- Край суровый тишиной объят, - Ефимыч пел прочувствованно, с выражением, словно солируя в хоре, выделяя интонацией самые значимые, по его мнению, строчки. Он всегда намеренно чуть искажал самое начало песни, заменив «границу» на «Амур», ему казалось, что так было правильнее. К танковым войскам Борис Ефимыч отношения сроду не имел, но армейскую службу в далёкой юности проходил в этом чудесном крае. Сидя поутру на крыльце, он латал сношенные детские сандалики, с каждым стежком осознавая, что лучше всё-таки их выбросить и купить новые.
- …Часовые Родины стоят, - тоненьким писклявым голосочком чётко попала в ноты заморышистая девчушка, тихохонько прокравшаяся из дома на крылечко и подхватившая песню хозяина дома.
- Чита! – вздрогнул Ефимыч, - Напугала, мартышка! Чего тебе не спится то, егоза?
- Так выспалась я, деда, - улыбнулась девчушка и обхватила тощими ручонками Ефимыча за шею.
- А песню эту откуда знаешь? – он смутился от девчушкиных нежностей, но руки сами-собой потянулись погладить малышку по тонюсенькой спинке.
- В садике учили, там, дома, - чуть отстранившись от него сообщила девочка и с гордостью добавила, - Я главной танкисткой была! Мне даже хуражку выдавали.
- Фуражку, - поправил её Ефимыч и улыбнулся.
- Я и говорю! – девочка, совсем уж неожиданно, приложилась губёшками к щетинистой щеке Ефимыча, - А молочко осталось, деда?
- А то! – обрадовался он, оконфуженный девчонкиными телячьими нежностями, и заспешил на летнюю кухню, таща за собой малую, - Мать твоя и шанег поутру напекла, идём-идём, товарищ главная танкистка!
Налив дополна молока в свою любимую, уже давно щербатую, но всё ещё бережно хранимую кружку из семикаракорского фаянса, беленькую, в розово-голубую цветочку, Ефимыч поставил её перед девочкой и подвинул ей мисочку с шанежками. За два этих дня он так и не смог до конца осознать, что это худосочное существо, похожее на маленькую обезьянку, прозванную Читой, Рита по метрике, есть его единственная внучка. Да что там говорить, один, родной по крови человечек на всей земле.
Борька был единственным сыном у матери, Марии Ильиничны, красивой, статной женщины, мастерицы на все руки, не зря прозванной в их станице искусницей. В детстве он истово веровал, что тётя Валя из телевизора, раз в неделю дарящая детям сказки, специально для него, Борьки, и его друзей показывает сказку про его маму, Марью-искусницу. Пусть в исполнении чужой тётьки, но про маму же! Батя его, Ефим Григорьевич, погиб, когда Борька ещё под стол пешком ходил, так что батю он только по фотографиям и знал. Да по рассказам маминым. Мужики до мамы свататься табунами ходили, только она всех взашей гнала, так Ефима своего всю жизнь и любила. Борька, конечно, маме во всём помощником был, всё хозяйство на нём держалось, ей, родимой, с рукоделием своим поспеть бы. За мамиными вышивками, да кружевами со всех окрестных городов в очередь народ строился.
Задурил Борька, когда женихаться начал. Однолюбом был, в мать, видать, пошёл. Галка Иванихина краше всех дивчин для него была. Чернявая, с глазами-вишнями. Мать его выбору противилась, мол, на Галке той пробы ставить негде. Да куда там! Борька, как телок неразумный сделался, ходил за девкой, словно на привязи. Скольким парням он носы порасквасил, мать счёт потеряла. Всё ждала, когда ж он уже в армию уйдёт, с глаз ту Галку долой из сердца вон. А перед самым призывом Борькиным, Галка хвостом крутанула, да стравила Борьку с заезжим из города молодцом. Поломал того молодца он сильно. Мать все сбережения отдала, чтоб дело замять. Замяли. Но служить Борька поехал далеко, аж на Дальний Восток, в стройбате таким буйным самое место.
Воочию увидав величественную реку Амур, Борька понял, почему во всех учебниках величали его Батюшкой. Мощь и сила Амура его покорили на веки вечные. А ещё неописуемая красота Дальневосточной тайги. Ребята из местных рассказывали в учебке о местной природе и её богатствах такое, что всё, вновь познанное Борькой, смахивало на красивую сказку. Золото и серебро, руды и газ, пушной зверь и красная рыба, и прочее, и прочее, и прочее. Сказка закончилась зимой, наступившей в октябре. Борьку как раз перевели в часть, в одном из промышленных городов на Амуре. Холод, лютый холод пробирал до костного мозга. Ему, выросшему на жарком юге, эти суровые места казались адом на земле. Ещё сложнее было с процветающей в части дедовщиной. Нет-нет, он не ныл и не жаловался, силой сроду обделён не был, но ведь один в поле не воин. Тем более, когда против тебя не один десяток осатаневших от безнаказанности подонков.
Её он увидел сразу после Нового года. Забежал в магазин при их части, купить булку, живот подводило от голода. Женщина складывала покупки в сумку. Она была красива! Но другой красотой, не чернявой, южной, скорее, белоснежной, северной. Своими пронзительными, умными, зелёными глазами она глянула на Борьку, словно сканируя рентгеном. Борька беспардонно разглядывал женщину единственным глазом, второй заплыл и не открывался, чёрно-жёлтый фингал скрывал половину лица.
- Есть хочешь, сынок? – спросила женщина.
Он кивнул. Голод был сильнее приличий. Она купила ему колбасы, пирожков и сигарет. Здесь, в армии, он закурил. Борька, попихав за пазуху «дары богов», легко подхватил сумку женщины и готов был тащить её поклажу, куда прикажут. Женщина улыбнулась и спросила:
- Знаешь, где секретная часть?
Борька знал. Проводив её и рассыпавшись в благодарностях, хотел было бежать в казарму, но женщина остановила:
- Погоди-ка! Здесь поешь! Чаю я тебе согрею.
Так тепло Борьке не было давно. И дело было вовсе не в чае. Хотя, и в нём, конечно, тоже. Она пожалела его, как мама! А дальше произошло самое настоящее чудо. Женщина сняла с аппарата трубку, набрала короткий номер и заговорила, явно с командиром части:
- Игорь Петрович, здравствуйте! Инна Сергеевна беспокоит. Нет-нет, всё в порядке, у меня уже всё готово. Я по поводу охраны. Да! Одного парня я уже подыскала, - она глянула на Борьку и шёпотом спросила его фамилию.
- Рядовой Жарков, - Борька зачем-то вскочил со стула и вытянулся перед ней в струну, а потом, спохватившись, добавил, - Я Боря.
- Борис Жарков, - сказала в трубку Инна Сергеевна, улыбнувшись Борьке, - Да! Пусть приступает завтра. Благодарю Вас, Игорь Петрович! И Вам всего доброго.
Она положила трубку и велела Борьке сесть на место. И рассказала о его новых обязанностях по охране стратегического объекта. А ещё о том, что жить теперь он будет не в казарме, для охранников положена комната в другом крыле здания. Борька снова вскочил и кивал, словно болванчик, до конца не веря в происходящее, а потом ляпнул:
- Мамыр!
- Что? – не поняла Инна Сергеевна.
- Если Вам понадобится ещё один охранник, - затараторил Борька, - Мамыр Омаров, казах, хороший парень, мой друг…
- Ну, если твой друг, - рассмеялась женщина, - Тогда приводи, поговорю с ним.
- Деда! Дед! – выдернул из воспоминаний Ефимыча писклявый голосок, - Я к курочкам схожу?
- А?... Да! – встрепенулся он и, сфокусировав задумчивый взгляд на девочке, махнул рукой.
Продолжение следует.
