Я обратила внимание, что картинкой к обзорам наших книг стало изображение собора Василия Блаженного. Это очень понятная ассоциация. И мне тут же пришло на ум, что сам знаменитый московский святой Василий Нагоходец тоже является действующим лицом Книги Четвертой.
ОТРЫВОК ИЗ РОМАНА «Наследники Византии»:
«Прасковья пришла с торга, принесла, что просила госпожа, и выкладывала ленты, бисер, пуговицы звончатые… а сама ни жива, ни мертва.
- По чем запросил? Олфер козел безрогий! Ты торговалась ли?
Праша вдруг встала на колени, взяла руку госпожи:
- Матушка… госпожа родненькая! Уж лучше я расскажу… все одно узнаешь. Горе, горе – то какое.
У Елены Афанасьевны сердце зашлось:
- Что?
- Беда. Весь торг гудит. Куда там торговаться было! Олфер на меня лешим зыркнул, говорит: «Богатства все стяжаете! Эвон! И святой в укор вам!».
- Какой святой? Да говори толком.
- Святой, блаженный… Васильюшка Нагой.
Боярыня ахнула:
- Ну!
- Олфер сказал, да и Севрюку наболтали…
Давясь слюной, торопясь, сглатывая, стала холопка рассказывать, о чем только и говору было по всей Москве: видели многие, как Васенька юродивый бросал в углы воронцовского подворья камни.
- Когда?
- Да вчерась что ль… не знаю! И еще в некоторые дома…
«В некоторые дома! - Елене Афанасьевне так нехорошо стало. Сердце заполонилось негодованием до краев, - в некоторые дома еще бросал! В некоторые… «некоторые» и не помянет никто. А самого Воронцова опорочить, да по улицам его имя протащить… теперь не утихнут!».
Михаил Семенович приехал домой обедать мрачнее ненастного осеннего дня. Встретился глазами с женою:
- Каждый уже…
Стянул шубу с плеч, и так шваркнул ею о пол, словно хотел задавить всю эту голытьбу горластую, которая вчера еще, слизывая хлеб с его рук, смотрела на Воронцова, как на угодника Божия, а теперь готова была забросать камнями.
- Это из-за златокузнецов которских? - Еленушка, скрывая свое беспокойство, коснулась прохладными губами щеки мужа, повела за руку как дитятю в гридню к накрытому столу, к сыновьям, что почуя отцовскую грозу не решались бежать ему навстречу, а стояли сбившись воробьиной стайкой под образами.
Михаил хмуро сел за стол:
- Переживем.
Подвиг юродства. «Мы безумны Христа ради». Отринув ценности мирской жизни, юродивые указуют нам дорогу в Царство Небесное. Но житейское, земное, зудило о другом: мало что люд московский Васеньку славит! Людская слава – трава сухая. Сегодня есть – завтра огнем развеялась. Кто сказал, что Нагоходец святой? Он не канонизирован, не… Какое его право указывать ему, Михаилу Воронцову, чьи труды на благо России и денно и нощно без устали свершаются?
Это был гнев. А гнев – помрачение.
Выяснились и подробности днешнего хождения блаженного по боярским дворам. Оказывается, в одни дома Вася Нагоходец камни бросал (кроме Воронцовского, называли еще дом бояр Колычевых), а у других углы целовал.
- Да, может, то вовсе и не с хозяевами повязано? Может так, блажь нашла!
- Какая блажь? Святой он человек! Ничего запросто так делать не станет. Знак это. Показать что хотел! Упредить нас, грешных!
Бурлило, осуждалось, рядилось. Подхватив новину, громогласная княгиня Шуйская разнесла по всей Москве историю воронцовского стяжания о которских златокузнецах.
Самим-то Шуйским было чем хвалиться! Их дубовые в три обхвата столбы частокола Вася Блаженный обцеловал снизу доверху.
- Может это Шуйские и подговорили блаженного-то? – Дотя Колычева приехала к Елена Афанасьевне с заплаканным лицом, - у нас то тоже… Свекр слег с пересердия…
Воронцова пожала плечами, подвинула гостье любимые Авдотьины куличики с яблоками:
- Давай не будем о том говорить. Чем быстрее все это утихнет, забудется… Забудется! И метель стихает, и ливень проходит. Голод грядет. Люди злы. А там минет зима… и забудется…
Елене Афанасьевне как-то не верилось, что блаженного Василия можно было улестить или заставить сделать что по людской воле».
Хотя чаще всего имя Василия Блаженного связывают с временем Ивана Грозного, но родился святой в 1462-1468 годах, а умер 2 августа 1557. Следовательно, его жизнь прошла одновременно с Василием Третьим и воеводой Воронцовым.
Чем закончилась эта история? Вы могли бы заглянуть в Житие святого. Но я расскажу:
«Воронцов уже миновал Константино – Еленинские ворота, когда увидел у своего подворья густую толпу москвичей. С Михаилом Семеновичем ехало семь держальников, да десяток холопов. Все в оружии. Воронцов понукнул коня, а навстречу ему наг и бос, ступая черными заскорузлыми ногами по снежному утоптанному насту – юродивый. Шел - шел Вася Блаженный, развернулся, да как запустит в воронцовское подворье каменюгу. Толпа завыла. Один из Воронцовских холопов, не сдержавшись, вдруг поднял плеть. Но рука воеводы молнией перехватила холопскую руку. Воронцов спрыгнул с коня и торопливым шагом пошел навстречу блаженному. Кода-то он уже стоял на той грани позора, кода каждый мог бросить ему в лицо: «Изгой! Наливковец! Развратник». Но тогда и терять было нечего. А сейчас? За плечами годы безупречного служения государю и России, судьба детей и самого Воронцовского рода.
Толпа голытьбы нахально глазела, пихая друг друга, как боярин в меховой шубе становится на колени перед голым (в одной повязке на чреслах) человеком с грязными всклокоченными волосами, с длинной бородою, прикрывающей нательный крест.
- Почто, отец, ты так дом мой похулил?
Говорил Михаил Семенович негромко, но толпа затихла, вслушиваясь. И каждое слово было слышно в искристом морозном воздухе.
- Помолись за меня, святче Божий! Каюсь в согрешениях моих!
Вася Нагоходец склонил голову в куделях слипшихся волос, и его темно-синие с прищуром глаза объяли воеводу:
- От того я бросал камни в угол подворья твоего, что видел там бесов! Дом твой, боярин, полон благочестия. Нет там места бесам. Вот и ютятся они по углам, извне злобствуя. Я же, проходя, увидал их, и камнем пустил. Отогнать хотел!
Этот простодушный и подробный рассказ так ошарашил воеводу, что Воронцов стоял оцепеневший в толстой бобровой шубе перед блаженным, пока толпа не стала восхищенно выть, а кто-то крикнул:
- Васюшко! Так зачем ты тогда частокол у Шуйских лобызал?
Василий Блаженный обернулся к вопрошавшему, и ответил весело:
- С ангелами Божьими лобызался. Ой, тяженько им там в пыли, да грязи под забором! Плачут бедненькие, плачут. Нет им места у Шуйских в доме, они и стоят под забором, плачут.
А Михаил Семенович все не мог придти в себя. Он только понимал, что теперь ни завистливый Траханиот, ни вольнодумец Карпов, ни лживый Шигона не посмеют даже рта раскрыть против него! И для царя и для всего люда московского Вася Блаженный утвердил непорочность Воронцова. И тут бы Михаилу Семеновичу кинуться в ноги блаженному, а он все стоял, смотрел, как Василий вприпрыжку убегает вниз, вниз, мимо дома Беклемишева, к Москве – реке.
- С хлебушком – то будем, боярин?
- Хлебушка привез, Михайло Семенович?
Шумели уже вокруг, только что за полы шубы не хватали. А еще минуту назад хотели на куски рвать.
- Привез из Дмитрова. И на Рязани закупать будем.
Воронцов никогда не имел обыкновения от простого люда отворачиваться:
- Наш великий государь Василий Иоаннович о каждом из вас заботится! Неужто не знаете сего? Будет хлеб.
- Да уж с рязанцами ты столкуешься! Отец небось сына в беде не оставит! - закричал один бойкий слобожанин.
Люди одобрительно зашумели, улыбались. Хорошо сказал! Было в этом слове и то, что рязанцы москвичам братья, и уж поделятся хлебом по-христиански, не станут последнюю шкуру драть.
Князьям Шуйским надолго после обличения Василия Блаженного пришлось заткнуть свои лисьи пасти. Огрызаясь и оскаливаясь, затаились они по норам, несыто подтянув брюхо и дожидая другого случая потягаться с Воронцовым».
Роман «Наследники Византии" опубликован на сайте Ridero.
