Это интервью с известным российским актером Игорем Миркурбановым публиковалось на страницах газеты "Культура Забайкалья" много лет назад.
Той весной 20-летний юбилей отметила, пожалуй, самая известная театральная премия страны – «Золотая маска». Всё начиналось в 1993-м с московской премии Союза театральных деятелей – сам фестиваль появился на несколько лет позже. С годами «Золотая маска» приобрела федеральный масштаб, вписала в свою историю сотни спектаклей и городов, создала внеконкурсную программу. И всё же, принимая новшества, фестиваль сохранил свой основной принцип – профессионалы оценивают профессионалов. Неизменной остался и внешний вид вручаемой награды. Его придумал знаменитый сценограф Олег Шейнцис, известный многим по совместным работам с Марком Захаровым. Игорь Миркурбанов был номинантом «Золотой маски» за лучшую мужскую роль – Лорда, звезды шансона, в громкой премьере «Идеальный муж. Комедия» режиссера Константина Богомолова (премьера в феврале 2013 года). Лауреатом престижной премии актер стал год спустя – в 2015-м – за роль Фёдора Карамазова в спектакле Константина Богомолова «Карамазовы» (номинация «лучшая мужская роль»).
С актером и режиссером Игорем Миркурбановым мы поговорили о том, какие качества важны в режиссёре, возможно ли предугадать успех эксперимента и почему полезно играть в шахматы с компьютером.
- Игорь Витальевич, вы много лет жили в Израиле, играли в театре «Гешер», были участником многих международных театральных фестивалей – чувствуется ли разница между театрами российскими и зарубежными?
- Мне очень сложно сейчас судить об этом. Принципиальных различий нет, но есть совершенно очевидные моменты: разница в чувствованиях, в организации процесса, в дисциплине, в ответственности. Это наши характерные особенности, которые вызваны непонятно чем – то ли воспитанием, то ли климатом – мы о них хорошо знаем. Но при этом в любой стране людей кино, например, всегда можно узнать, у них есть некий общий язык. Это люди профессии. Всё то же самое, думаю, касается и театра. Хотя у каждого, наверное, есть ощущение, что такое европейский театр, японский, русский, американский театр. Каждый имеет свои характерные черты, но это всё, на мой взгляд, один глобальный театральный процесс, подчиненный определенным законам. И эти законы всегда упираются в индивидуальность. В конечном итоге все зависит от того, кто приходит в профессию. И зачем приходит. Я подозреваю, что если человека двигает то, что у Шопенгауэра названо «гением рода», и он ощущает в себе некую пассионарность, потребность влиять на умы, то такие люди не руководствуются тщеславными и исключительно честолюбивыми интересами и перспективами. На всех фестивалях, о которых вы говорите, я встречал очень похожих в этом смысле людей, которые общаются на одном языке и за одним пришли. Я сейчас не говорю о тех, которые достаточно инфантильно мыслят и все их попытки попасть на сцену или в кино связаны исключительно с желанием как можно быстрее прославиться, быть узнанными, напечатанными на обложках журналов — минута славы, так называемая.
- Как вам кажется, от чего зависит театральность города?
- Напрашивается какой-то совершенно прямой ответ: от уровня культуры, от количества интеллигентных читающих людей, во многом и от руководства города. Зависит от инфраструктуры: как люди обеспечены и достаточно ли у них хлеба, чтобы захотеть зрелищ и быть способными за эти зрелища платить.
- Значит, можно изменить ситуацию?
- Ситуацию изменить можно и нужно её менять, конечно. И это, тоже вещь довольно очевидная, зависит от желания самих людей что-то поменять.
- Для вас, как актера, каким должен быть идеальный театр?
- Идеальный театр, наверно, неправильный. Будет очень скучно в идеальном театре.
- Тогда в каком чувствуете себя наиболее комфортно?
- Театр тоже не место, в котором человек должен чувствовать себя комфортно. Не всегда это верно. Если я актер, то для меня важна правильная организация, по возможности радостный процесс, достойная зарплата и, главное, умный режиссер, вызывающий уважение. Режиссер, который был бы моральным авторитетом и всегда шел впереди меня: читал, слушал музыку больше, чем я, желательно играл бы в шахматы лучше меня и прочее.
- Значит ли это, что когда вы работаете над спектаклем как режиссер, то набираете себе команду исходя из этих принципов?
- Во многом да. И самое главное, чтобы человек был хороший. Одно из самых важных качеств.
- Игорь Витальевич, для вас важно, выходя на сцену, разделять взгляд режиссера, его позицию в этом конкретном спектакле?
- Разумеется да. Бывало, что приходилось по этой причине отказываться от ролей.
- А можете сейчас, уже исходя из опыта, просчитать насколько результат совпадет с ожиданием?
- Если цинично рассуждать, есть, конечно, опыт, который позволяет на определенном этапе попробовать спрогнозировать результат. Но часто я рад заблуждаться, потому что в процессе работы я всегда очень осторожен и до последнего сомневаюсь. И потом, уже играя спектакль, тоже сомневаюсь. Но это вещь совершенно легитимная и, в общем, нормальная.
- И все же для вас что предпочтительнее – быть режиссером или выходить на сцену как актер?
- Это зависит от того, с кем работаешь. Все-таки актер в этом смысле невероятно уязвимый человек. Пресловутая актерская судьба, на самом деле, напрямую связана с поступающими ему предложениями. Тут важно, чтобы был свой режиссер, которому веришь. Потому что режиссер — это диктат. На мой взгляд, тут демократия совершенно неуместна. Режиссер должен знать, что он хочет, и добиваться результата.
- Эксперименты вам близки?
- Смотря какие: эксперимент эксперименту рознь. Если просто так декларировать «нужны новые формы», то я очень настороженно к этому отношусь. Я в этом смысле достаточно консервативный человек и поборник традиций. На мой взгляд, эксперимент может быть только, когда он делается умным человеком со вкусом и стилем. Человеком, понимающим ради чего он экспериментирует, а не просто из желания сделать так, как ещё никогда не было. Хотя революция возможна только в форме — под этим я готов подписаться. Но нельзя это понимать буквально – любая революция в форме вырастает из традиций, из знания их. Из опыта. Если человек бесконечно изобретает велосипед только ради самоутверждения и желания быть «экспериментатором», то мне это совершенно не интересно. Хотя каждый вправе выражать то, что он хочет.
- Вы, безусловно, очень талантливый человек. Задумываетесь об этом? Или представитель творческой профессии не должен думать о себе в таком ключе?
- Это, на мой взгляд, сугубо индивидуально. Кому-то может помогать, что его называют гением, другому может это мешать. Я человек сомневающийся, скорее психастеник – я боюсь таких громких определений, и к себе их никогда не применяю. Хотя цену себе знать надо.
- В работу включаетесь на определенный момент, или вечерами обдумываете спектакли и роли дома?
- Нет определенного рецепта. У меня есть приемы, чтобы переключиться при достаточно интенсивной нагрузке и буквально на час-два. Как правило, мне хватает: либо музыку слушаю, либо тишину слушаю, либо в шахматы играю с компьютером. Просто я в какой-то момент своей жизни понял, что текст роли не надо учить ногами, как это принято. Даже слово «учить» уже отталкивает. Чисто психологически можно подходить к этому по-другому: над текстом надо работать, или с ним работать. Как музыкант или дирижер с партитурой. И тогда противный процесс механического выучивания становится любопытным, творческим. Именно думать над текстом, и он начинает психофизически врастать в твою индивидуальность. Если не на уровне аутентичного «я», то на уровне персоны. Начинаешь понимать, о чем персонаж – как он звучит в диалоге, либо в общей оркестровке спектакля. Вот это я люблю. И таким образом я учу текст. Но для этого необходимо несколько составляющих: умный режиссер, которому эти мысли будут полезны и интересны, и второе — хороший текст, хорошие ноты, чтобы не стало скучно играть после двух раз. Всегда понимал, что «я» в предлагаемых обстоятельствах — то, о чем старики рассказывают, — этого сейчас недостаточно, невероятно мало. «Я» плюс «текст автора» — это уже больше, чем «я». Уже некий фантом, конструкт, где есть и автор, и режиссерская директива, его парадигма – и в которую ты встроен в определенном качестве. Не таким, каким тебя окружающие видят. К этому надо быть готовым. А чтобы это все зазвучало, нужно не только правильно себя организовать, но еще успевать очень много. Нужно читать – этот процесс делает человека человеком, и его ничем не заменишь.
- В такой ситуации насколько велик зазор между личностью актера и создаваемым образом?
- Мне трудно это определить. Во-первых, не всегда получается: процесс достаточно суггестивный и психически зыбкий. В общем, зависит от присутствия, от вдохновения, от многих достаточно неустойчивых вещей. Это полетные моменты, когда что-то получается. Но спектакль должен все время идти не ниже определенного уровня, поэтому как далеко сможешь уйти во вдохновении – не определить. Сегодня большая дистанция, завтра очень короткая.
- Игорь Витальевич, вы очень много энергии тратите на своих спектаклях – это хорошо ощущается в зрительном зале. Как аккумулируете потом?
- Да, есть очень затратные спектакли. Но всё, на самом деле, должно компенсироваться в процессе хорошего спектакля, желательно успешного. Когда понимаешь, что контакт со зрителем произошел, то эта обратная аккумуляция происходит. В идеале, на мой взгляд, должен быть взаимообмен. Когда нет — то у каждого свои способы. У меня творчество всегда связано с моментами сильных сомнений и самоизоляций, когда мне необходимо закрыться от всех и читать, слушать музыку. Иногда помолчать очень полезно. День, два, три — тоже такая практика существует, и многое можно накопить. Или отказаться от какой-нибудь вредной привычки. На время.
- А навсегда?
- Можно и навсегда. Это, очевидно, тоже много даст.
- Почему вы играете в шахматы с компьютером?
- Меня это, с одной стороны, организует, с другой – расслабляет. У нас же постоянно между двумя полушариями головного мозга происходит взаимопроцесс. Когда активно нагружаешь одно, то второе требует тоже каких-то упражнений. А другое в это время имеет возможность разгрузиться.
- Почему с компьютером, а не с человеком?
- Человек – это, опять же, общение, диалог, даже если он молчаливый. А с тех пор, как диалог придуман, он предполагает все-таки обмен. Обмен энергиями.
Вам может быть интересно:
Поддержите канал - подпишитесь!