышали?
— Нет, — покрутил головой Тимофей, всё ещё не оправившись от известия, что не увидит Офелию.
— Зовут меня Марта Генриховна, — продолжала пожилая женщина.
— Очень приятно, — без всякого энтузиазма отозвался Тимофей.
— Я давно слежу за вами, юноша. И считаю, что вы талант, настоящий самородок! Уж поверьте, у меня глаз намётан. Я владею редчайшей библиотекой, у меня есть несколько картин известных художников, которые мне удалось спрятать... здесь. Саркофаг для моей коллекции стоил целое состояние, больше всего пришлось платить за молчание мастеров, изготовивших его. Все они иностранцы. Тимофей, вы слышите меня?
— А? Ах, да. Ваша коллекция, — очнулся Тимофей.
Старуха посмотрела на него выцветшими глазами. Она была мудра, но в этот раз поняла, что перемудрила.
— Вы думаете о ней, не так ли? — спросила она, доставая из ридикюля инкрустированный пузырёк с лекарством.
— Нет. Простите, я не в состоянии сейчас думать ни о чём другом... я не понимаю, при чём тут ваша коллекция.
— Я имела ввиду не коллекцию, юноша. Вы думаете об Офелии!
Он промолчал. Старуха приложила к губам пузырёк и сделав глоток, обратно закрыла крышку.
— Закройте глаза, прошу вас.
Он послушно закрыл глаза, даже не спрашивая, зачем.
— Рисунок талантлив, он показывает настроение, заряжает зрителя вашей жаждой... если вы попробуете разгрузить левый верхний угол, и удлинить тени, композиция будет безупречна!
Тимофей открыл глаза, в надежде увидеть Офелию, ведь это были её слова относительно его первой работы, которую она прокомментировала, но ничего не поменялось, на него смотрела Марта Генриховна.
— Юноша, выпейте, на вас страшно смотреть, — она снова открыла крышку пузырька и протянула ему лекарство, — поверьте, это чудесное средство!
Машинально он взял пузырёк и глотнув вязкую, горькую микстуру, вернул обратно. Всё вокруг сразу окрасилось в мягкие, молочные оттенки.
— Что вы от меня хотите? — спросил он, несколько придя в себя.
— Я хочу сделать вас своим наследником, — сказала дама без тени улыбки. У меня большое наследие. Но я не хочу чтобы оно досталось бездарям, что не оставят от него и следа. Я долго искала приемника и выбрала вас.
— Простите, — но я плохая кандидатура, мне... мне ничего неинтересно. Со сверстниками мне скучно. Я не ищу славы. Я лузер.
— Что за чепуха! — воскликнула старуха, и ему даже показалось, что щёки её залил румянец, — я не знаю никого, более достойного, чем вы!
— Я отказываюсь. Простите, — он повернулся, чтобы уйти, но тут услышал, что женщина плачет. Её слабые плечи сотрясались, вместе с белыми цветками лилий, из букета, который она прижимала к себе.
— Боже! Я думала, что давно выплакала свой ресурс, — она повернула к нему лицо, — я забыла, что такое слёзы! Помогите мне, не бросайте! Вы — мой единственный шанс! Если ничего не предпринять, мои племянники отправят меня туда, откуда я никогда не выйду! В дом престарелых или в психушку... Вы можете мне помочь!
Тимофей стоял и не знал, как поступить. Потом подошёл и неловко коснулся её руки.
— Не плачьте. Скажите, что я должен делать.
***
Американский бизнесмен российского происхождения по фамилии Растыкайло ждал своего родственника, который десять минут, как должен был появится в аэропорту. Но родственник опаздывал.
Джон Николасович начинал нервничать, поминутно глядя на золотой "Rolex", но родственник так и не появился. Тогда вопреки своим правилам, Растыкайло позвонил ему сам.
— Мать твою, Матвей! Надеюсь, мое приобретение уже прошло таможенный досмотр и загружено в багажное отделение?
— Иван Николаевич, у нас непредвиденные обстоятельства! — стал неловко оправдываться Матвей Львович, — мы не смогли оформить документы... но мы работаем над этим!
— Ну что ж, работайте. Иначе придётся отдать бабки с процентами. Вам ясно, Матвей Львович? И не погляжу, что мы родственники! Раздавлю.
Он не мог видеть, как побледнел собеседник.
— Старая сука, — прошипел Матвей Львович, — выжила из ума... неужели ничего нельзя сделать?
Его покрасневшие глаза буравили Антона Борисовича, его личного юриста. Тот пожал плечами и покрутил головой.
— Все доступные нам методы... эээ... противозаконны. Теоретически мы можем тряхнуть сопляка... тогда, возможно, старуха станет сговорчивее, и отзовёт своё заявление о передаче коллекции музею.
— Признайте её сумасшедшей!
— Мы думали об этом, но кроме нотариального поручения у неё есть медицинское освидетельствование, — словно извиняясь, сказал юрист, она сделала его перед тем, как оформить фиктивный брак.
— Признайте брак недействительным! Это фиктивный брак, дураку же понятно! — Матвей Львович постучал себя по лбу.
— К сожалению, закон на её стороне, — внутренне сжавшись, сказал Антон Борисович.
— И что! Подомните! Делайте, что хотите, мне нужен результат! Хоть удавите старую сволочь! — стукнул по столу кулаком ректор академии, — признайте нотариуса сумасшедшим и всех кто подписал освидетельствование! На кону слишком много! Вы это понимаете, чёрт вас задери совсем?!
— Но она же ваша родственница, поползут слухи... — осмелился подать голос юрист.
— Мне нужен результат! — достав из ящика бутылку виски, Растыкайло наполнил стоявший на столе стакан, залпом выпил, и только тут заметил онемевшую от страха секретаршу, которая принесла ему на подпись приказы, в том числе об отчислении Берзина Тимофея.
Девушка смотрела на него испуганными глазами.
— Что вылупилась? Давай сюда, — красной лапищей сгрёб приказы ректор, — когда мы с Антоном Борисовичем беседуем, не смей входить, ясно?
— Ясно, — девушка выпорхнула из кабинета.
— А вдруг она, — кивнул на неё адвокат, — сболтнёт лишнего?
— Не, — довольно откинулся в кресле ректор, — не посмеет. У меня здесь на каждую сволочь компромат! А эта девочка очень горячая штучка. Чуть что и все увидят, как дивно она делает... ну вы сами понимаете, — и он заржал, обнажив жёлтые зубы. Адвокат подхихикивал и завидовал.
— Хорошо вы тут устроились, — сказал он, пожимая Растыкайло руку.
— Главное, чтобы всё так и оставалось, — нахмурился тот.
***
В уличном кафе одной европейской страны сидела пожилая дама с молодым человеком. Прохожие не обращали на них никакого внимания.
— Скорее бы стать бедной старухой, чтобы бы родственники совершенно обо мне забыли, — сказала Марта Генриховна, помешивая ложечкой лавандовый чай.
— Скажите, Марта Генриховна, а вы не боитесь, что они достанут вас здесь? — спросил молодой человек.
— Скоро это будет лишено всякого смысла. О продаже моей квартиры на Арбате ведутся переговоры, коллекцию я с твоей помощью дарю музею. Ответ ведь пришёл?
— Да, — кивнул Тимофей, они собираются пригласить нас по этому поводу, позвать СМИ, сделать репортаж.
— Не надо этой шумихи, пусть, напротив, скроют моё имя. А то ведь, доберутся и до тебя. Не хочется, чтобы наши имена трепали журналисты. Вас непременно обзовут альфонсом, охотником за наследством, а меня —выжившей на старости лет нимфоманкой... пусть всё останется втайне, насколько возможно! Надо было давно избавиться от картин!
— Зато я могу когда-нибудь рассказать своим детям, что держал в руках полотна самого Модильяни и наброски Пикассо! — восторженно сказал юноша.
— Но ты ничего не взял себе, бессребреник, — улыбнулась Марта Генриховна, отказался от Модильяни! Так что теперь только рассказывать.
— Хотел бы я его оставить, но они бы всё равно отобрали. Нашли бы способ! И вообще, полотнам великих место в музее, а не в частной коллекции, — ответил молодой человек.
— Я не ошиблась в тебе, — она посмотрела на него, после чего открыла портфель: — вот бумаги, которые нужно подписать, чтобы оформить наш развод чин по чину, — Она подмигнула Тимофею.
— Подпишу, не к спеху, — молодой человек достал блокнот и стал быстро набрасывать эскиз.
Дама проследила взглядом и увидела белокурую девушку, которая, заметив, что её рисуют, не возмутилась, а напротив, улыбнулась и помахала рукой.
— Я напротив думаю, что нужно поспешить, — сказала Марта Генриховна, я уверена, что скоро ты встретишь свою Офелию. Нужно подойти к этой встрече свободным человеком. И спасибо, что подарил свободу мне!
***
Тимофей явился в академию забрать документы. Увидев его, Инесса Константиновна тут же бросилась к нему навстречу.
— Берзин! Тимофей! — крикнула она, — что случилось, почему ты не ходишь на занятия?
— Я вот... документы пришёл забрать. Отчислили меня.
— Как? — удивилась Инесса Константиновна, — нет. Отчислили Бердникову и Соколенко! Твоей фамилии я не видела! Давай, возвращайся к занятиям, зарывать талант в землю преступно! Его нужно развивать!
— А что это там? — показал он рукой на небольшую инсталляцию у стены, где под портретом ректора стояла ваза с красными гвоздиками.
— Как? Ты не знаешь? Матвей Львович умер. Обширный инфаркт у него случился на днях. На работе сгорел!
На следующий день Тимофей явился в аудиторию, где его с радостью встретили сокурсники. Они обступили его и стали засыпать вопросами, почему его так долго не было.
Вдруг раздался стук указки о дерево.
— Молодые люди, прошу внимания! — сказал хорошо поставленный женский голос, — все расселись по местам!
И она вывела на доске тему лекции.
— А это кто? — спросил Тимофей у соседки справа.
— Новая ректорша, она крутая! Теперь будет вести у нас историю живописи,— сморщила хорошенький носик соседка.
Тимофей застыл, глядя во все глаза на соседку. Именно так он представлял себе юную Офелию.
— А ты? Новенькая?
— Ага! — перевелась к вам из Питера, меня зовут...
— Разговорчики! — сердито стукнула по столу указкой Марта Генриховна. Но глаза её улыбались.
Всем неравнодушным читателям авторский лайк 👍🏻❤️ Спасибо!
