начало здесь:
Глава шестая. Бизнесмен
— Ярослав Борисович, — секретарь Танечка вошла в кабинет и остановилась, держась за ручку двери. — Звонил Олег Иванович, просил напомнить, что вы сегодня вместе обедаете. Они с Патриком уже выезжают.
— Хорошо, Танюша, я пойду минут через сорок. Им как раз хватит времени доехать. Спасибо.
Дверь за секретарем закрылась, и Ярослав остался один в тишине большого кабинета. Он посмотрел в окно, где падал ранний московский снег.
«Вот и зима, — подумал Ярослав. – Не успеешь оглянуться, как Новый год. Уже две тысячи пятый. Кажется, только что встречали миллениум, а вот и половина первого десятилетия в третьей тысяче отщелкала. Или нет. Это же с две тысячи первого надо считать, а не с двухтысячного. Ладно. Тогда только четыре. Год в запасе. Сколько у меня этих лет в запасе? Кто знает?»
Уже почти два десятилетия прошло с того июньского дня, когда он купил менялу. Тогда Ярославу было пятнадцать, а в наступающем году стукнет тридцать пять. Не юбилей, конечно, но цифра не рядовая. Уже не мальчик. Что говорить? Дочке скоро будет десять!
Чем старше он становился, тем неотступнее преследовали его мысли о предстоящей расплате за услуги истукана. Жизнь и без того, как говорят, похожа на супермаркет: бери, что хочешь, но помни, что впереди касса, где за все придется платить. А уж у него и подавно. Как это все будет? Просто смерть, или отданные дни окажутся скукоженными и размазанными, наподобие тех парагвайских марок? Как там сказал тогда дед? «И останется потом долгая горькая жизнь без сладкого», — так, кажется.
Хотя – утверждать, что прожитые годы были прямо такими уж медово-сладкими – тоже неправда. Успешными – да. Интересными – очень. А вот, чтобы сладкими – не скажешь.
Словно какой-то огромный меняла взял, да и заменил ту страну, в которой прошло детство, к которой только успел привыкнуть, на совсем другую, с иными правилами жизни, иными ценностями, иными возможностями.
Однажды, будучи в Нью-Йорке, он из любопытства заглянул на Брайтон Бич. Прогуливаясь, наслаждаясь весенним солнечным днем, Ярослав с интересом разглядывал вывески на русском языке и старые железнодорожные пути над головой, лежащие на мостовых опорах прямо вдоль улицы. Но, когда по ним загрохотал поезд подземки, он невольно вжал голову в плечи и свернул в первую попавшуюся дверь.
Это оказался продуктовый магазин. Продавщица, которая, как и все тут, была эмигранткой из СССР, узнав, что Ярослав только что из России, стала жадно его расспрашивать. Ее товарки живо подключились к разговору, благо как раз начался обеденный перерыв, и они даже уговаривали гостя присоединиться к их трапезе.
Глядя на этих простых общительных женщин, Ярослав с удивлением отметил, что они, уехав из страны, сохранили в себе гораздо больше чего-то типично советского, чем те, кто остался. Зная о переменах в России, эмигрантки все равно лелеяли в памяти образ той Родины, которую покинули, и тосковали по ней, считая, что она где-то там, далеко.
А на самом деле, ее уже просто не было. Те, кто остались, тоже эмигрировали! Та страна была неказистой, но великой, странноватой, но родной. И канула, живя теперь только в памяти. И многие ее граждане, причем не обязательно старики, хотя эти в первую очередь, — тоже канули. Кто телом, а кто душой, но все они так и остались на этой тонущей, исчезающей махине, не поняв и не признав новую жизнь.
Ярослав оказался в числе тех, кто выплыл, достиг новых берегов и, в общем-то, неплохо тут устроился. В немалой степени, конечно, благодаря меняле. Прибегать к помощи истукана порой все-таки приходилось. Конечно, Ярик был юношей разумным, и он не кинулся разбрасываться грядущей жизнью ради леденцов и мороженого. Но и тогда, и позже как-то так получалось, что сегодняшние проблемы казались не в пример более насущными, чем какие-то там далекие старческие деньки. И потому, нет-нет, да и жертвовал он последними ради решения первых.
«Жизнь – она ведь, как книга, — оправдывал он себя. — Не важно — насколько длинная, важнее – насколько умная и интересная».
Помнится, тогда, летом восемьдесят пятого, вернувшись из деревни, он спрятал менялу, старательно обмотанного тряпкой, в нижний ящик стола, в самую глубину, и пообещал себе не доставать его без крайней нужды.
И слово сдержал. Спокойно и уверенно отучился два последних класса и сдал на медаль выпускные экзамены без всякой мистики.
Даже, когда влюбился в девятом классе в девочку, пришедшую к ним из школы-восьмилетки, менялу тоже не трогал, хотя не все с этой любовью ладилось, и соблазн был немалый.
Но, когда поехал в Москву поступать в университет, истукана с собой, конечно, взял. И – как в воду глядел. На ключевом экзамене коварный профессор с неприятно-пренебрежительными манерами задал такой каверзный дополнительный вопрос, что Ярослав даже представить себе не мог, как на него отвечать. Понимая, что его срезали, и признавая свое поражение, мальчишка, тем не менее, не растерялся и вежливо попросил экзаменатора сказать правильный ответ. Тот неохотно, в снисходительном тоне, но все-таки пояснил. И даже на уточняющие вопросы ответил. Ярославу только того и было нужно.
Вернувшись в общежитие, он достал из чемодана менялу и начал торг. Проклятый истукан упирался до последнего. Ни предложенная неделя, ни даже месяц, не произвели на менялу никакого впечатления. Этот сквалыга снизошел до улыбки только, когда Ярослав дал полгода! Цена, конечно, заоблачная, но куда было деваться? Иначе бы год потерял! К тому же, позор какой – вернуться, несолоно хлебавши. А, не дай Бог, в следующий раз не поступишь – в солдаты загребут! Тогда еще два года долой!
Короче, все-таки поступил. Того коварного профессора всего аж перекосило, когда мальчик из провинции легко парировал вопрос, который не один год был коньком экзаменатора, и на котором сломались уже целые поколения абитуриентов.
Студенчество Ярослава пришлось на разгар перестройки. Университет, который и прежде славился либеральностью взглядов, теперь и вовсе превратился в арену горячих идеологических споров.
Началось с пересмотра истории. Сначала осторожного, как будто пробующего на прочность некоторые из основ. Первым этапом стало старательное отделение сталинизма от ленинизма. Незавершенное в период «хрущевской оттепели», на этот раз оно было доведено до конца под лозунгом «возврата к ленинским нормам этики». Потом вдруг выяснилось, что в ленинизме, оказывается, самое светлое место – НЭП! И что была эта политика никаким не временным тактическим отступлением, как утверждалось ранее, а, наоборот, чуть ли не последней волей великого вождя революции, которую его усатый преемник подло похоронил на помойке истории.
А затем и в светлом образе Ильича стали появляться каверны и прорехи. Тут, многие, конечно, были обескуражены. Вера в непогрешимость отца-основателя, добрейшего из людей, провидца и мечтателя, друга всех детей была прочно зашита в мозги народа. Еще бы! Десятилетиями над этим трудились поколения писателей, художников, скульпторов, режиссеров и прочих творцов великой «ленинианы».
Мама Ярослава, когда сын приехал на каникулы и увлеченно делился с ней кое-какими выдержками из университетских диспутов, была искренне возмущена:
— Нет, ну, я понимаю – Сталин. Тот дел натворил. Но уж Ленина-то не трогали бы! Это ведь святое! Во что же тогда верить-то?
Оказалось: не во что. Один за другим, все идеалы эпохи социализма были развенчаны. И, хотя словоохотливый Горбачев что-то еще вещал о том, какой будет наша страна при коммунизме, слушать его было смешно. Все понимали, что мы уже пошли в обратную от коммунизма сторону.
Кто их теперь помнит, знаменательные вехи того пути? Девятнадцатую партийную конференцию 1988 года, на которой впервые со времен НЭПа делегаты высказывались не по бумажке, а вживую, выражая различные мнения и даже критикуя высшее руководство компартии. Причем все это транслировалось по центральному телевидению!
А в следующем году были первые выборы народных депутатов СССР. Нет, выборы, конечно, регулярно проводились и раньше, но по системе «выбираем одного из одного возможного». Сейчас такое трудно представить, а в советское время это было так привычно, что поначалу даже, наоборот, непонятен был простенький анекдот, который откуда-то вовремя появился в начале перестройки. Идет, вроде бы, депутат по рынку. Увидел дыню, спрашивает: «Почем дыня?» Продавец отвечает: «Выбирай!» «Что выбирать-то? Она – одна!» — возмущается депутат. «Так ведь и ты у нас один. А мы тебя все выбираем, да выбираем».
И вдруг впервые – настоящая предвыборная борьба! Прямо, как в буржуйских странах! У молодежи аж дух захватило! Университет забурлил. Выдвинули своего кандидата, создали агитационный штаб. Работа тут кипела от зари до зари, и Ярослав самозабвенно варился в этой каше. Какая там учеба, когда такие дела! На большой карте их района были отмечены места наибольшего возможного скопления людей. В первую очередь, конечно, станции метро. Туда посылались агитаторы с листовками. Все было в новинку, интересно, увлекательно! Горло драли до хрипоты! Не обошлось без потасовок с политическими противниками! Ребята, которые не дрались даже из-за девчонок, дрались из-за лозунгов!
А потом в один момент Ярослав понял, что он все это время не тем занимался! Осознал он это, когда к нему, раздающему листовки морозным мартовским вечером, за две недели до выборов, подкатил, заехав всеми четырьмя колесами на тротуар, шикарный пятисотый «Мерседес» золотисто-бежевого цвета. Тогда это был еще не знаменитый громоздкий «чемодан» девяностых, а длинный и стремительный, хотя и угловатый, его предшественник.
— Привет, Ярик, — сказал сидевший за рулем Олег, приоткрыв окно. – А я тебя ищу повсюду. Сказали, что ты – здесь. Ты очень тут занят?
— Да, нет, — смутился Ярослав, пританцовывая от холода. – Мы уже, в общем-то, все раздали.
— Тогда, может, поедем, посидим где-нибудь? – предложил Олег.
— Давай, — согласился Ярослав.
Попрощавшись с товарищами, он обошел длинный капот, открыл дверцу и с любопытством скользнул в уютное тепло богатого салона из светлой кожи, щедро украшенного вставками полированного дерева.
— Какая классная тачка!
— Смотри, — Олег нажал кнопку, и в потолке плавно отъехала панель, открыв остекленный люк. – Умеют же делать буржуи проклятые!
Он выкрутил руль и отпустил тормоз. Автомобиль, аккуратно, всеми колесами по очереди, сполз с обледенелого бордюра, а потом резко, почти бесшумно рванулся вперед, нервно пробираясь сквозь медлительное стадо отечественных колымаг.
Ярослав смотрел на разноцветные огоньки приборной панели, на витрины, проносящиеся за окнами, на сосредоточенное лицо Олега, уверенно управляющего этим монстром, и наслаждался чудесным перенесением в совсем другой мир. Мир комфорта, роскоши и уюта.
«And I think to myself
What a wonderful world», — чарующая, завораживающая мелодия Луи Армстронга, струившаяся из качественной аудиосистемы, делала салон авто фантастической капсулой, плывущей в пронизанном сквозняками пространстве ночной столицы.
— Извини, — сказал Олег. – Песня – старье, конечно. Но ничего не могу поделать: нравится эта вещь, и вообще джаз.
Со времен их деревенских похождений и до этой поездки по вечерней Москве друзья, в общем-то, старались не терять друг друга из виду. Олег на год раньше Ярослава поступил в вуз. Его выбор пал на Бауманку. Отец посоветовал, который сам недавно перешел на работу в Министерство тяжелой промышленности.
Друг был по-прежнему строен и спортивен, но теперь носил короткую стрижку, которая ему очень шла: делала взрослее, серьезнее и элегантнее. К тому же если Ярослав по окончании школы расстался с очками, то Олег, наоборот, вынужден был их надеть, но не круглые, а прямоугольные в модной золоченой оправе.
Время от времени друзья созванивались и выбирались вдвоем, а иногда и с девчонками, то в Нескучный сад погулять, то в любимое кафе поесть мороженого. Однако в последние несколько месяцев Ярослав, увлеченный политическими баталиями, потерял контакт с Олегом. И вот теперь такое неожиданное и эффектное появление друга!
— Как тебе удалось все это? – восторженно расспрашивал пораженный Ярик, когда они сидели в ресторане «Прага» за столиком у окна, выходящего на кинотеатр «Художественный».
— На самом деле, ничего особенного, — ответил Олег. Он снял очки, чтобы протереть стекла, и лицо его стало беззащитным и сонно-растерянным, как это бывает у близоруких людей. – Можно сказать, просто оказался в нужное время в нужном месте.
— Как это?
— Понимаешь, сейчас все кинулись заниматься бизнесом, даже те, кто вообще ни фига в этом не понимает, и кому это противопоказано в принципе.
— Ну, и что?
— А то, что все они хотят создать собственные предприятия. По существующему законодательству регистрацией этих новых юридических лиц занимаются райисполкомы. И, чтобы получить такую регистрацию, ты должен представить туда хренову тучу документов: бизнес-план, экономическое и техническое обоснование создания фирмы и прочую требуху. Как все это составлять – никто не знает. Но самая большая хохма в другом: как это рассматривать, — тоже никто не знает. А комиссия исполкома по каждому обращению должна вынести решение: нужно такое предприятие району, или не нужно. На самом деле, полный произвол и никакой ответственности. Ты можешь подать идеально подготовленный пакет документов и получить отказ без объяснения причин. Не нужен ты району – и точка!
Получается, аппаратчики, вроде бы, и должны исполнять постановления высшей власти, но, во-первых, ни фига в бизнесе не смыслят, а, во-вторых, работать задарма не хотят. К тому же смотрят на этих кооператоров, как на врагов народа, потому что завидуют. В итоге режут всех подряд.
— А ты тут при чем?
— А я нашел там одну тетку. Секретаря этой комиссии. И мы с ней договорились: я создаю свою фирму, и эта тетка отправляет ко мне всех желающих зарегистрировать предприятие. Я им оказываю полный комплект услуг, готовлю документы на регистрацию. Если честно, один раз шаблон сделал и гоню под него всех! Кому там нужно разнообразие? Никому. Главное: я гарантирую клиентам положительный отзыв комиссии. Беру с них за это неплохие деньги. Но у них другого пути нет. Иначе – отказ. Да они и рады: никаких хлопот! Ну, половину, конечно, отдаю этой подруге. Прикормленные ею чиновники теперь исполняют постановления партии и правительства совсем с другим настроением — на ура! Все счастливы.
— И ты заработал на эту машину за четыре месяца?
— Да.
— Фантастика! А почему эта баба выбрала именно тебя?
— Я просто к ней вовремя подкатил. Она как раз высматривала, с кем бы это все замутить, чтобы не родственник, и чтобы никакие явные ниточки к ней не вели. Ну, ты понимаешь, дело тонкое. Я ей приглянулся. Но подкатил бы ты – приглянулся бы ты!
Наверное, не надо было Олегу говорить эту фразу. Потому что Ярик сразу впал в какую-то странную задумчивость. Друг заметил это и пытался отвлечь его, поменять тему разговора. Однако Ярослав упорно не хотел говорить ни о чем другом. Он детально расспрашивал обо всех тонкостях, включая суммы договоров, адреса учреждений и имена участников.
— Зачем тебе нужны такие вещи? – недоумевал Олег. – Все равно этому бизнесу через год – каюк! В следующем году планируют все дела передать в новую организацию, Регистрационную палату. А там все может быть совсем по-другому! Ты уже не успеешь! Как говорила Черная королева у Льюиса Кэрролла: «Здесь, знаешь ли, приходится бежать со всех ног, чтобы только остаться на том же месте! Если же хочешь попасть в другое место, тогда нужно бежать по меньшей мере вдвое быстрее!» Надо придумывать что-то новое. У меня, кстати, есть несколько неплохих идей!
Но Ярика никакие новые идеи не интересовали. Он то и дело что-то шептал в задумчивости, как будто боялся забыть.
— Как учеба? – спросил Олег.
– Кому оно теперь нужно, образование? – усмехнулся друг. – Фигня это! Теперь все решают только деньги!
— Не скажи. Еще неизвестно, как оно в стране повернется, но без бумажки – во все времена в нашем чиновничьем отечестве — ты останешься какашкой. И даже при наличии денег – будешь всего лишь богатой какашкой!
В тот же вечер Ярослав достал из тумбочки статуэтку и долго на нее смотрел.
«Ты собираешься сделать подлость своему другу? – спросил он себя. И сам же ответил. – Почему подлость? Олег сказал, что у него есть еще куча идей. Ему их легко генерить, когда папа в министерстве, да и у него самого тут уже вон какой круг общения! А я – один. Вокруг – бесполезные зеленые пацаны. Родители тоже помочь не могут. То, что я задумал, — это мой шанс, который я готов оплатить собственной жизнью. Олегу тоже ведь будет удобнее, когда я смогу выступать на равных, в одной весовой категории. Тогда и другие проекты заиграют. А так – наши дороги просто разойдутся, да и все. У сегодняшнего Олега я ведь ничего не краду, правда же? А тот Олег, которого я встречу в прошлом, — он ведь даже не будет знать еще ни об этой женщине из райисполкома, ни об этих возможностях. Так что у него я тоже ничего не отберу».
И, стараясь заглушить голос совести, которая не хотела соглашаться с такими доводами, Ярослав обратился к меняле:
— Давай, откручивай все на четыре с половиной месяца назад. В обмен на эти четыре с половиной даю тебе семь. Идет?
И сразу понял: «Не идет».
Неприступное, застывшее лицо менялы не дрогнуло.
— Ну, и ладно. Нет – так нет! – сказал Ярослав со злостью и облегчением одновременно. – Значит, не договорились.
Он убрал истукана обратно в тумбочку.
Но через пару часов, после того как с полей политических сражений вернулся перевозбужденный сосед по комнате, и они попили чаю, а потом улеглись спать, и сосед, умаявшись за день, вовсю сопел, Ярослав в темноте снова полез в тумбочку.
— Ладно, я согласен на год. Но больше не дам ни дня. Точно. И не надейся!
В темноте, нарушаемой только отсветом уличного фонаря, меняла, стоявший на тумбочке, поблескивал зловеще и устрашающе. И пробежавшая по его губам мимолетная улыбка была такой же — зловещей и устрашающей.
«В конце концов, четыре с половиной месяца из отданного года я получу на сдачу», — было последней мыслью Ярослава, когда он, убрав менялу, снова лег. В следующую минуту будущий бизнесмен уже спал...
Продолжение здесь:
Не забываем лайк! Денег тут не просят.
Заходите на канал, там есть другие интересные вещи:
