Есть мнение, – и оно едва ли кем-то будет оспорено, – что вороны – исключительно сообразительные существа. В том числе и обычные вороны, наблюдать поведение которых, – иногда удивительно сложное и креативное, – может любой горожанин. Издавна, легенды ходят об интеллекте воронов. Особое же внимание привлекает последние десятилетия ворон новокаледонский. Регулярно пользующийся орудиями и делающий их.
Собственно, новокаледонский ворон – даром что живёт на изолированном острове в Океании, не так давно ещё – в историческое время – бывшим последней цитаделью чудовищных рогатых черепах миоланий, – это самый обычный ворон. Птица из рода воронов, – того же, к которому принадлежат отечественные вороны, серые вороны и галки. Соответственно, эти виды очень близки и имеют общего предка, жившего всего 5 миллионов лет назад. Главное же, вороновые – эврибионты. Исключительно удачная и практичная конструкция небольшой птицы, находящая массовое – массовое! – применение по всему миру, на каждом из континентов, во всех климатических поясах, от тундры, до экваториальных джунглей.
Что в этом «главного»? Только то, что физическая составляющая «вороны» каких-либо выдающихся достоинств лишена. Как и не выдающихся. Вороновые не слишком быстры, не способны к долгому полёту, не сильны, не располагают серьёзным вооружением. Не манёвренны, – не могут перехватывать добычу в воздухе. Среди плюсов можно указать лишь всеядность, – ворона склюёт всё, что найдет на земле. Если это питательнее травы… То есть, «главное» в том, что исключительная адаптивность вороновых имеет поведенческую природу.
...Что же касается конкретно ворона новокаледонского, то он знаменит способностью добывать из-под коры жирных личинок жука-усача с помощью спиц и крючков, изготовленных им из листьев, естественных шипов или веточек. Личинок же в Новой Каледонии много, так как дятлы на остров не добрались, что позволяет древоточцам чувствовать себя в безопасности. Скрывающаяся в гниющем стволе бледная гусеница обычно имеет размер от 5 до 10 сантиметров… что делает составление сложного плана по её извлечению, – с предварительной подготовкой инструментов, – осмысленным для птицы весом в четверть килограмма.
Новокаледнский ворон способен, – применяясь к конкретной задаче, – изготавливать инструменты разной формы. Причём, удобными и хорошо зарекомендовавшими себя крючьями он дорожит, используя многократно. Пока не забудет куда положил. Эксперименты же в неволе показали, что птица прекрасно понимает, какой формы инструмент ей потребуется. В одном из экспериментов ворон последовательно открыл семь прозрачных ящиков, каждый из которых содержал инструмент для вскрытия последующего, чтобы из седьмого достать «отмычку» пригодную для восьмой коробки – с кормом… В неволе же вороны продемонстрировали способность собирать нужный инструмент из двух частей.
...Что ещё показали эксперименты? То что ворон умён, но не как-то сверхъестественно. Орудийные навыки у него инстинктивны, – являются врождёнными. Чему-то птица может научиться на собственном опыте, чему-то, наблюдая за другими, но – немногому. Саму возможность введения между своим клювом и добычей некого дополнительного звена, – и необходимую форму этого звена, – ворон понимает интуитивно. По сути же его врождённые навыки качественно примитивнее инженерных дарований бобров, – способных вообразить плотину, каждый предмет, как возможную часть плотины, взаимодействие частей между собой и всего этого в комплексе – с водой. Существенно ниже, нежели чем у бобров, также влияние на поведение у ворона индивидуальных опыта и наблюдения.
То есть, деятельность новокаледонского ворона – инстинкт. Она не является плодом гениального озарения, посещающего иногда ворону при взгляде на несущиеся автомобили, – о! – этими штуками можно давить орехи… Способностью использовать инструменты, – в базовой форме, – воронов одарила мутация. До совершенства же навыки оказались доведены отбором.
Но откуда взялся – такой – «орудийный» – инстинкт? Тут, как раз, ничего сложного. Врождённый опыт манипуляции палочками и веточками у птиц есть. Он требуется для сооружения гнезда, часто представляющего собой хитроумно сплетённое сооружение.
...Стоит ли вышеизложенное понимать, как принижение достоинств вороновых? Если вспомнить изложенное ещё выше, то – нет. Вороновые очень сообразительны, – настолько, что это поражает. Новокаледонский представитель рода, просто, ничем не выделяется в их среде. Его спецспособность, – именно спецспособность, – причём, по меркам животного мира, в свою очередь, не выдающаяся, – а не признак ума особого. Но и без инструментов поведение новокаледонского ворона оказывается удивительно сложным.
И это уже к вопросу о мозге птицы, – маленьком, без извилин. Как одно вяжется с другим? У птичьего мозга есть какие-то особенные достоинства?
Мозг диапсид, действительно устроен иначе. Несколько иначе и действует, например, отдыхая частями, как среди синапсид это научились делать китообразные. Но это спорное достоинство, бесспорных же, – насколько функции отдельных элементов конструкции мозга вообще понятны, – не отмечено. Они и не нужны. То что мозг ворона маленький и без извилин, просто не имеет отношения к делу, – к нашим представлениям об интеллекте.
Вообще же, объективный интеллект – мера вычислительных способностей мозга. Примерно, она определяется количеством нейронов в коре, действующих как процессоры. У птиц, в том числе и у вороновых, таковых, как легко видеть, мало. Но суть-то в том, для чего наличествующие мощности используются.
Использоваться же мощности могут для решения трёх задач: управление телом, обработки входящего сигнала и управление поведением. Когнитивный диссонанс возникает, лишь если пытаться увязать объём мозга только с последним. Но сложное поведение, только одна из форм адаптации, – у вороновых очень развитая. В ущерб другим. Вороновые малы, не обладают ни ловкостью и реакцией стрижей, ни зоркостью орлов.
Субъективная оценка большего или меньшего хитроумия животных также связана с формами их активности. Далеко не все из них человек способен понять и оценить. И в случае млекопитающих парадоксальным образом нам это сделать сложнее, чем в случае птиц. Потому что, птицы, – как и мы, – принимают решения на основе информации почти исключительно визуальной. Тогда как собака, кошка или крыса действует основываясь на том, что для человека «невидимо» – запахах и неслышных нашему уху звуках. Как понять, что животное сделало сложные умозаключения, если нет представления, что, собственно, оно анализировало?
Иллюзия непостижимо высокого интеллекта у некоторых птиц связана с тем, что они решают задачи, которые мы можем им поставить, воспринимая окружение теми же способами, что и мы. И новокаледонский ворон служит отличной иллюстрацией данного тезиса. Его деятельность поражает не потому что она сложна, – сплетая гнездо, некоторые птицы изощряются куда больше, – а потому что сходна с таковой у человека. Так же и потому, что инстинктивные действия (именно, «орудийную деятельность») мы ошибочно принимаем за осознанные. К которым ворон тоже способен, – но не в большей мере, чем, скажем, крыса…
И тут приходится учитывать ещё один работающий на репутацию птиц фактор. Как часто мы видим крыс за их повседневной деятельностью, а как часто ворон?
