Первое утро в больнице было, как через вату, даже звонкое бряканье ампул в процедурной слышалось как что-то очень далекое. Холодный укол, давление лекарства, потом — а оно болезненное, оказывается, все равно смутно, как не со мной. На автомате утренние процедуры, температура в норме, все отлично, только спать, я очень хочу спать. Сегодня мамина смена, можно будет прийти на пост вечером, днем ей некогда будет и присесть. Из завтрака — только чай и хлеб с маслом, и тот не до конца — пока не лезет. Обход, рекомендации, и наконец можно отключиться до обеда. Проснулась от возни в палате — привезли двух женщин лет около сорока, они, помнится, в процессе выхода из наркоза то песни орали, то уверяли окружающих, что никогда больше ни одного, гм, существа мужеска пола к себе не подпустят. Мама, сопровождавшая это появление, улучила минутку меня обнять и снова убежала. Сегодня проводят операции. И меня бы сегодня оперировали, но мне «повезло». Уже несколько дней спустя одна из маминых коллег просветила, почему они все считают, что мне повезло потерять ребенка. Говорила, что после гриппа у детей развиваются отклонения, так что «радуйся, детка, что не сохранили, а ты еще молодая, все еще впереди». Я не валялась в депрессии, просто пока острота восприятия меня немного покинула. Внутрь все ушло, отплакала свое еще на кресле, так что теперь понемногу восстанавливалась, выздоравливала.
Постепенно палата заселилась полностью — напротив меня теперь лежала дама лет пятидесяти, кажется, ей удаляли полип, оказывается, в нашей районной больничке работала замечательная врач гинеколог-хирург, к ней ездили и на платные операции со всего района, иногда даже предпочитая областной больнице. И тут повезло, выходит. Хорошо. Заживало на мне все, как на кошке, и обещали продержать не больше двух недель. Те две дамочки, которых привезли в наркозном бреду, остались в палате и выписывались еще позже меня — долечивались. Уколов им назначили больше одного, и уже к концу первой недели их пятые точки напоминали палитру сине-фиолетовых цветов — у одной из медсестер процедурки была «тяжелая рука», после нее все с шишками ходили. Будни палаты разбавляли картины рисования йодных сеток на отливавших синим ягодицах, но и тут эти двое артисток отличились — они еще и подругами оказались, так что черный юмор просто фонтанировал — вместо классической коричневой йодной клетки на их исколотых попах были весьма талантливо изображены скачущие по полянке зайчики, с отчетливо выраженными мужскими первичными признаками. Веселились все — сначала мы в палате, наблюдая за художествами подруг, а потом медсестры в процедурной, выискивая места для укола «на цветочках» или «заячьих ушках».
Слава звонил каждый день, мы подолгу разговаривали, я все боялась, как бы он не сорвался, пока я в больнице, но он держался. Мама привозила домашней еды и нехитрые гостинчики, кормили вполне себе прилично, так что я не особенно нуждалась в передачах. Меня и вправду выписали через четырнадцать дней, выдав выписку, рекомендации, и пожелания здоровья. За исключением самого факта выkuдыша, все было нормально. Ну что теперь, бывает и так. Надо жить дальше, рекомендовано еще полгода не беременеть. Значит, опять таблетки.
Домой приехала на дневной электричке, Слава был еще на работе, я открыла дверь своими ключами — дома на удивление было чисто. Я, если честно, ожидала увидеть холостяцкий бардак, но, кроме кружки из-под кофе в раковине не было ничего. Дома было прохладно, а пока мне поднимать больше трех килограммов не рекомендовано, значит, за углем схожу раза три, не страшно. Хотелось просто согреться — до прихода Славы оставалось еще три часа, как раз успею приготовить ужин. Не знаю, когда она меня увидела — на второй поход за углем, или на третий. Но, когда я пришла домой с последней партией угля, Тамара Андреевна уже была у нас. Разуваясь, я чуть не налетела на шкаф, споткнувшись в потемках о ее тяжелые галоши. Я поздоровалась, получив в ответ неприязненное «Здрассьте», и продолжила растапливать печь - выбрала сосновый обрезок, наколола щепок, уложила дрова, потом совком аккуратно насыпала уголь, и вот через щелки в чугунной плите печи просверкивают языки огня, вытягиваясь в сторону трубы. Молчали обе — свекровь недовольно кривила губы, как будто слова не выходят изо рта, а только проскальзывают по губам, без звука. От печки потянуло теплом, я протянула руки, согревая, и тут -то свекровь прорвало. Она каким-то натужным, визгливым голосом высказывала мне все — и то, что Слава ради меня, бракованной, семью разрушил, и что я даже ребенка выносить не могу, и что он во мне нашел, и много-много еще слов, которые пролетали над гудящей печкой и вязли все в том же ватном воздухе, который меня по-прежнему окружал. Я просто молчала, согревая руки, и думала о том, что у нас есть в холодильнике и из чего варить ужин Славе. Наконец поток слов иссяк, и свекровь, сухо плюнув от досады, тяжело ступая ушла к себе. Я закрылась, и также безэмоционально взялась за ужин. Спокойствие, безразличие, что ли, окружали меня, как кокон, может быть, это и была депрессия, не знаю. Но я двигалась, выполняла домашнюю работу, смотрела кино, разговаривала, просто на свекровь как-то не отреагировала. Может, ее это и задело больше всего. А то, что я «бракованная», так это я с детства слышала, не удивите.
В холодильнике были полуфабрикаты, еще была картошка, так что на ужин удалось соорудить тефтельки с пюре в томатном соусе. За хлопотами незаметно пролетело время — и вот уже в замке проворачивается ключ — вернулся Слава. Шагнул домой, от одежды повеяло холодом, а я его обняла и простояли так, в обнимку, не меньше пяти минут, потом он осторожно меня отстранил, заглядывая в лицо, а меня опять зазнобило, и я отступила к печке — греться. Слава попросил ведро и вернулся с угольными «камнями», чтобы подбросить в огонь. В тот вечер так ни о чем не разговаривали, только муж проявлял заботу в повышенных объемах — согревал, наливал чай, просто обнимал — что для него было несвойственно. Ночью мне опять приснилась операционная, и тот холод по ногам, заболел живот, наверное, я во сне заплакала, и почувствовала, как меня укутывают в одеяло и согревают заледеневшие ступни.