Петр вышел из дома, оставив сумку с продуктами там, где она лежала. Не смог он взять ее, ведь только что критиковал жену за то, что она готовит ее ему. Выехав со двора, он направил мотоцикл к МТС, где стояла техника. Со вчерашнего дня начали сеять озимые, это время особенно нравилось Петру: уже не было жары, чаще всего дул ветерок – не холодный, осенний, и не жаркий, летний, а самый хороший, свежий, теплый, мягкий - и пыли нет. Женщины, которые стоят на сеялках, с утра одеты в теплые куртки, платки, а к обеду снимают все это, оставаясь в легких кофтах, подставляя лица уже не обжигающему солнцу. Ему даже казалось, что в это время земля более благосклонно принимала семена, чем весной.
Но сегодня мысли Петра были мало заняты погодой и севом. Разговор с Зоей оставил в нем какое-то необъяснимое чувство: с одной стороны – вина за эту Верку (Петр почему-то не мог назвать их отношения никак: ни любовь, ни симпатия, а так – и его сегодня взорвало слово, произнесенное десятилетней дочкой – «кобелюга»), с другой стороны – раздражение, ему очень не хотелось назвать происходящее изменой. Хотя как это назвать иначе, он тоже не знал. Вернее, не хотел. С этим словом почему-то возникал цвет стерни – желто-грязный, с переплетением тонких стеблей вьюнка, или березки, как называли эту траву тут. Хотя почему стерни – он не понимал. Может, потому, что свое дело она уже сделала – выдержала колос, отдала людям зерно, а теперь ненужная, лишняя, затрудняющая шаг, колющая, царапающая даже через брюки, мешает, путается под ногами?
Вспомнив Верку, он даже потряс головой – так явственно предстала она перед ним, расстегивающая кофточку под скирдой соломы, призывно смотрящая на него своими горящими глазами. Он чувствовал ее власть над собой, но это его тоже раздражало: выходит, он не по своей воле с ней, а подчиняется ее воле. И сколько это будет продолжаться – неизвестно. Жениться на ней он не собирается, конечно, а что думает про это она, Петру как-то не приходило в голову. И вдруг его словно кто-то стукнул по голове: а если она забеременеет? Он даже чуть не нажал на тормоз. Весь оставшийся день он был в подавленном настроении, даже острые шутки женщин, стоявших на сеялках, не развлекали его.
Вечером он долго мыл руки под краном, переодевался, причесывался перед осколком зеркала в мастерской. Заведующий мастерской, глядя на него, только головой качал: надо же, как готовится к свиданию! Наконец, не выдержав, проговорил:
- Да хватит тебе прихорашиваться! Все равно Верка чуб взъерошит да рубашку помнет!
Петр на мгновение замер: он даже не представлял, что действительно все знают об их отношениях.
- А при чем тут Верка? – неуклюже попытался оправдаться он.
Михалыч только рукой махнул: дескать, иди-ка ты...
Петр сел на мотоцикл, резко развернулся и поехал... домой.
Раскрыв ворота, он въехал во двор, достал из замка зажигания ключ, закрыл ворота. Выходящая в это время из старого дома Зоя на секунду замерла, видя все это. Однако она не стала показывать, что заметила его приезд. Петр накрыл мотоцикл брезентом – строить гараж он собирался с прошлого года, но так и не собрался. Зоя несла корм для кур, уток, индюков. Петр взял ведро, набрал воды, понес за ней на хозяйственный двор.
...Верка Сомова сидела у окна, вслушиваясь в звуки улицы. Звук мотоцикла Петра она слышала издалека, как только он появлялся в конце улицы. Она сразу выбегала к воротам и, не обращая внимания на любопытные и осуждающие взгляды из-за соседских заборов или проходивших по улице, прыгала в коляску мотоцикла. Петр захватил все ее существо. Два года назад она стала вдовой, год была в трауре, даже улыбалась редко, а потом ее будто подменили: она стала одеваться ярко, даже вызывающе, живо откликалась на любые слова и намеки мужчин, обращенные к ней. Внимание на нее, конечно, обращали, однако жениться не спешили. Она сразу ушла от свекров к своим родителям, которые, конечно, сначала сочувствовали дочке, но потом безрезультатно пытались остановить ее.
А когда приехал Петр, она сначала даже не интересовалась им, но однажды он в шутку обхватил ее за талию и прижал к себе, у нее захватило дыхание. Она даже смутилась. А он больше не обращал внимания на нее. И тогда на их с Зоей новоселье она пригласила его танцевать в круг и так прижалась к нему, что он даже опешил сначала – уж больно молодой казалась она ему. Весь вечер Верка крутилась около него, пока наконец не увлекла его в дальний темный угол двора и там впилась в его губы, заставив его голову, уже хмельную, закружиться. На следующий день она поджидала его у своей калитки и, когда он показался на своем мотоцикле, помахала ему, чтобы он остановился. Не подозревавший ничего Петр остановился, готовый ответить шуткой на ее любое предложение, но оно оказалось таким, что он молча кивнул на коляску, куда Верка проворно запрыгнула.
Чего она хотела от Петра – Верка, наверное, сразу сказать бы не смогла. Замуж за него идти она не собиралась – замужество могло погасить тот огонь, которым они горели оба. К тому же у него было трое детей, двое из которых – парни, а они могли бы как-то отомстить ей. Да и в селе вряд ли кто мог одобрить это – Зою все уважали.
Время шло, а мотоцикла Петра не было слышно. Верка вышла на улицу, прислушалась. В селе стояла тишина, только иногда можно было услышать лай собаки, кем-то обеспокоенной, да где-то рядом с клубом слышались голоса молодежи. Постояв у ворот, она вернулась в дом, все еще прислушиваясь к улице.
Утром она первым делом подумала о том, что Петр вчера не приехал за нею. Возникшая досада сменилась злостью: пусть только попробует подойти сегодня! И вдруг мелькнула мысль: а если не подойдет? Она вспомнила, как совсем недавно он спросил ее:
- А ты не боишься, что залетишь?
- А ты? – не задумываясь ни на минуту спросила она.
- А что я? Я – мужик. Мне не рожать.
- А если я рожу?
Петр тогда молча закурил, отойдя от скирды. Она подошла к нему, обняла, прильнув к нему всем телом:
- Не бойся, я ж не дурочка – рожать, пока не замужем. Вот выйду замуж, тогда...
Петр хотел спросить, за кого она собирается замуж, но промолчал. Его влекло к ней ее молодое тело, молодой жар, от которого он тоже загорался, как мальчишка. Но видеть ее женой, конечно, он не собирался.
После ужина Петр включил телевизор, стал смотреть программу «Время». Зоя убрала в кухне, спросила у Виктора, выучил ли он уроки, пришла в зал и тоже села к телевизору. Прослушав погоду на завтра, она ушла в спальню. Петр, посидев немного, тоже направился туда. Зоя уже лежала в постели, отвернувшись к стене. Петр лег рядом, осторожно попытался обнять ее, но Зоя не шевельнулась. Петру даже показалось, что он почувствовал отвращение к себе. Он отвернулся и вскоре уснул. А Зоя долго не спала, стараясь погасить жгучую обиду в сердце.
