События, предшествующие этому лету, свидетельствуют, что духовная жизнь и интересы в семье Тургеневых существенно отличалась от того, что впоследствии отразилось в «Первой любви». Тургенев хотел рассказать в повести о переживаниях юного героя, полудетская влюбленность которого пришла в неразрешимое столкновение с драматизмом и жертвенностью взрослой любви. Поэтому, быть может, сознательно упростил реальный конфликт, освободившись от всего, что осложняло сюжет, требовало дополнительных мотивировок, уводило читателя в сторону от основной темы. Главное было в другом. Л.Толстой недаром говорил, что если счастливые семьи похожи друг на друга, то каждая несчастливая - несчастна по-своему. Житейскую драму родителей Тургенева нам, видимо, не удастся узнать до конца. Да вряд ли и нужно было к этому стремиться, если бы не признания писателя, если бы не его «Первая любовь». В повести, - говорил Тургенев, - «я изобразил своего отца. Меня многие за это осуждали, а в особенности за то, что я этого никогда не скрывал. Но я полагаю, что дурного в этом ничего нет. Скрывать мне нечего».
Зиму 1832-го и весь 1833 год Тургеневы провели в Москве. В известном всем исследователям автобиографическом конспекте «Мемориал» под 1833 годом запись: «Перепутье. Житьё на даче против Нескучного» (С.11.197).
Для Варвары Петровны Тургеневой это было время наибольшей отчужденности с мужем и детьми. Она жила одинокой и беспокойной жизнью. У мужа свои дела, увлечения, свой неизвестный ей круг. Вероятно, минувшей зимой опять поменяли местожительство: арендуются один за другим несколько московских домов. С 1-го сентября 1832 года С.Н.Тургенев нанимает особняк статского советника Н.И. Муханова в Пречистенской части. А в ноябре - второй, дом Булгаковой в Малом Успенском переулке. Между тем, в октябре того же года сняли еще и дом поручика М.А.Смирнова на Кисловке, где жила Варвара Петровна с небольшим штатом дворовых людей (ЦГИАМ, ф.203, оп.747, ед.1215, л.685). Сергей Николаевич с несколькими дворовыми людьми вскоре размещается в доме владимирской губернаторши М.П.Супоневой, у Никитских ворот. За хозяйку живет у него вдова-родственница, Софья Александровна Дунаевская, рожденная Скуратова (ЦГИА Москвы, ф.203, оп.747, ед.1235, л.778)
Вся эта суета с наймом нескольких домов является, по нашему мнению, следствием серьезного разлада в семье и получившего огласку скандального романа С.Н.Тургенева с юной особой, о которой речь дальше. В конце этого же 1833 года В.П.Тургенева принимает решение ехать лечиться в чужие края. Какие-то обстоятельства заставляли её спешить. Первоначально путешествие было даже намечено на зимние месяцы, менее всего подходящие для подобных вояжей. Ни Сергей Николаевич, ни его брат Н.Н.Тургенев, как считалось, не могли лично сопровождать Варвару Петровну. Якобы, из-за детей, нуждавшихся в присмотре. Но старший сын уже находился в Петербурге в артиллерийской школе. Ивана, хотя он и стал студентом, поместили пансионером в дом педагога И.Ф. Краузе. А убогий 12-летний Сергей, отдан в частную школу. Очевидно, понимая это, Сергей Николаевич в письмах в Петербург к старшему сыну не раз возвращается к объяснению причин, по которым он все-таки не в состоянии сопровождать жену в её поездке (Письмо С.Н.Тургенева. ИРЛИ, ф.93,оп.3, ед.1286, л.9)..
Размолвка между супругами приобрела характер, близкий к разрыву. Варваре Петровне пришлось, в конечном счете, ожидать, когда за границу отправлялся их сосед барон П.И.Черкасов (привлекавшийся в свое время по делу о декабристах) и ехать вместе с ним. Часть забот в этой поездке, вероятно, взяла на себя мать доктора А.Е.Берса, которая сопровождала В.П.Тургеневу в Германию, Италию и Францию. Муж её - когда-то известный в Москве провизор, а она - сведущая «повивальная бабка». Это последнее обстоятельство хотелось бы подчеркнуть. Варенька Богданович, по её собственным словам, родилась в июне 1833 года. Но достоверна ли дата, не могла бы поручиться даже она сама. В Россию Варвара Петровна вернулась почти через год. Мужа уже не было в живых. Сергей Николаевич умер в октябре 1834 года после жестоких мучений, вызванных «каменной» болезнью.
Толки в родственных и близких кругах складывались не в пользу вдовы. Ее осуждают за то, что уехала от больного мужа и от детей. С.Н.Тургенева, напротив, жалеют: был, де, хороший отец и добрый сын. В.И.Кривцова, побывавшая у матери покойного, Елизаветы Петровны, сообщает своему сыну-декабристу: «Она ужасно убита горестью по сыну, а неутешная вдова всё такая же чудиха и ни мало не огорчена. Навезла пропасть нарядов из чужих краев и наряжается. Она при мне поехала в Петербург к детям ... (Гершензон М.О. Декабрист Кривцов и его братья, с. 261). Долго еще придется Варваре Петровне оправдываться. За себя, за Биби - Вареньку, за случившееся с мужем. Держать ответ о судьбе всей семьи.
Бабушка Елизавета Петровна Тургенева
потом более трех лет не виделась с невесткой. Осенью 1838 года Варвара Петровна послала старшего сына в Богородицкий уезд привезти свекровь, чтобы погостила в Спасском. Николай вернулся расстроенный, подавленный, потому что родственники, по словам В.П.Тургеневой из её письма к Ивану, хотели «возвести «ябеды и вздоры», «что ты слышал от них и с большими прибавлениями, всю подноготную открыли, чего [...] иное брат почти не знал, а иное почти забыл». «Родные ваши со стороны отца грызут и хотят, как волки вырывать клочками мою честь и доброе мое имя». «Они также сказали брату кто отец Биби. Не знаю, что оне хотели какое заключенье вывесть. Матери-то невозможно знать никому, мать известна была отцу и мне, а третье лицо слишком рассеянно, беспечно, чтобы думать об этом. Итак, Биби моя собственность, несмотря ни на чьи толки, charmante te`es charmante petite (фр.:очень очаровательная малютка). Враги её не могут не сознаться, а она мое cr`eation (создание). Я торжествую. Оставим эту глупую историю» (Письмо В.П.Тургеневой к Ивану, 7 (19) октября 1838 г.).
«Первую любовь» Тургенев опубликовал в 1860 году, через десять лет после смерти матери. Многие современники восприняли героиню повести как девушку, «лишенную всякого нравственного чувства». Д.И.Писарев признавался, что не понимает ее характера, а Н.А.Добролюбов увидел в ней «нечто среднее между Печориным и Ноздрёвым в юбке». «Никто такой женщины не встречал, - писал он, да и не желал бы встретить». «Героиня этой повести, - как сказано в рецензии «Московских ведомостей», - не более как кокетливая и в высшей степени капризная и далеко не нравственная личность». Нельзя не признать, что подобное восприятие княжны Засекиной, вероятно, во многом предопределялось авторской позицией. «Из всех моих женских типов, - сказал однажды Тургенев, - я более всего доволен Зинаидой в «Первой любви». В ней мне удалось представить действительное живое лицо: кокетку по природе, но кокетку привлекательную». Сам в полной мере не осознавая того, Тургенев фактически разделял распространенное мнение о нравственном облике княжны. В заключительном эпизоде повести автор рассказывает о смерти одной старой женщины и о её последней молитве: «Господи, отпусти мне грехи мои». «Мне, - продолжает рассказчик, - стало страшно за Зинаиду, и захотелось мне помолиться за нее, за отца и за себя» (С.6.363). Слова княжны в сцене последнего свидания, её требование, чтобы Петр Васильевич разорвал с семьей, за коим последовал удар хлыстом, весьма характерны для авторского отношения к героине.
Обвинения в безнравственности обеспокоили Тургенева. Повесть не понравилась супругам Виардо и для французского её перевода автор написал особое окончание, которое должно было, по его замыслу, рассеять недоумение публики. Но французский журнал «Revue des Deux Mondes» отверг предложение опубликовать перевод. Объясняя это, Луи Виардо сказал (Тургенев подозревает, что он выразил не только собственное мнение): «Я весьма опасаюсь, что этот <маленький роман>, незаметно для вас самого является тем, что справедливо называют нездоровой литературой. <…Петр Васильевич> это очаровательный, обаятельный, неотразимый человек. Почему, по крайней мере, не сделать его вдовцом? К чему жалкая и бесполезная фигура его жены? А кто же рассказывает эту скандальную историю? Его сын, о стыд! Его собственный сын, который не следует за детьми Ноя, прикрывшими наготу и опьянение своего отца …» (С.6.488).
Повесть оставалась любимым произведением автора, хотя некоторые русские друзья тоже отзывались о ней неодобрительно. Но Тургенев не уклонялся от ревнивых упреков близких ему людей, недовольных тем, что Иван Сергеевич неучтиво обошелся с памятью о покойных родителях. Он отвечал графине Е.Е.Ламберт: «Мне не служит извинением то, что я нисколько не воображал выбранный мною сюжет безнравственным. Это скорее – unecirkonstance agravante (отягчающее обстоятельство) <…> Я не придумывал этой повести, она дана мне была целиком самой жизнью» (С.6.487). От Тургенева и его осведомлённых друзей в ещё большей степени требовалась сдержанность, когда речь заходила о реальных лицах. Главным образом эти условия касалась Зинаиды. «Меня многие осуждали...», - говорил писатель. Из чего можно заключить, что семейная драма старших Тургеневых далеко не для всех была тайной. Несмотря на это имя женщины оберегалось.
Впервые мы узнали о ней из автобиографического конспекта «Мемориал», не предназначавшегося Тургеневым для печати. На русском языке это впервые опубликовано А. Мазоном (Литературное наследство, том 73, книга 1-я. М. 1964. Комментарий Л.С.Журавлевой), спустя 130 лет после событий. В 1981 году во втором академическом собрании сочинений Тургенева эти материалы тщательно исследованы заново. «Мемориал» - документ глубоко личный, интимный. Тургенев составлял его для себя как перечень наиболее памятных событий своей молодости. Под 1833-м там такие слова: «Новый год в Москве. Первая любовь. Княжна Шаховская...» ( С.11.197). Личность названной женщины ни публикатор, ни комментаторы раскрыть не смогли, хотя и высказывались прицельные догадки. («Конкретных данных о княжне Шаховской найти не удалось». ЛН, 73, кн.1, с.347). Сведения о ней накапливались постепенно. Однажды в ответ на сообщение сына, что «Шушу» (А.Н.Ховрина), к которой Иван был неравнодушен, увлекается стихами, Варвара Петровна написала: «А, эти поэтки ... Ох! Оне мне ... Выйдет Шиховская. Уморят и умрут, и детей оставят, и своих и чужих сирыми» (9 ноября 1840 года). Несколькими годами раньше Н.В.Станкевич написал Я.М.Неверову о некой Шаховской: «Добренькая девочка, не совсем дурна, но также бредит гением, поэзией и т.п.» (Переписка Н.В.Станкевича. М. 1914, с.265).
Верно ли, что подлинное имя героини «Первой любви», девушки-поэта, княжна Шаховская? Известно, что в 1830-х годах в Москве печаталась какая-то Шаховская, по имени Екатерина. Сведения о ней в более поздних изданиях совмещены с другими дамами из той же фамилии. Ничего определенного узнать не представлялось возможным. Казалось, что это своего рода поэтический «поручик Киже». Под именем княжны Шаховской напечатано несколько стихотворных отрывков, в том числе послание к М.Н.Загоскину. Кроме того, в 1833 году вышла отдельным изданием поэма «Сновидение», с подзаголовком: Фантасмагория. Стихи Шаховской производят необычное впечатление. Особенно, если перед этим перечитаешь «Первую любовь». О чём и рассказывалось в специальной статье в 1973 году в журнале «Вопросы литературы» (N 9). Можно лишь сожалеть, что никто вовремя не обратил внимание на поэтическую склонность героини тургеневской повести. Она увлечена поэзией, постоянно размышляет о ней. «Чем поэзия хороша, - читаем мы в тургеневской повести слова Зинаиды, - она говорит нам то, чего нет, и что не только лучше того, что есть, но даже больше похоже на правду...» (С.6.330). <...> Если б я была поэтом, - говорит Зинаида, - я бы другие брала сюжеты. <...> Я бы представила <...> - целое общество молодых девушек, ночью, в большой лодке - на тихой реке. Луна светит, а они все в белом и в венках из белых цветов, и поют, знаете, что-нибудь вроде гимна» (С.6.333).
Самое удивительное из открывшегося то, что сюжет, который излагает героиня «Первой любви», во многом перекликается с содержанием «Сновидений» Екатерины Шаховской. В её книге те же романтические атрибуты: «лодки», «волны», «девы рая». В поэме Шаховской в аллегорической форме представлена Мечта, явившаяся в образе «прекрасной феи», чтобы отправиться вместе с героиней и в «цветущие райские кущи, и в лачугу бедняка, заглянуть в прошедшее и показать будущее». Стихи, составляющие поэму, написаны разным размером. Многие из них ученически подражательные. Но эти импровизации легки и свободны, даже - изящны. Поэтическим опытам Шаховской в сильной степени присущи исповедальные мотивы. Этим они для нас особенно ценны. С детской непосредственностью рассказывает княжна о том, какое смятение вызвала любовь у ее героини, как велика у нее решимость отстаивать свое чувство против целого мира.
Что голос осуждений света?
Глагол ничтожной суеты!
Я не хочу его привета
И презираю клеветы!
.....................
Я знаю, люди не поймут,
Не оценят моих желаний
И не постигнут упований!
С душой холодной не дадут
Они мечте моей ответа ...
Для них чужда душа Поэта,
Их сила чувства не живит,
Их жизнь души не проявит.
(Е.Шаховская. Сновидение. М. 1833, стр.51-52)
Поэтические забавы Е.Шаховской, судя по всему, мелькнули кратким эпизодом в литературной жизни Москвы. Личная катастрофа сломила эту юную мечтательницу. Но её стихи всё же не остались незамеченными. Журнал Н.А.Полевого «Московский телеграф» (1833, N 16, с.578) поместил преувеличенно хвалебную рецензию на книжку «Сновидение». «Не знаю, - писал автор отзыва, - где возьмут смелости многие русские поэты печатать свои стихотворения, пробежав эту фантасмагорию. Они должны будут признаться: как выше их искусственных, натянутых песен эти неподдельные звуки сердца, то мечтательного, то веселого, то грустного, то увлеченного в область фантазии <...>. Она поет о стране, неведомой миру» <...>.
«Молва» Н.Надеждина (в то время в этом журнале начинал сотрудничать Белинский) в целом тоже благожелательно оценила книгу. «С н о в и д е н и е» княжны Екатерины Шаховской есть род фантастической поэмы, в коей сочинительница выводит тени отживших русских поэтов и заставляет слышать их беседы. Оно одушевлено чувством искреннего патриотизма. Разнообразный метр, употребляемый для выражения разных чувствований и впечатлений, показывает свободу языка. Юная свежесть воображения выкупает некоторые неровности, свойственные первому, довольно обширному опыту» (1833 г., N 117).
Гораздо более строго судил Н.В. Станкевич.
Он сравнивал стихи Шаховской с поэзией признанной тогда Н.С. Тепловой. Приводим отрывок из письма Станкевича Неверову от 1 декабря 1833 года: «В собрание начала выезжать ещё одна девица-поэт, друг Пашетты (Прасковьи Бакуниной Н.Ч.) Шаховская... А propos! Про стихи женские! Стихотворения Тепловой прекрасны: разумеется, это не абсолютное изящество стихов мущины; ее стихи не могут быть могучи, не могут поразить душу, возмутить ее от самой глубины, но это истинное чувство; редко, редко встречаешь претензию на звание пииты - и то это не претензия, а простодушная вера в свое назначение!». «Как-то довелось мне, - пишет далее Станкевич, - говорить об этом с Катериною Бакуниной (сестра Пашетты, в Крымскую войну 1855 года - начальница сестринской общины Н.Ч.);
она спросила меня про «Фантасмагорию» Шаховской (стихотворение с нелепыми претензиями). Ты знаешь, как не люблю я с девчонками говорить о подобных вещах. Я отвечал ей, что «Фантасмагория» Шаховской хороша. – «А стихотворения Тепловой?» - «Прекрасны, без малейших претензий!» Тут-то напустилась на меня, будто бы я хотел сказать, что стихотворения Шаховской с претензиями. Насилу отмололся!» (Переписка Н.В.Станкевича, с.266).
Для дачного житья летом 1833 года Тургеневы наняли рядом с Донским монастырем, на Малой Калужской, дом надворной советницы А.Е. Энгельт.
Это – реальное место действия повести «Первая любовь». Хорошая городская усадьба, принадлежавшая прежде П.А. Волконскому. Дом с колоннами, сад, а в нем два грота. Во флигеле размещалось «заведение клееночного и обойного мастерства». В соседнем владении жила с семьей вдова, княгиня Е.Е. Шаховская. Покойный муж ее, князь Лев Александрович, был родным братом драматурга А.А .Шаховского. Старшая дочь - Екатерина, 19-ти лет, и четверо малолетних сыновей. Достояние более чем скромное: около 300 заложенных душ в Тверской губернии. Очень непросто было установить, что юная княжна с соседней дачи, и поэтесса - одно и то же лицо. Архивные документы, генеалогические изыскания, текстологический анализ - всё сошлось в одной точке: Екатерина Львовна Шаховская, родившаяся 11 сентября 1815 года была той самой княжной, которую Тургенев называл своей «первой любовью» и избрал её прообразом Зинаиды Засекиной. Выявившиеся параллели между повестью Тургенева и поэтическими произведениями Шаховской дают повод ещё раз задуматься над художественной и эмоциональной атмосферой «Первой любви», попытаться понять скрытые мотивы поведения героев. Конечно, решающее значение для разгадки подтекста повести имели слова В.П.Тургеневой, что её соперница – «поэтка».
В ответ на откровенность сына относительно его увлечения Александрой Ховриной (это было, по всей видимости, личное, интимное признание) мать вспылила: «Да что я тебе за конфрадантка! Разве нет у тебя брата родного, дяди? Что ты мне напеваешь старую песню. Княжна Ш <...>, да будет проклята память о ней! Да разве ты не знаешь <...> она бедного и честного человека, мужа больной жены <...>». Это - из письма Варвары Петровны от 26 марта 1839 года. В музейной копии этот отрывок кем-то (и когда) густо зачеркнут. Явно - позже, другими чернилами. Восстановить удалось только фрагменты. За вышеприведенной следует очень важная для нашей догадки фраза: «Злодейка писала к нему (С.Н.Тургеневу?) стихами, когда он уехал. И далее, судя по расположению вымаранных строк, В.П.Тургенева приводит какое-то четверостишие. Надо полагать, из числа тех, которые «злодейка» посылала С.Н.Тургеневу в Петербург (поездка его туда датируется по материалам жандармской слежки январем-февралем 1833 года). Удалось разобрать только начало строфы: «О, зачем ты противился <...> ». Далее В.П.Тургенева напоминает, скорее всего, обстоятельства последних дней жизни мужа. В этой части её письма ясно читаются отдельные слова и даже целые фразы: «Несчастный ... замучила совесть ... кончил жизнь насильственной смертью ...» (строки 10 и 11-я). Четыре последующие строчки, несомненно, касаются княжны: «В тот день, когда ей объявили нечаянно у Бакуниных, где она готовилась идти на сцену, готовили какую-то пьесу её дяди Шаховского ... она захохотала истерически ...».
Очевидно, Варвара Петровна излагает переданный ей (она находилась в то время в чужих краях) рассказ о том, как и при каких обстоятельствах Е.Шаховская узнала о смерти С.Н.Тургенева. Судя по контексту, от княжны скрывали трагическую весть, она узнала об этом случайно, когда находилась в доме М.М.Бакунина, на одном из любительских спектаклей. «На всё, что я говорю, или пишу, - заканчивает В.П.Тургенева свой выговор сыну, - я имею доказательства письменные ... я прежде не говорила, так прочти теперь ...». И в заключение французская фраза: de ne jamais prononc`e devant moi ce nom maudit («<...> да не будет никогда не произнесено при мне это проклятое имя...»). Признание матери было проникнуто глубоким драматизмом. Это вопль оскорбленной души. Письмо её исповедальное, необычайно откровенное в отношении к 20-летнему сыну. Для творческой истории «Первой любви» оно имеет ключевое значение.
Нам важно знать на какую информацию ориентировался Тургенев, оценивая случившееся. Что из семейной хроники было им использовано в художественном произведении, и что не соответствовало его авторскому замыслу. В повести, отсутствует, например, казалось бы, удобный мотив «больной жены». У Варвары Петровны он предложен в качестве основной причины. Тургенев, конечно, стремился к тому, чтобы сделать свою героиню лицом типическим, и, надо полагать, отказался от всего, что, по его мнению, выделяло Шаховскую из общего круга. Может быть, поэтому Зинаида не представлена поэтом. Хотя в окончательной редакции Тургенев все же увидел надобность подчеркнуть, что она обладает чувством прекрасного.
Перечитывая повесть, невольно думаешь, что намерение изобразить «кокетку по природе» все-таки не вполне удалось Тургеневу. Зинаида Засекина воспринимается нынешним читателем как натура чистая, ищущая и страстная, одержимая святой неудовлетворенностью, способная на дерзкое самоотречение и на протест. Сложным было отношение писателя и к своей героине, и к её прототипу. Он сострадал этой понапрасну погибшей жизни, и в то же время не мог освободиться от связанных с Екатериной Шаховской тяжелых воспоминаний. Проклятие Варвары Петровны словно продолжало преследовать эту несчастную женщину.
Дальнейшая её судьба передана Тургеневым в повести в значительной мере достоверно. В сентябре 1835 года, то есть без малого через год после смерти С.Н.Тургенева, Шаховская вышла замуж за Льва Харитоновича Владимирова. Он был 33-летним вдовцом, из обер-офицерских детей. Имения за ним - никакого. Служил Владимиров в Петербурге, чиновником 10 класса в Горном департаменте. После женитьбы поступил помощником контролера в почтовое ведомство. Замужество княжны Шаховской мало сказать странное. Какой-то отчаянный жест, демонстрация. 22 июня 1836 года у Екатерины Львовны, как свидетельствуют документы, родился ребенок, мальчик, названный Александром. Через шесть дней после родин мать скончалась. Л.Х.Владимиров хлопотал спустя некоторое время о введении его с сыном в дворянское звание. Что было с ними потом - неизвестно.
В Петербурге, на Волковом кладбище, в начале прошлого века ещё сохранялось небогатое надгробие над могилой Е.Л.Владимировой, в девичестве княжной Шаховской. На памятнике эпитафия:
Мой друг, как ужасно, как сладко любить!
Весь мир так прекрасен, как лик совершенства.
Кто написал эти пронзительные слова? Кто посылал ей прощальный привет?
