- Чего тебе? Случилось что? - спросил урядник, быстро опуская рубаху и зло глядя на парня.
- А ты не слышишь, что ли? Пора нам! Полечится захотел, никак? Так от смерти не лечат! - насмешливая улыбка искривила губы Семичева. Он мельком глянул на Анну и дерзко подмигнул ей. - Да ты не печалуйся, дядя, у нас без доктора впереди вечность!
- Катись отседова со своей вечностью! - глаза урядника налились кровью и засверкали, лицо потемнело, он стал страшен. Дрожа от возбуждения, Анна придвинулась к доктору, судорожно сжимая в руке свой то ли амулет. то ли орудие нападения.
Парень попятился. Урядник оглядел всех и, с видимым трудом совладав с собой, приказал:
- За дверью подожди, я сейчас!
Семичев снова ухмыльнулся, но вышел.
Урядник повернулся к доктору и попытался улыбнуться. Губы его широко приоткрылись, жутко обнажая длинные, нечеловеческие клыки.
- Не бойтесь, Александр Михайлович, я вам зла не сделаю. Вы спрашивайте, коль вам интересно что!
– Хм! Интересно мне, однако, кто тот молодой человек, который вместо вас на прозекторском столе оказался? Вы к нему какое-то отношение имеете? – спросил Александр Михайлович.
Урядник замялся, лицо его дрогнуло.
- Дак, ну, так уж получилось... Я уж тут виноват. Парнишка-то этот – слуга Веретенникова, тот, что пропал по осени. Помните? Мне Серега сказывал, что паренек этот еще тогда упырем сделался... Вернее, сделали его... С тех пор он все в упырях ходил. Не хотел я его убивать, да только мальчишка уж вовсе дикий был. Ничо не понимал, никого не слушался! Сладу с ним не было! Когда ваша Аннушка к Сергею в переулок явилась ночью, он все поблизости ошивался. Видать, хотел ее кровушкой полакомиться опосля Сереги... А мне жалко девку стало, хоть и вредна она, змея!
– Полегче, полегче, господин урядник! Не забывайте, Аннушка – моя невеста! Так это вы, выходит, парнишку-то убили?..
– Я, а то кто же? Говорю ведь, не хотел я его убивать, думал отогнать только. Палку какую-то с земли схватил и вдарил, как копьем иль рогатиной! Думал, коль упырь. то очухается! А он возьми да помри! Прям там, в переулке! Палка-то осиновой оказалась, а осина упырю – древо смертельное!
– А как он в больницу попал?
– Так, верно, дворник утречком нашел и отвез. Точно не знаю, меня ведь в вашем заведении в то время уже не было, сами понимаете... Но что это? – урядник вдруг принялся беспокойно озираться, прислушиваясь. – Никак, опять петух? Уходить, уходить мне пора, доктор! А главного-то я еще не сказал!!!
Он заметался по комнате...
Где-то, уже совсем неподалеку, раздался громкий, истошный петушиный крик...
– Бросьте вы, Иван Иванович, дался вам этот петух! – проговорил доктор с досадой. – Я вас со всем вниманием слушаю! Случай ваш интереснейший! Да стойте, куда же вы?
Но урядника уже словно ветром подхватило, закрутило по комнате и вынесло... Не то в печную трубу, не то через щель в оконной раме - прямо на улицу. Все произошло так быстро, что Александр Михайлович не успел и глазом моргнуть. Подскочив к окну, он потрогал стекло, за которым густо синела поздняя северная осень. Холод гладкой поверхности стекла был до отвращения реальным.
– Что за черт! – шептал Александр Михайлович. – Аня, ты видела? Куда он исчез?
Анна встала, глаза ее сумрачно горели. Медленно, словно в трансе, подошла к она к доктору, взяла его руки в свои... Их взгляды встретились, и Александр Михайлович почувствовал, что погружается в таинственную глубину ее глаз... Голова у него вдруг закружилась, сердце забилось часто-часто, в глазах потемнело, и он тяжело опустился на ковер...
***
Очнулся он в своей постели, заботливо укрытый одеялом. Горел ночник, Анна сидела в кресле рядом с кроватью и держала его за руку. Он попытался подняться, но она решительно уложила его на подушки. Ее бледное лицо было необычайно серьезным, глаза светились ласково и тихо.
– Лежи, Саша... Ты был очень болен, у тебя была тифозная горячка, – она легонько коснулась его лба. Рука была сухой и прохладной, прикосновения ее приятны.
– Где все они?! Что это было, Анечка?
– О ком ты, радость моя? Тебе, вероятно, что-то привиделось, – спокойно улыбаясь, сказала она. – Такое при лихорадке бывает... Чудится временами всякое... Усни, милый, до утра еще далеко. Ты так намучился за эти дни... Тебе хочется спать... Спи, милый, спи... Засыпай!
Доктор смотрел в ее чудные русалочьи глаза и чувствовал, как болезненно-сладкая, тяжелая дрема охватывает его. Двигаться не хотелось, сон незаметно смежал тяжелые веки. Он глубоко вздохнул, покорно закрыл глаза, уснул и спал долго, спокойно, без сновидений...
***
Проснулся Александр Михайлович на утро поздно, бодрый и голодный. Солнечный луч, пробившись сквозь тяжелые шелковые шторы, скользил по лицу Анны, спящей в кресле рядом с кроватью. Она пошевелилась и вздохнула, что-то пробормотав во сне, но луч угас, и молодая женщина затихла, дыша спокойно и ровно. Лицо ее было бледно, под глазами лежали голубоватые тени.
«Не спала, бедная, всю ночь просидела возле меня, – подумал Александр Михайлович с теплотой и нежностью. – Но что ж со мною приключилось-то? Неужели я тиф все-таки подхватил? Симптомы не вполне соответствуют, но бред-то каков? На редкость достоверный, детализованный был бред!»
Он вспомнил, как тщетно пытался нащупать пульс на твердой, холодной, как резина, руке урядника. Вспомнил шедший от него запах земли, болота и формалина... Все было так реально! Однако теперь,при свете дня, все, что он видел, слышал и обонял тогда, казалось ему результатом собственного больного воображения...
«Боже! Да ведь мне в больнице надо быть! Что ж я лежу-то? Фу, как неудобно!» – встрепенулся он вдруг, решительно откинул одеяло и опустил ноги на пол. В голове зашумело, и комната поплыла перед его глазами...
Анна, уловив его движение, моментально проснулась:
– Куда ты, Саша? Ты болен, тебе еще нельзя вставать. Игнат Петрович строго-настрого запретил! Он уже был у нас сегодня утром, как обычно. Он каждый день тебя навещал, - ты ведь почти неделю пролежал без памяти. В больнице сегодня вполне справятся без тебя. Ложись, пожалуйста!
Она ласково и решительно заставила его улечься, заботливо укрыла одеялом и заявила, что завтрак в постель подаст сама.
– Представь, милый, наша Матрена рассчиталась и укатила в деревню. Слава богу, соседка прислала свою кухарку на время...
– Анечка, а ты уверена, что Матрена жива? Представь, мне привиделось, что она...
– Ну, до своего отъезда она была живехонька. Правда, иной раз заметно под хмельком! Видно, с ухажером весело время проводила...
Анна произнесла это легким, шутливым тоном, ловко освобождая место на прикроватном столике для подноса с едой. Александр Михайлович ей верил и не верил, – слишком живо было у него воспоминание о лежащей ничком на кушетке стряпухе, о луже крови под ее свисающей головой. Но говорить об этом он уже не решился...
***
На следующий день доктор почувствовал себя вполне здоровым и с утра, несмотря на уговоры Анны, отправился на работу. В больнице его встретил с искренней радостью и поздравили с выздоровлением. С утра была линейка, и дальше началась обычная рутина работы. Насчет пропажи из прозекторской тела урядника Игнат Петрович даже не заикался, как будто этого не было вовсе.
Жизнь потекла по-прежнему: работа, дом, милое сердцу общество Анны, приготовления к свадьбе. В деревни доктора больше не посылали. Ездил туда по недавно выпавшему снегу старичок-фельдшер. После одной из поездок фельдшер вернулся сам не свой. Он и Игнатий Петрович о чем-то долго беседовали, запершись в кабинете, о чем – никто не знал. Александр Михайлович пробовал расспросить старшего коллегу, но тот только взглянул на него в каком-то странном замешательстве и пообещал рассказать позднее, когда выдастся свободное время. Однако свободное время так и не выдалось.
Между тем приближался день свадьбы. К ней уже все было готово. Александр Михайлович хотел обойтись венчанием и скромным обедом. но коллеги настаивали на свадьбе, и ему ничего не оставалось, как согласиться. Гости были приглашены, свадебные наряды, закуски, вино и все прочее заказаны. Деньги у доктора были, – небольшое наследство родителей, не совсем бедных смоленских помещиков, и скопленное жалованье, да и у Анны кое-что имелось, хотя Александр и слышать не хотел о том, чтобы воспользоваться ее средствами.
После свадьбы молодые собирались отправиться в свадебное путешествие и планировали посетить Петербург, где у Александра Михайловича были друзья и дальние родственники. Месячный отпуск со службы был уже почти получен. Начальство не возражало, ценя молодого доктора как хорошего специалиста и добросовестного работника.
Его посаженным отцом соглашался быть Игнатий Петрович. В посаженные матери невесты звали Нину Сергеевну Стахову. Для маленького уездного города свадьба молодого доктора была событием, о котором заранее говорили в местном обществе, и Стаховой хотелось, чтобы все было, «как у людей». Венчание должно было состояться в церкви Преображения господня. Но протоиереем там служил отец Николай, суровый старик, нетерпимый к малейшим отклонениям от православной веры, особенно к современным ересями и суевериям. Узнав, что посаженной матерью невесты будет госпожа Стахова, он сделался очень недоволен. Даже щедрые пожертвования на храм от этой дамы не примирили его с тем, что она пользовалась когда-то услугами небезызвестного колдуна Марко да сейчас еще и спиритизмом балуется. Стахова, узнав о недовольстве священника, обиделась и уступила роль посаженной матери родственнице Игната Петровича, почтенной пожилой даме, под предлогом, будто срочно уезжает и на свадьбе присутствовать не сможет. Анну это не особенно расстроило, ей вообще как будто была глубоко безразлична обрядовая сторона брака.
Однако в последние дни она стала отчего-то невесела, хотя и пыталась скрыть это за нарочитым оживлением, старалась как можно реже выходить из дома, а выходя, брала с собой горничную, Феню. С Александром Михайловичем она по-прежнему была нежна, а он в ней души не чаял, с каждым днем, казалось, влюбляясь все больше. Несмотря на занятость, он старался много времени проводить с нею. Воспоминания о том,, что она называла его горячечным бредом, оставались для него слишком живыми, яркими и устрашающими...
***
Продолжение в воскресенье, 8 октября
***
Изображение сгенерировано в нейросети Леонардо