Глава четвертая
Россия; Москва
Наше время
Юрка опешил – встал посреди аллеи, словно тюкнулся лбом о толстое витринное стекло. Встал и пару секунд беспомощно пялился на Audi TT, с солидной медлительностью вывернувший из-за длинной многоэтажки и двинувшийся навстречу по той же аллее.
По поводу масти этого автомобиля Базылев выразился абсолютно точно, назвав ее «шоколадкой с бронзовым отливом». А вот насчет того, что «здесь таких «Audi» в каждом квартале шарится по десятку» – явно погорячился. За все то время, которое существует модель «ТТ», Юрка встречал подобный цвет раз или два. Не больше.
Охвативший ужас заставляет пятиться назад. Он делает один шаг, другой, третий… Споткнувшись о низенькую оградку клумбы, садиться на пятую точку. И, вскочив, сломя голову несется к дому, из которого совершил побег полторы минуты назад. Только там – в квартире Волкова видится ему спасение.
Ворвавшись в подъезд, он перепрыгивает короткий пролет и влетает в оставленную незапертой квартиру. Хлобыстнув об косяк дверью, вгоняет трясущимися руками рычажок с отмычкой в цилиндр замка и справляется с ним в рекордное для взломщиков время.
Прибежав на кухню, несколько секунд стоит, согнувшись пополам – успокаивает частое, хриплое дыхание. Потом осторожно отгибает край занавески и смотрит на улицу…
А на улице по проложенной вдоль дома аллее медленно, словно принюхиваясь к каждому оконному проему, катит Audi TT шоколадного с бронзовым отливом цвета…
– Черт-черт-черт!.. – ныряет Юрка вниз, в изнеможении садиться на пол и обхватывает руками голову. – Черт!!
* * *
– Привет, – бурчит с порога Анатолий. – Держи.
Молодой человек принимает пакет с водкой и продуктами, уходит на кухню. И уже оттуда вопрошает:
– Ты обещал купить простенький телефон. Купил?
– Извини, Юра. Сегодня не было никакой возможности. Весь день стояли в оцеплении – торгашей на рынке разгоняли; устали как собаки. Спасибо командиру – приказал развезти нас по домам на служебном автобусе…
За столом разговор не идет. Однако после третьей рюмки Ткача прорывает: он рассказывает о подозрительном «Audi», умалчивая при этом о своей неудачной попытке прогуляться до салона сотовой связи.
– Дык тут их тысячи стоят вдоль домов. И ездят, – разводит руками Волков. – С чего ты испугался?
– Я же тебе говорил об этой машине! Забыл, что ли?
– А-а, – трет Анатолий бычью шею. – Думаешь, та самая?
– Ну да.
Омоновец долго сопит и морщит узкий лоб. А после очередной рюмки бодает воздух коротко остриженной головой.
– Не знаю, Юр. Когда забирал тебя из театра – специально смотрел – никого сзади не было. Не знаю, что и сказать…
– Сматываться мне надо!
– Куда?!
Теперь Ткач не торопится отвечать. Он глубоко и взволнованно дышит, тянется к рюмке, а потом к сигаретам… Выпуская тонкой струйкой дым, решительно отрезает:
– Хочу рвануть на Кавказ.
– На Кавказ? Зачем?!
– Там меня точно искать не будут – это раз. И собираюсь найти ту дыру, в которой ты когда-то побывал – это два.
– Ну, ты даешь...
– С документами поможешь?
– Молоток! Я бы тоже не усидел на месте, узнав такое о старшем брате, – хлопает по плечу парня Толя. И добавляет: – А по документам надо помозговать. Есть у меня один надежный кореш…
* * *
План поездки на Кавказ мучительно вызревал в Юркиной голове несколько дней подряд. Вряд ли он родился в те минуты, когда Волков поведал о тоннеле. Тогда что-то шевельнулось в душе, что-то кольнуло в сердце, но мозг конкретной команды не получил. Зато через пару дней Ткач уже ловил себя на мысли, что не прочь побывать в тех местах, где пропал старший брат.
Юрка, всегда живший по расчету и формулам, был не в состоянии объяснить это незнакомое чувство, этот настойчивый зов крови. Однако он четко осознавал: внутри запустился сложный механизм, доселе мирно дремавший и ждавший своего часа. И причиной душевной метаморфозы явилась смерть четверых друзей или не менее сильный «детонатор» – подробности исчезновения Андрея.
Или, что более вероятно – и то, и другое.
– Послушай, – говорит Волков, едва переступив вечером порог, – за мной числится долг по отпуску – не отгулял с прошлого года.
– И что? – не врубается Юрка, принимая пакет с очередным пузырьком водки и набором холостяцкой закуски.
– Сегодня намекнул командиру: дескать, устал – спасу нет; дай пару недель отдохнуть! Короче, он не возражает.
Ткач смотрит на старшего товарища и хлопает длинными ресницами.
– Ты прикидываешься или на самом деле пенек от дуба? – вскипает тот. – В одиночку, что ли собрался ехать на Кавказ?
– А что в этом такого?..
– Да тебе в первом же ауле башку отрежут!
– С какой стати?
– Точно дурак, – зло выдыхает бывший спец. – С такой, ёпсель! У тебя родственники еще остались?
– Да. Тетя Даша…
– Богатая? Деньги у твоей тети водятся?
– Нет. На пенсию выживает.
– А, ну тогда нормально – езжай – тетя Даша выручит. Продаст квартиру, заложит алюминиевые сережки и поедет следом: выкупать любимого племянничка. Если к тому времени он не загнется в яме.
В Юркиных глазах просветлело, морщины на лбу разглаживаются. Наверное, такое же выражение лица было у Ньютона после озарения яблоком.
– То есть… ты хочешь составить мне компанию? – глупо лыбится он.
– Дошло, наконец-то, – наливает полные рюмки Волков. – Завтра порешаю вопросы со своими отпускными, с ксивой для тебя, с билетами. И поедем…
* * *
Всю первую половину следующего дня младший Ткач находился в приподнятом настроении. Во-первых, Анатолий пообещал добыть документы, а это означало старт новой жизни. Во-вторых, очень скоро он свалит из осточертевшей московской квартиры. А, в-третьих, проторчав после завтрака полтора часа у кухонной занавески, он ни разу не заметил проклятую Audi TT.
Потеряв его, отвязались? Или вчера он с перепуга ошибся, приняв машину обитателя здешнего двора за ту, что тащилась за ними по трассе?
Так или иначе, настроение выправлялось.
И то правда – сколько можно себя казнить? В конце, концов, друзья разрабатывали операцию наравне с Юркой, и в авантюре с ОАО «Московская нефтяная компания Глобал-Петролеум» участвовали добровольно – никто их силком в Москву не тащил. Кто же знал, что московские менты окажутся столь проворными? Случившейся трагедии с Базылевым, Толиком, Мухиным и Гобоем все одно не поправить, а самому надо выкручиваться, продолжать жить.
В данный момент Ткача всерьез не устраивает только одно – полное отсутствие связи с внешним миром. Ну не привык он так долго находиться в изоляции! НЕ-ПРИ-ВЫК! А ему страсть как хотелось связаться с кем-то из оставшихся в Саратове друзей: осторожно выяснить обстановку, попросить втихоря успокоить тетю Дашу…
Со старой мобилы звонить он не решался. Тут Волков прав на все сто: отследят, оцепят, схватят за яйца – и банку пива выпить не успеешь.
Выходить в Интернет с помощью ноутбука и беспроводного модема тоже было страшновато. Местные провайдеры «подарят» новый IP-адрес и вычислить его хозяина будет крайне сложно. Но где гарантия, что спецы из Управления «К» не пасут его саратовских респондентов?
Исходя из этого, рождается следующий вопрос: с кем выходить на связь?
Идея приходит сходу.
– Ирэн! – шепчет он, расхаживая по квартире. – Или Пашка. С Иркой я познакомился недавно, встречались раз пятнадцать-двадцать, и она наверняка не успела засветиться в качестве моей постоянной подружки. Паша тем более не числится среди моих друзей. От Паши придется выслушать набор специфических матерных фраз, но это не так страшно, как общение с нашей милицией и прокуратурой.
Решено!
Теперь оставалось придумать способ приобретения новенького сотового телефона. И желательно без дальних путешествий по прилегающим к дому аллейкам…
* * *
Воспользовавшись теми же отмычками, Юрка тихонько выскользнул из подъезда. По-воровски оглядевшись и не заметив «шоколадки с бронзовым отливом», уселся на лавочку и принялся ждать подходящую кандидатуру для реализации своего плана.
Спустя минут десять кандидат появился. В дешевом прикиде, но с отпечатком интеллекта на фейсе.
– Слышь, парень! – негромко окликает Ткач целеустремленно шагавшего студента или школьника старших классов.
– Чего? – притормаживает тот.
– Заработать хочешь?
– У меня время нет, – смотрит студент на часы.
Ткач показывает веер из шести тысячных купюр.
– Купи мне мобильник ближайшем салоне. Очень надо, а я отойти не могу – директора жду. А свой дома забыл…
Парень в недоумении мнется.
– А какой тебе нужен?
– Да любой. Штук за пять-шесть. Симку сразу от любого оператора и остаток денег – на счет. А за потраченное время я тебе заплачу.
– Ну, можно. Тут есть пара салонов возле метро.
– Короче так. Если сделаешь – я тебе без базара десять штук за работу отстегиваю. Понял? – Юрка для наглядности вынимает из кармана приличную стопку голубоватых банкнот.
Студент поправляет на спине ранец в виде мешка, берет деньги и быстро шагает к станции метро. Саратовский аферист глядит вслед, вздыхает и морщит вздернутый нос.
На лице блуждает сомнение…
Через полчаса Ткач на грани отчаяния. Сзади лавочку от посторонних глаз скрывают густые заросли сирени, зато спереди одиноко торчат тщедушные стволы молоденьких кленов. Выверни из-за угла «Audi», и сидящие в ее салоне люди узнают, в каком подъезде скрывается Юрка. Трижды нервы не выдерживают – вскочив, он подкрадывается к краю дома и выглядывает в сторону бурлящего Ленинградского шоссе.
Никого. Ни машин на аллеях, ни студента, возвращения которого он ждет как мессию.
Молодой человек возвращается, падает на лавочку. Трясущимися пальцами подпаливает сигарету, нервно выдыхает дым…
И едва не подпрыгивает от испуга.
– Держи, – звучит голос над самым ухом.
Втянув голову в плечи и обернувшись, он видит подошедшего с другой стороны студента. Запыхавшись, тот протягивает небольшую картонную коробку с изображением мобильного телефона.
– Извини. Долго проверяли, потом оформляли номер.
– Спасибо, дружище! Век тебя не забуду, – отбрасывает сигарету Ткач.
Отсчитав обещанную сумму, он молча сует ее парню; хватает коробку и исчезает с ней за дверью подъезда…
Глава пятая
Россия; Саратов
Наше время
– Серафима, – нащупываю запястье. – Серафима!!
Прислонившись плечом к правой дверце, она уронила голову на грудь и не отзывается.
Лихорадочно пытаюсь определить пульс. На ходу – в движении машины не получается. Либо его попросту нет.
– Суки! – рычу вслед уносящемуся мотоциклу.
И впечатываю в пол педаль газа.
Двести сорок лошадей встают на дыбы и менее чем за семь секунд разгоняют «Опель» до сотни. Плевать на мокрый асфальт, на отвратительное уличное освещение.
Плевать! Я обязан догнать ублюдков!
Вначале байку удается оторваться на квартал. Но вскоре он начинает притормаживать – видно мотоциклисты намерены повернуть под девяносто на улицу Астраханскую, разделенную разбитым посередине широким сквером. Посмотрим, что из этого получится…
Скриплю зубами и не думаю сбрасывать скорость, из-за чего дистанция между нами стремительно сокращается.
Второй седок периодически оборачивается. И когда нас разделяют метров пятьдесят, дважды стреляет в мою сторону.
Хлопков не слышно, зато очень хорошо слышны щелчки по корпусу автомобиля. Лобовое стекло тотчас пошло паутиной трещин, а движок, странно взвыв, сбавил обороты.
Сдавленно матерюсь и прошу:
– Давай, родной, давай! Потерпи немного!..
Он терпит. И дает. Рывками. Неравномерно. Но, тем не менее, упрямо тащит машину вперед.
Парень, управляющий мотоциклом, пытается пройти левый поворот на предельно возможной скорости. Байк опасно кренится, заднее колесо уходит в сторону и норовит обогнать переднее. В эти секунды вооруженному пистолетом стрелку не до исполнения своих обязанностей – обеими руками он вцепился в сидящего впереди товарища и даже не смотрит в мою сторону.
И напрасно. Поскольку «Опель» их стремительно нагоняет.
Мне приходиться немного подвернуть влево, и машину тотчас закручивает на скользком асфальте. И все же в самый последний момент мне удается подцепить бампером корму байка.
Тот ложится на бок и, теряя на ходу седоков, с приличной скоростью пролетает перекресток с Астраханской. Вслед за ним несет и меня. Астраханская – главная, и идущий по ней транспорт имеет преимущество. Не дай бог какой-нибудь юноша с эрекцией наперевес несется на свиданку…
Справа мелькнул одинокий огонек одноэтажного кафе, слева хорошо освещенная площадка под навесом заправки. Мотоцикл, а следом и «Опель» влетают в следующий квартал Шелковичной – сумрачный из-за плохого освещения.
Доносится глухой удар от столкновения мотоцикла с высоким бордюрным камнем. Следом происходит удар о то же препятствие правыми колесами «Опеля».
Левый борт вместе со мной по инерции взмывает вверх, зависает на секунду в воздухе и со всего маху грохает резиной об землю.
Все. Моя машина на краю проезжей части, будто ее аккуратно припарковали напротив захолустного магазина в подвале с огромной вывеской «Все для сварки».
Мозг загодя успел прокачать ситуацию – еще до экстремальной парковки. Я вообще поражаюсь замечательной способности моих извилин молниеносно, а главное – эффективно работать в критические моменты.
Подвеска «Опеля» не успела успокоиться, а я уже выскакиваю из машины и несусь к лежащим на асфальте ублюдкам. Несусь, потому что просчитал наверняка: прежде необходимо разоружить их, а уж потом звонить – вызывать скорую помощь для Серафимы. Если же поступить наоборот, то кто-то из бандюков способен очухаться и довершить начатое черное дело. И тогда врачам некого будет спасать.
Управлявший мотоциклом лежит в длинной луже, образовавшейся от дождя на границе проезжей части и газона. Он точно мертв – современный глухой шлем разбит, внутри сплошное кровавое месиво.
Второй улетел дальше – под стену магазина. Но пока дергается. Агония или болевой шок.
Подхожу, заодно осматривая пространство в поисках его оружия. Здоровенная 92-я «Беретта» валяется рядом. Отбрасываю ее носком ботинка подальше. Чтоб не достал.
Наклоняюсь. Стаскиваю с головы стрелка шлем. Щелкаю зажигалкой и подношу к лицу…
Все верно. Именно тот кавказец, встретившийся мне в арке дома Серафимы, а потом назойливо пасший в течение нескольких вечеров.
На всякий случай обыскиваю… Документы, сигареты, бумажник и старые четки.
Другого оружия при нем нет. Сам он в полубессознательном состоянии, из рта и носа обильно течет кровь. Так обычно происходит при повреждении грудной клетки или внутренних органов.
Самое время позаботиться о Серафиме.
Бегу к «Опелю», открываю левую дверцу и склоняюсь над девушкой. Снова нахожу ее запястье, слушаю пульс…
Есть! В тишине и покое пульс прослушивается. Слабый, нитевидный, но прослушивается.
Произвожу поверхностный осмотр…
Кажется, пуля пошла сквозь спинку кресла и попала в область правой лопатки. Надеюсь, что ранение не глубокое и не опасно для жизни. Лишь бы не случилось большой потери крови.
Так… Жгут при подобном ранении не поможет, поэтому быстренько извлекаю на свет свою волшебную автомобильную аптечку, всегда укомплектованную так, будто мне на «Опеле» в одиночку предстоит совершить кругосветку. Распечатываю пару бинтовых валиков, разматываю бинты и нарочно комкаю в ладони. Затем обильно смачиваю перекисью и, сунув под кофточку, прижимаю к ране. Это не самое радикальное средство, но поможет снизить кровопотерю.
Открываю дамскую сумочку и забираю телефон, кошелек и ключи от квартиры – все это ей пока не нужно, а у меня гарантированно сохранится.
Подхватив Серафиму, осторожно несу к Астраханской. Там на углу я заметил автозаправочную станцию – она, наверняка работает круглосуточно.
Девчонка-кассир заметила меня, когда я пересекал проезжую часть. Выскочив из домишки, кричит:
– Что случилось?
– Авария. Мотоцикл за углом разбился. Вызывай скорую!
Захожу внутрь домишки. Тут и касса заправки, возле которой девчонка связывается с диспетчером скорой помощи, и крохотный магазинчик по продаже масел, и небольшое складское помещение с мягким топчаном. Укладываю на него Серафиму и еще разок проверяю комок бинтов. Вроде бы, крови стало меньше.
Возвращаюсь к открытой двери, достаю сигарету…
С минуту задумчиво смотрю сквозь пелену не стихающего дождя. Смотрю и решаю непростую дилемму. Остаться и все как на духу выложить оперативникам? А вдруг это «все» не так просто, как видится изначально? Вдруг кавказец здесь не ради заурядной мести, а исполняет чью-то волю и работает не один? В этом случае привязывать себя к дому на время работы следствия глупо…
В общем, пока девица диктует диспетчеру адрес, решаю смотаться. Скоренько пересекаю дорогу, пылю мимо магазина «Все для сварки»…
И вдруг слышу надсадный кашель.
Останавливаюсь. Лежащий под стеной стрелок бьется в судорогах и плюется кровью.
Присаживаюсь рядом на корточки. Достаю из его кармана паспорт, листаю странички…
Бунухо Замаевич Газдиев. Год рождения – 1970-й. Республика Ингушетия, Джейрахский район, село Джейрах, улица Мамилова…
– Что же тебе от меня было нужно, господин Газдиев? Чего ж ты ко мне привязался, а?..
Тот пучит глаза и с клокотанием в глотке сипит:
– Не ищи Ткача – младшего брата пропавшего капитана. Он мертв. Не ходи в ущелье. Мой отец рассказал о великой тайне. Теперь мы вас всех уничтожим…
Малопонятные фразы удивляют и кое-что объясняют. По крайней мере, причины охоты на меня теперь очевидны. А прозорливость Серафимы поражает – ведь она сразу увязала в одну цепочку появление кавказца и стрельбу с пропажей Юрки.
Наличие у кавказца сведений о попавшем без вести Андрее, худо-бедно объясняется – все же Кавказ не столь огромный регион, чтобы скрыть подробности и результаты довольно масштабной войсковой операции, носившей кодовое название «Крестовый перевал».
Но откуда ему известно о младшем Ткаче? О каком ущелье он говорит? О какой тайне поведал ему отец? Или все это – бессвязная чушь?..
– Не ищи, не ходи… А чего я еще тебе должен? – усмехнувшись, выпускаю струйку табачного дыма.
– Ты должен умереть. Вы все скоро умрете!
– О как! Ну, о сроках моей кончины не тебе решать, козлина. А Богу…
Стоило мне произнести эти слова, как неудачливый стрелок схватил мою руку, хватанул широко открытым ртом воздух, напрягся и… обмяк.
Освобождаясь от крепкой хватки, внезапно делаю следующее открытие: на указательном и среднем пальцах правой кисти отсутствуют по две фаланги. Ах, вот почему его рожа мнилась мне знакомой! Мы действительно с ним встречались на Кавказе, и я отлично помню обстоятельства этих встреч.
Однако об этом позже. Сую паспорт в карман хозяина, а четки решаю на всякий случай прихватить – судя по виду, вещица очень старая и значимая.
Теперь следует посмотреть, что у меня с плечом – пропитавшаяся кровью футболка противно липнет к телу. И успеть смотаться до приезда скорой помощи и наряда милиции, который непременно вызвали врачи. Это прописано в их обязанностях.
Сажусь в машину, пихаю остатки бинта под футболку и прижимаю к ране. Это даже не рана, а так… недоразумение. Словно рассекли кожу ударом кнута.
Затем с опаской поворачиваю ключ и… вместо привычного низкого гула слышу неприятный скрежет. Понятно. Приехали.
Ставлю рычаг на нейтралку, покидаю салон и толкаю пострадавший «Опель» прочь подальше от пересечения Астраханской и Шелковичной…
Метров через двести бурлацкой работы подворачиваю на свободное место в стояночном кармане и наблюдаю за подъехавшими к АЗС спецмашинами.
* * *
Дождавшись, когда оперативная группа закончит обмеры с художественной фотографией места происшествия и уберется восвояси, я ловлю такси и прошу отбуксировать мою машину до ближайшего частного СТО, способного ремонтировать иномарки. «Вначале, – считаю я, – надлежит сделать, чтобы машина ездила. А уж после беспокоится о разбитых стеклах, дырках в фюзеляже» и залитом кровью кресле.
Парень попался сговорчивый: без лишних вопросов цепляет «Опель» тросом, и медленно тащит по спящему городу…
Сидя за рулем и слушая надсадный скрежет разбитой подвески, я размышляю о Серафиме, о превратностях судьбы, о беспалом боевике в третий раз перешедшем мне дорогу…
Предыдущая, она же вторая встреча с этим «духом» состоялась 16 февраля 2005 года в селе Кантышево, где мои ребята совместно с ротой внутренних войск и подразделением ОМОНА ликвидировала Абу Дзейта и его сподвижников. Если быть точным, это произошло сразу после штурма невзрачного кирпичного дома. Операцией руководил полковник. Нормальный мужик с усталыми глазами: толковый, смелый – за спинами пацанов не прятался. Во время обыска кирпичного дома его ребята выносили на улицу мертвых, а раненному «духу» вкололи сильное обезболивающее, уложив затем обмякшее тело на носилки. Когда его проносили мимо, я, как и сегодня, обратил внимание на окровавленную правую кисть, судорожно сжимающую рану на животе. На указательном и среднем пальцах этой кисти отсутствовали по две фаланги. И отсечены они были не в том бою, а гораздо раньше – во время первой с ним встречи.
Впервые наши пути пересеклись месяцев за десять до штурма в Кантышево. Рядовой случай: ребята на блокпосте остановили невзрачную легковушку для проверки документов. Водила чист, как младенец; два пассажира – в розыске. Причем один – молодой да ранний – то ли под наркотой, то от рождения ушибленный. Сразу начал грозить, кидаться и не успокоился, пока не разбили фейс.
Везти в Грозный эту сладкую парочку «посчастливилось» мне. Дело не хитрое – окольцевали «духов» браслетами, запихали на заднее сиденье УАЗа, два бойца утрамбовали их слева и справа; я занял место рядом с водилой. Поехали…
По мере приближения к Грозному обшалдыренный снова завел шарманку: «Да я вас русских свиней убивал, и буду убивать; резал вам глотки, и буду резать; стрелял вас, как бешеных собак и буду стрелять…» При этом норовит, сучара, дернуть меня за плечо и показать свою натруженную ладонь: «Вот, смотри! Вот этой самой рукой я держал кинжал, этими пальцами нажимал спусковой крючок…»
В общем, всю эту блевотину я слушал спокойно – мозгов у него как у примата, да и те покорежило наркотой. Мало ли каких голосов наслушался? Мало ли цветных глюков насмотрелся?..
Однако скоро чеченец допустил серьезную ошибку. Повествуя о подвигах, он стал называть конкретные факты: тогда-то им был добит раненный сержант-контрактник Степанов; в таком-то месяце обезглавлен сотрудник МВД Ишкильдин; тогда-то забит до смерти прикладом автомата взятый в заложники помощник прокурора Кудинов. А неделю назад из снайперской винтовки им расстреляны два офицера и женщина, ехавшие в легковой машине.
О смерти сержанта-контрактника с сотрудником МВД я, возможно и слышал, но в том году народу нашего полегло немало – каждого не упомнишь. Про обезглавленного помощника районного прокурора знаю – информацию недели три назад доводили. А вот о расстрелянной легковой машине мне известно очень хорошо. Более того, я был лично знаком с одним из погибших офицеров – с командиром роты из 46-й Отдельной бригады оперативного назначения, в расположении которой мы и квартируем.
Это разбудило дремавшую ненависть.
– Останови, – приказал я водиле.
«Уазик» взбаламутил светлую пыль на обочине возле реденькой иссушенной дубравы. До Грозного рукой подать.
Распахиваю заднюю дверцу.
– Дайте-ка мне его сюда.
С притихшего героя снимают наручники, выталкивают наружу. Ватные конечности не слушаются, глазки растерянно рыщут по сторонам.
– Держи, – подаю свой тяжелый кинжал.
«Дух» недоверчиво смотрит в упор.
– Бери-бери. Хочу посмотреть, на что ты способен. Воин Аллаха…
Растерянность в его глазах сменяется бешеной решимостью, но он медлит – кинжал пока остается у меня.
Понятно: побаивается тех, что остались в машине. У них меж коленок стволами вверх зажаты автоматы.
– Не сомневайся – потом они тебя пристрелят, – вкрадчиво обещаю чеченцу. И подзадориваю: – Но мне-то ты кишки выпустить успеешь, а? И сразу на суд к Аллаху. Ну, давай же! Покажи свой героизм!..
Свершилось – он выхватывает из моей руки кинжал!
Почти без замаха пытается нанести удар снизу в живот, но я готов к такому повороту. Перехватываю запястье, а справой хорошо заряжаю в челюсть.
«Дух» отлетает к кряжистому дубу и, приобняв его, мычит сквозь разбитые губы.
Подбираю кинжал, медленно подхожу сзади. Фиксирую на стволе дерева правую ладонь кровожадного уродца и одним ударом отсекаю по две фаланги с указательного и среднего пальцев правой руки.
– Чтобы больше не стрелял в людей, сучара. А не успокоишься – отхвачу и на левой.
Подтаскиваю за шкирку скулящего бандита к машине. Заталкиваю в салон и бросаю следом индивидуальный перевязочный пакет.
– Перевяжите…
Едем дальше. В машине почтительная тишина. И только «дух» изредка подвывает, мешая свои чеченские ругательства с нашими русскими…
Сдав беспалого «героя» представителям чеченского МВД, я скоро забыл о коротком происшествии. Подумал: коль за ним числится столько «подвигов» – впаяют по самые гланды.
Каково же было мое удивление, когда ровно через десять месяцев наши пути пересеклись в Кантышево.
Какая прелесть!
Впрочем, о чем это я? Чай в России живем, а не в каком-нибудь Гондурасе. Взятки у нас берут охотно. Хорошие взятки – с большим удовольствием. А за очень хорошие – прокурор тебе заместо мамы какаву в постель притаранит.
Впереди начинается пологий спуск. Аккуратно подтормаживая, сохраняю дистанцию до буксира. И вдруг хлопаю ладонями по рулевому колесу:
– Черт! А ведь «дух» и в УАЗе лепил что-то очень похожее: скулил про ущелье, про отца, про скорую смерть всех русских! И через десять месяцев в Кантышево говорил о том же! Может, он и впрямь больной на голову?..
Жаль, поздновато я об этом вспомнил. Надо было вытрясать из него сведения, пока находился в сознании. А теперь поздно…
Таксист завез меня в жуткую глухомань, где я – коренной саратовец, ни разу в жизни не бывал. Окраина города, ряды гаражей вдоль железной дороги. Вдали свет – открыто несколько воротных створок. Значит, СТО работает и есть реальный шанс.
– Приехали, – машет таксист.
Благодарю и щедро расплачиваюсь. В моем положении лучше передать, чем недодать.
– Мастеров зовут Серега и Антон, – подсказывает довольный парень. – Занимаются движками, ходовой, жестянкой, покраской. И даже инжекторы регулируют…
– Ясно. Три в одном.
– Точно.
– Бывай. Мы друг друга не видели.
– Само собой, командир…
* * *
– Так не пойдет, – наотрез отказывается мастер – то ли Серега, то ли Антон. – Предлагаю другой порядок.
– ?
– Сначала поменяем стекла и заделаем дырки в кузове, а потом уж…
– А в чем разница? – не понимаю я.
– В том, что если нагрянут менты, то из-за криминального характера повреждений сразу посыплются вопросы: Чья машина? Почему не сообщили?.. А так – стоит на ремонте ваш «Опель» вполне себе благообразный; мы копаемся в движке и ничего о ваших похождениях знать не знаем.
– Хм, логично, – чешу я репу. – Только никаких похождений на самом деле не было.
Мастер вытирает ветошью руки и подозрительно косит на мои перепачканные кровью ладони.
Однако упрямо стоит на своем:
– Это не нашего ума дело.
Затем берет блокнот с калькулятором, что-то записывает, считает… И, показав дважды подчеркнутое на листочке число, объявляет:
– С вас задаток – тридцать процентов.
Роюсь в карманах и с трудом набираю нужную сумму. Вообще, надо сказать, диагноз кузову «Опеля», подвеске и его мощному двухлитровому движку постановлен неутешительный – ремонт влетит мне в копеечку. Но деваться некуда.
– Когда сделаете? – протягиваю деньги.
– Диктуйте номер мобильного телефона. За сутки до готовности звякнем…
– Ну, примерно? День, два, три?..
– Дня четыре. Если очень срочно – будем работать и по ночам. Тогда сделаем за двое суток…
Ага, намек ясен. И тут все условия для счастья клиента: хочешь сэкономить на ремонте – походи недельку пешком; желаешь перемещаться с комфортом – изволь рассчитаться по срочному тарифу. Сервис, мля…
– Мне не к спеху, – говорю я, прощаясь.
– Хозяин – барин, – доносится вслед.
Домой иду неторопливым шагом, с трудом и чуть не по звездам угадывая во тьме путь. В карманах помимо собственных ключей, бумажника и телефона, лежат наиболее ценные вещи Серафимы. Те же ключи от квартиры, тот же телефон, деньги. Остальное: зеркальце, косметику, пилку для ногтей, упаковку таблеток и прочую мишуру я оставил в бардачке машины.
Встав под единственным фонарем на пересечении спящих улочек, подпаливаю очередную сигарету и невольно подмечаю, что выкурил сегодня треть пачки. Давненько я столько не дымил. Но что делать – такой уж насыщенный трагичными событиями день. Сначала известие о гибели Юрки, потом сердечный приступ у Дарьи Семеновны. Наконец, появление проклятого мотоцикла, обстрел автомобиля, ранение Серафимы и короткая вспышка сумасшедшей погони…
Похоже, уснуть сегодня без приличной порции водки не получится.
Глава шестая
Россия; Саратов
Наше время
Сигнал мобилы с долгой настойчивостью прорывается сквозь крепкие объятия небытия. Звонит, вибрирует, надрывается.
Ни малейшего желания открывать глаза, искать его, узнавать чей-то голос, отвечать на дурацкие вопросы.
Слава богу – замолк. Блаженно проваливаюсь в сонную бесконечность…
Не знаю, сколько проходит времени, но он оживает опять. И кому я понадобился в такую рань?!
Впрочем, мне не известно, сколько сейчас времени: восемь, десять или полдень. Известно лишь, что после стакана водки побаливает голова, а из-за позднего отбоя жутко хочется спать.
Третья попытка окончательно выдернуть меня царства Морфея.
Как же он мне надоел! Сволочь. Надо сменить мелодию и убавить звук…
Мозг хоть и вяло, но постепенно включается в работу. Начинаю соображать, перебирая основных абонентов…
Мама, стараясь не шуметь, возится на кухне.
Юрки больше нет.
Дарья Семеновна звонить не может – она лежит в реанимации и вообще боится мобильников.
Серафима в больнице, ее сотовый у меня…
«Стоп. Серафима! – вскакиваю с постели. – Возможно, она пришла в сознание и попросила кого-нибудь из персонала набрать мой номер!»
Резкое движение вызывает столь же резкую боль в плече, по которому вскользь шибанула пуля. Но мне сейчас не до нее. На ходу поправляя бинтовую повязку, нахожу аппарат.
Точно! На экране незнакомый номер.
– Да!
– Паш, ты? – настороженно вопрошает голос. Причем мужской.
Я ошарашен. Если это незнакомый медик, то через чур фамильярный.
А вдруг это не медик! Тогда кто?..
Сдержанно отвечаю:
– Ну, я.
– Не узнал?
Голос кажется знакомым. Однако меня всегда раздражала дурацкая манера затевать на расстоянии игру в угадайку.
Сквозь позевоту включаю сарказм:
– Как же, как же! Узнал! Вы опять хотите попросить в долг до субботы?
– Паш, ты ж вроде травку не куришь, «моментом» водяру не занюхиваешь…
И тут молнией прошибает догадка: уж не голос ли это младшего Ткача?
Судорожно глотнув минералки из стоявшей рядом с диваном бутылки и плеснув ею же на вспотевший загривок, выдыхаю вместе с газом:
– Юрка, ты?
– Наконец-то, признал.
Какая прелесть! Сюрприз за сюрпризом. Правда, на этот раз сюрприз приятный.
– Интересно девки пляшут… – чешу волосатую грудь и невольно перебираю аналогии чудесного воскрешения. Да, на войне такое происходит. Правда, очень редко.
На всякий случай уточняю:
– Ты, случаем, не с того света звонишь?
Юрка напряженно молчит – видно тоже по какой-то причине плохо соображает. Приходится объяснять.
– Мы тебя, между прочим, схоронили.
– Как это?!
– Очень просто. Без воинских почестей и салюта, но с соблюдением христианских традиций. Поминать вот намедни собирались.
– Паш, у вас там у всех глюки или через одного? – с обидой спрашивает молодой балбес. – Ирку щас набрал – у нее истерика. Тоже не верит, что это я и сбрасывает звонки. Дура… Ты про какие-то похороны мозг сношаешь!..
Вкратце передаю суть новостных сюжетов, увиденных по телеку и дословно переданных мне Ириной.
– Да, – соглашается Ткач, – сгоревший «форд» я тоже лицезрел на экране. И трупы друзей видел. А вот до конца сюжет не досмотрел – нервы не выдержали.
– Деньги на балансе твоего телефона есть? Говорить можешь?
– И деньги есть. И говорить могу.
– Тогда рассказывай по порядку о своих похождениях.
Он нехотя и сбивчиво повествует о разработанной им операции по ограблению крутой московской нефтяной компании. О тщательной подготовке в Саратове, о гладком исполнении в головном офисе. И о полном провале на улицах Москвы. При этом впервые снисходит до извинений за свои проделки и просит побеспокоиться о тете Даше.
Ну, надо же – что я слышу!
Охренев от избытка негативной информации, выдаю ядреную матерную фразу и спрашиваю о дальнейших планах. Тот мнется, мямлит чухню. Похоже, прилично расстроен и хочет свернуть разговор.
– Послушай. Послушай, черт тебя подери! – кричу в трубку. – У каждого в жизни есть чёрные полосы, но только от тебя, идиот, зависит их ширина! Понимаешь? От тебя одного!
– Ладно, Паш, не кричи. И без тебя блевать охота… Кстати, я встретил Волкова.
– Что? – не разобрал я последней фразы.
– Я познакомился здесь с Волковым. С тем… С вашим сослуживцем, который один уцелел под лавиной…
Еще одна некислая новость из разряда сенсаций. Я уж грешным делом, считал его покойником. Думал: либо спился, либо со своим вспыльчивым характером загнулся в тюряге. Значит, остепенился, поумнел.
Новость на самом деле радует, и я невольно смягчаю тон:
– Как же вас угораздило познакомиться?
– Он был в числе омоновцев, присланных искать меня в театре. В общем, узнал по фейсу и спас.
– Хм. Вот хомяк узкоглазый! Значит, он служит в московском ОМОНе?
– Давно уже служит. А почему ты его называешь узкоглазым? Вполне себе русская морда…
– Ну да, русская. Только по документам он не совсем русский.
– Слушай, Паш… Может, это к лучшему, что меня посчитали погибшим?
– Ни хрена себе! А ты о тетке подумал? Ее, между прочим, после известия о твоей кончине увезла скорая помощь.
– Куда увезла?
– В реанимацию. Стало плохо с сердцем. Сегодня вот собираюсь проведать.
– Черт… – виновато вздыхает молодой повеса. И все-таки настаивает: – Паша, не говори, пожалуйста, никому о моем звонке. Ладно?
– Постараюсь. Как же ты планируешь поступить дальше? Как ты вообще собираешься жить?
Юрка берет паузу, несколько секунд сопит в трубку. Потом выпаливает:
– Поеду на Кавказ.
– Зачем?
– Хочу побывать на том месте, где пропал без вести мой брат. Да и деваться мне пока некуда. Пусть все уляжется, устаканится. А там посмотрим…
– Подожди-подожди. Что-то я не пойму, – нащупываю ладонью пачку сигарет. – Во-первых, это опасно – относительный порядок на Северном Кавказе наведен только в городах. А во-вторых, как ты найдешь то место, где пропал Андрей?
– Со мной согласился поехать Толя Волков. У него как раз выпадает отпуск. Он и покажет.
Это меняет дело. Толик – бывалый спец, в горах его голыми руками не возьмешь. К тому же он – единственный человек, точно знающий, где находился Андрюха во время схода той проклятой лавины.
Открываю настежь окно, щелкаю зажигалкой, выпускаю облако дыма. Кажется, я стал много курить. Ладно, не будем отвлекаться.
В пользу Юркиной затеи говорят несколько фактов: поездка на Кавказ не сулит ему легкой жизни, и она вряд ли связана с криминалом. Более того, побывать на месте гибели старшего брата будет крайне полезной терапией для молодого взбалмошного эгоиста. Морально-психологической терапией. Быть может, хоть это заставит его взглянуть на жизнь по-другому.
– Поезжай, – говорю ему спокойным уравновешенным тоном. – Я никому не скажу о твоем звонке. Но при одном условии: ты должен держать меня в курсе событий. Сам понимаешь – это все-таки не экскурсия. И не турпоход.
– Хорошо, Паша. Договорились. И… у меня к тебе просьба.
– Валяй.
– Не звони мне на этот номер, ладно? Я при случае сам тебе позвоню…
* * *
Мама в курсе пропажи младшего Ткача. Она, безусловно, переживает, и каждый раз расспрашивает о новостях на данную тему. За завтраком я рассказываю о несчастье с Дарьей Семеновной, благоразумно умалчивая обо всем остальном: о ночной стрельбе, о ранении Серафимы, о Юркином звонке. Затем поспешно собираюсь, прихватывая вещи двух лежащих по разным больницам женщин. Мама присовокупляет свежие фрукты и аккуратно свернутый белый халат.
Выхожу на улицу. Под утро тучи растаяли, ветер стих, выглянуло бледное солнце. От лившего целые сутки дождя остались огромные лужи и пропитанный влагой воздух…
Завернув за угол, достаю телефон и набираю номер диспетчера скорой помощи. Прикинувшись взволнованным женихом, расспрашиваю о молодой женщине, пострадавшей прошлой ночью на пересечении Шелковичной и Астраханской.
– Доставлена в 1-ю Советскую больницу, – сочувственно отвечает девушка. – Зайдите в приемное отделение – там вам все про нее расскажут. Если состояние позволяет – разрешат навестить…
Спасибо милая. Дай бог тебе непьющего мужа и детей-отличников.
Решаю начать с кардиологии 2-й Советской больницы – это всего в двух шагах от нашего дома на Белоглинской. Иду по тропинке через двор, дабы срезать путь и побыстрее увидеть Дарью Семеновну. Однако вскоре ловлю себя на странной мысли: чаще думаю не о Дарье Семеновне и даже не о Серафиме, а о Юркиной поездке на Кавказ. Хоть у меня и не возникло возражений против рисковой затеи, но почему-то сейчас она мне нравится все меньше и меньше…
Мда. Посещение сих заведений никогда не добавляло мне оптимизма и любви к отечественной медицине. Конвейер черствости и жестокосердия.
Дарья Семеновна все еще в реанимации. Я отловил в светлом коридоре симпатичную практикантку в зеленой пижаме и таком же зеленом колпаке, прислонил ее к стенке, навис над хрупким тельцем и, зловеще улыбнувшись, стал расспрашивать о здоровье любимой тети. Через минуту допроса с пристрастием, она подводит меня к стеклянной стене, за которой в ровную линию выстроились специальные кровати, и дружно мигают лампочки с мониторами.
Пожилая женщина сразу меня узнает, улыбается, машет рукой. И… промокает салфеткой слезы.
«Черт! – ругаюсь про себя. – Наверное, не стоило появляться и напоминать ей о трагедии с Юркой».
– Передай ей фрукты, – сую девчонке пакет.
– Здесь хорошо кормят, – возражает она.
– Тогда сама скушай. Они свежие…
* * *
До 1-й Советской больницы иду пешком.
Настроение фиговое, не смотря на утренний звонок «покойника». Почему-то его намерение рвануть на Кавказ все сильнее и сильнее давит на мою психику. Причин этого давления я пока понять не в силах. Видимо, немного волнуюсь перед встречей с Серафимой…
Отыскав на территории больничного городка квадратный домишко с квадратное же вывеской «Приемное отделение», захожу в подобие холла. Справа за столом сидит бабка с повадками сторожа-администратора. С этой номер, рассчитанный на сопереживание, не прокатит. И допрашивать ее бесполезно – бой-баба с голосом римского воина сама кого хочешь допросит.
Называю фамилию Серафимы, представляюсь родственником. Бабка деловито копается в журнале и с недовольным видом информирует:
– Лежит в послеоперационной палате хирургического отделения.
Ага, значит, уже сделали операцию. Интересуюсь состоянием и получаю ответ из социализма:
– А я почем знаю?!
Так и огрел бы грымзу журналом по крашеной башке.
– К ней пропустят?
– Пропустят. Если купишь у дежурной бахилы и наденешь халат…
Сука. Такие должны тянуть лямку в подвале морга и общаться исключительно с трупами.
Ищу хирургическое отделение, покупаю бахилы и, вырядившись идиотом, топаю на второй этаж…
Тихо постучав, толкаю дверь. В небольшой палате по обе стороны от окна стоят две кровати. Одна аккуратно заправлена, на другой лежит Серафима. Рядом возвышается штатив с пузырьком, от которого к ее руке прозрачной змейкой вьется трубка.
Проскальзываю в палату.
Увидев меня, девушка растягивает губы в подобие улыбки и шепчет:
– Привет.
Лицо бледное, шикарные волосы разбросаны в красивом беспорядке по тощей подушке.
Приблизившись, целую ее в щеку.
– Как ты?
– Нормально. Медсестра сказала, что ночью меня прооперировали, вытащили пулю. А я все проспала под наркозом – ничего не помню.
Присев рядом на стул, нахожу ее прохладную ладонь.
– Прости меня, Серафима.
– За что?
– За все это, – обвожу взглядом больничные хоромы.
– Перестань. В чем ты виноват? – легонько сжимает она мои пальцы. – У тети Даши был?
– Да. Около часа назад.
– Как она?
– Уже лучше. Виделись через стеклянную стенку реанимации. Выглядит хорошо. Даже ручкой помахала.
– Ну и слава богу. А ко мне следователь с утра приходил. Представляешь?
Ого! Похвальная оперативность! Чего не скажешь о случае с Юркиной компанией. Вслух оценивать сие событие не решаюсь. Серафиму считаю не только красивой, но и сообразительной женщиной, поэтому жду продолжения.
– Врач долго меня терзать не разрешил, и следователь – угрюмый такой мужчинка с въедливым взглядом – задавал вопросы минут десять, – шепчет она и крепче сжимает мою руку. – Я не сказала о тебе ни слова.
– Что же ты ответила ему?
– Шла домой, внезапно услышала сзади рев двигателя и хлопки. Почувствовала удар в спину – в область правой лопатки и… И больше ничего не помню.
До чего же она мне нравится! Красива, умна и с неповторимой безуменкой в больших выразительных глазах.
– Да. Для того чтобы расплести узлы этой истории, лучше держаться подальше от милиции и следователей. Спасибо, Серафима.
– Не за что. Просто мне показалось, что следователи окончательно испортят твой отпуск. Павел, а что произошло после выстрелов? Я ведь на самом деле ничего не помню.
Пододвинув стул ближе, в двух словах пересказываю финал вчерашних гонок со стрельбой.
– Ты опознал их? – вновь поражает она своей прозорливостью.
– Того, что управлял мотоциклом, я раньше не видел. Второй оказался тем кавказцем, на которого я наткнулся в твоем дворе. Но это не главное.
– А что главное? – доверчиво смотрит она.
Я машинально ощупываю карманы – мне опять чертовски хочется курить. Дымить в палате я, разумеется, не сбираюсь. Просто тяну время и гадаю: посвящать Серафиму в тонкости непростой и длинной истории или поберечь ее нервы?
И все же решив быть до конца искренним, повествую о первой встрече с кавказцем в окрестностях Грозного, о второй в Кантышево. И, наконец, о нескольких странных фразах, произнесенных им вчера за минуту до смерти.
– Не ищи Ткача – младшего брата пропавшего капитана. Он мертв. Не ходи в ущелье. Мой отец рассказал о великой тайне. Теперь мы вас всех уничтожим… – словно заклинание повторяет Серафима. – И вправду загадочно. Кто будет искать погибшего Юрия? Зачем?..
– Это еще не все новости.
Она опять глядит на меня доверчивым взором, ждет.
– Юрка жив. Он звонил мне утром. А в Москве у здания театра, видимо, произошла какая-то ошибка при опознании тел.
Ее глаза округляются. Сначала от величайшего изумления, потом от радости. Мне приходиться поднести указательный палец к губам.
Серафима улыбается и часто кивает.
– Говорить об этом пока не следует. Даже тете Даше, – предупреждаю девушку.
– Да-да, я понимаю – там все очень непросто. А как же он намерен поступить? Если он объявится – его сразу арестуют.
Закономерный вопрос. И я, помнится, топал этой же тропинкой.
– Он встретил в Москве Волкова.
– Волкова? Того, который…
– Да-да. Уцелевшего под лавиной. Юрка собрался вместе с ним ехать на Кавказ.
– Зачем?!
– Хочет побывать в тех местах, где пропал Андрей.
От обилия свалившейся разом информации Серафима теряется. Однако растерянность быстро проходит. Слегка нахмурив лобик, она хватает мою руку и шепчет:
– Павел, мне ужасно все это не нравится!
– Мне тоже, – вынимаю из пакета и передаю ее вещи: телефон, ключи от квартиры, кошелек…
– Павел, что ты задумал?
– Я бросил на твой счет пятьсот рублей. Неизвестно сколько тебе предстоит тут лежать. Кроме того, попрошу маму приходить сюда через день…
– Павел! Ты собрался ехать с ними?
Черта-с-два от нее что-нибудь скроешь.
– Не совсем. Не совсем… Просто хочу проследить за Юркой. Как бы его опять не угораздило во что-нибудь вляпаться.
Она притягивает меня за руку, обнимает и нежно целует. Сначала в щеку, потом в губы. Спешу обрадоваться этому поцелую, ибо наше сближение идет настолько медленно, что процесс грозит затянуться на пару столетий. Но за радостью приходит грусть: мы снова расстаемся.
Она молчит. Лишь крохотная слезинка стекает к подушке по левому виску.
Она молчит. Потому что не только безумно красива, но и чертовски умна.
* * *
Покинув территорию больницы, поворачиваю в сторону частного СТО, где мастера Серега и Антон колдуют над моим «Опелем». Необходимо поторопить их и доплатить за срочность. Надеюсь, завтра машина будет отремонтирована, а я за этот срок успею подготовиться к дальней поездке.
– Надо рвать, – подбадриваю я себя. – Да, маму огорчит мой ранний отъезд, однако ей хорошо знакома практика отзыва офицеров из отпусков – подобное случалось и раньше.
Пока иду пешочком, заново прокручиваю разговор с Серафимой. Возможно, я сказал многовато. Но, во-первых, я доверяю этому человеку не меньше чем своим боевым товарищам. Во-вторых, в разговоре я оперировал фактами, нарочно умолчав о своем подозрении. А ведь именно оно – подозрение подвигло меня принять решение немедленно рвануть на Кавказ.
Это чертово подозрение родилось утром в разговоре с Юркой. Оно точило по дороге в кардиологию и в 1-ю Советскую больницу. Оно не давало покоя в палате Серафимы. И, в конце концов, оно же побудило к действию.
Подозрение касалось личности мужика, спасшего Юрку в театре. Это определенно не Волков. Во всяком случае, если судить по Юркиной фразе «вполне себе русская морда». Настоящий Волков был чистокровным казахом со всеми вытекающими внешними признаками: кряжистый и кривоногий, с круглой башкой и сильно выступающими скулами. Ну и естественно со щелками узких глаз на плоском лице. Настоящая его фамилия была – Каскыров, что в переводе с казахского и означало «Волков». Звали – Тогжан. Вот в бригаде и прицепилась русская транскрипция «Толян». Толян Волков. Он не возражал. Да и вообще, он был отличным и своим в доску парнем – бесхитростным, работящим, надежным. Только взрывался иногда не по делу, когда много выпивал. А помногу выпивал он частенько.
Усилилось мое подозрение еще одной фразой младшего Ткача. «Он был в числе омоновцев, присланных искать меня в театре. В общем, узнал по фейсу и спас…»
Это заблуждение присуще многим парням, у которых есть старшие братья. И не просто братья, а идолы – уважаемые, любимые, боготворимые. Младшие считают, будто похожи на своих кумиров, а на самом деле внешнего сходства не больше чем у тигра с зеброй. Вот и Юрка тешит себя мыслью, что походит на Андрюху. А в реале ничего общего – ни в росте, ни в сложении, ни в лице. Просто два разных человека, если поставить рядом. Я абсолютно уверен: ни казах Волков, никто другой из ветеранов нашей бригады сроду не признали бы в Юрке младшего брата пропавшего без вести капитана Ткача.
И поэтому, подходя к раскрытым воротам частного СТО, я полон решимости мчаться на Кавказ.
Сказано сделано. Остается собирать вещички и – в дорогу. Как говорят в нашей бригаде: «Шахиду собраться – только подпоясаться…»
Продолжение: https://dzen.ru/media/id/5ef6c9e66624e262c74c40eb/krestovyi-pereval-chast-4-glava-1-2-3-6518e99580aaf60fc743abfa
