XVI век, Европа. Небольшое княжество Релинген находится между владениями Валуа, Габсбургов и мятежными провинциями Нидерландов. Надеюсь, вы помните младенца, который родился у граф де Лош и Аньес Хагенау, принцессы Релинген? Мальчик вырос, стал правителем княжества и намерен как можно лучше выполнять свой долг. Но в чем заключается долг принца? И могут ли у принца быть друзья?
Итак....
------------------------------------
Граф Филипп Хагенау, юный правитель Релингена покинул Бар-сюр-Орнен в смешанных чувствах. Нельзя сказать, будто месяцы, проведенные вместе с бабушкой, дали ему больше, чем годы учебы в Лоше, однако юноша осознавал, что сейчас он куда более готов управлять Релингеном, чем год назад. Будучи не по годам смышленым, Филипп понимал, что вряд ли когда-либо еще сможет так надолго задержаться в Барруа. А, вполне возможно, это «когда-нибудь» превратиться в холодное «никогда».
Мысль об этом тревожила и навевала легкую грусть. Однако осознание того, что отныне он полноправный правитель пусть небольшого, но самостоятельного государства, почти взрослый и самостоятельный, пьянило и кружило голову. Правда, не настолько, чтобы забывать последние наставления принцессы Блуасской: «Главное — не ставить кого-либо из друзей или родственников выше остальных и не приближать их слишком близко. У государей нет друзей, а есть лишь подданные. Вы очень молоды, Филипп, вы будете грустить по дому, и естественно, что у вас появиться искушение разделить эту грусть с кем-то, кто будет достаточно любезен и умен, чтобы завоевать ваше сердце».
Граф Хагенау вполне понимал, что имеет в виду бабушка: граф де Саше, де Бретей — ближайший друг его отца и тяжкий крест его семьи одновременно. Одна из причин, отчего графу Хагенау надлежало стать правителем Релингена. Юноша не роптал на судьбу, сделавшую его взрослым за какой-то год, но то, что эту судьбу звали «Александр де Бретей», вызывало у юного принца легкое раздражение.
Принцесса Блуасская, стояла на крепостной стене, пока кортеж не скрылся из виду, и думала, что прошло уже больше двадцати лет, как она вот так же провожала из дома своего сына, и ничего не изменилось — впереди была такая же неизвестность, и помоги Всевышний ее близким, не утонуть в бурном потоке политических интриг, с легкостью разрушающих судьбы, троны и государства…
К счастью, Филипп был слишком юн, чтобы разделять тревоги бабушки — так что он всего лишь грустил из-за разлуки и радовался новой жизни.
Принцесса Блуасская вернулась в свои покои. Сын отправил ей внука «на воспитание», несколько растерянно сообщив, что юный принц, наиболее благородными для правителя считает справедливость и помощь слабым. Мишель отчего-то считал, что для принца такие идеи и мысли — проявления слабости, тем более сам он в эти годы вообще не думал о таких вещах.
Мишель ошибался. Да, Филипп действительно считал, что должен быть справедливым и благородным государем, заботящимся о своих подданных, но достигать своих целей он намеревался железной волей и железной рукой.
Хоть бы мальчик не был таким идеальным. А, главное, чтобы не встретил на пути своего «шевалье де Бретея».
Молитвы принцессы Блуасской были услышаны.
Въезд графа Хагенау в Релинген сопровождался тем, чем обычно сопровождается появление любимого правителя. Истосковавшиеся по истинному государю селяне и горожане кидали под ноги лошадям охапки цветов, несли навстречу юному принцу все, чем богаты ремесленные цеха. Юные девушки, наряженные в лучшие одежды, пели радостные песни и водили хороводы вокруг праздничной кавалькады.
Первые проявления искренней радости поданных радовали Филиппа, однако, когда славословия и подношения повторялись вновь и вновь, в шестой деревне и третьем городе, граф Хагенау решил, что с него хватит. Карл вполне разделял чувства молодого господина, тем более прекрасно знал и другой Релинген. Не парадный, приукрашенный и заваленный цветами, но невежественный, нищий, питающийся темными страстями и суевериями. Чем быстрее юный правитель примет страну под свою руку и узнает, что не все в его княжестве так благостно и благополучно, тем лучше. А значит, надо быстрее закончить с церемониями и заняться делом. Ночевка же в каждой встречной деревушке этому явно не способствовала. Так что, пока релингенские дворяне и почтенные горожане досматривали последние сны, Филипп Хагенау и Карл отправились в путь.
К полудню Карл скомандовал привал. Филипп искренне радовался будущему удивлению сопровождающих, потерявших принца, но командир его отряда не разделял веселого настроения юноши. Карл мрачно размышлял о том, что его мысли о темной стороне Релингена сбываются как-то уж слишком быстро. Граф Хагенау и его люди не заметили двух заброшенных деревушек, где Карл намеревался дать отдых людям и лошадям. Хвала Всевышнему, третья деревня на их пути не выглядела заброшенной — над домами вились дымы, лаяли собаки, орали петухи, а у речной запруды им встретилось небольшое стадо овец.
Несмотря на идиллический вид, деревня оказалась внезапно и странно безлюдной. Никто не бежал навстречу кавалькаде, не было девушек с цветами и добрых поселян с хлебами в руках и гусями в корзинах. Не было даже босоногих мальчишек, уж точно никогда не упускающих возможность поглазеть на нарядных всадников, попутно получив пару мелких монет. Карл уже вообразил было, что жители деревни стали жертвой заразы и надо скорее убираться из проклятого края, но вовремя сообразил, что не видел на въезде в деревню чумного камня или иного страшного предупреждения. Да и безмятежный вид пастушка на краю деревни развеял мимолетные сомнения.
Жители нашлись на центральной площади. Филипп Хагенау досадливо подумал было, что в деревне каким-то образом прознали о приближении государя, и их вновь встретят цветы, дары и хороводы. Однако добрые поселяне собрались на площади не ради своего правителя.
Несколько мгновений понадобилось Филиппу, чтобы понять зловещий смысл собрания. Высокий костер и столб не оставляли сомнений, в том, что должно было произойти на площади.
Филипп нахмурился и тронул коня. Вершить правосудие, не одобренное государем, при наличии и в присутствии этого самого государя, было верхом дерзости. Если бы такое произошло до того, как граф Хагенау ступил на землю Релингена — это было бы простительно. Но такого дерзкого посягательства на свои привилегии молодой человек стерпеть не мог.
Карл понял своего господина без слов. Когда толпа опустилась перед юным принцем на колени, пришел черед выяснить, что же все-таки случилось. Заплетающимся то ли от страха, то ли от почтения голосом староста сообщил, что добрые подданные его высочества собрались здесь, чтобы лично наблюдать, как будет совершаться правосудие в отношении колдуна, виновного в недороде, падеже скота, а также в том, что у старостевой дочки аккурат накануне свадьбы перекосило лицо.
Филипп, будучи не только добрым католиком, но и весьма образованным человеком, к тому же сыном своего отца, не верил в ведьм и колдунов. Нет, конечно, он не раз встречался с тем, что того или иного человека обвиняли в попытках навести чары или сотворить еще что-то подобное, но во всех известных ему случая это было не более чем поводом отправить человека на эшафот, не затрудняя себя какими либо объяснениями для простонародья.
Увидев «колдуна», принц тем более пришел в замешательство. Виновником «страшных преступлений» оказался мальчишка, примерно одним с ним лет. Невообразимо грязный, еле державшийся на ногах — признание далось всем заинтересованным сторонам явно нелегко. Ярко-рыжие волосы и блестящие синие глаза, казалось, принадлежали другому человеку.
— Он рыжий, — тихо проговорил Карл.
Филипп недоуменно взглянул на офицера.
— Сельские недоумки считают, что это знак колдуна, — со вздохом добавил верный дворянин.
Филипп молчал. Павшая от старости корова, холодная весна и простудившая зуб дочка старосты никаким образом не могли быть результатом каких-либо зловредных действий человека. А для Князя Тьмы это было слишком мелко.
— Я сам разберусь в этом деле, — Филипп осознавал, что рано или поздно ему придется заниматься делами правосудия, и это было не самой приятной стороной правления. Но начать жизнь в Релингене с публичной казни он посчитал дурным знаком. Тем более, казнить человека по такому вздорному обвинению…
Женщина с черным от горя лицом бросилась под копыта. Филипп удержал коня.
— Пусть его испытают водой, мой господин, пусть его бросят в воду!
Филипп молчал несколько мгновений, потом кивнул.
Да, женщина появилась кстати. Лишать парня жизни не хотелось, но и доказывать что-то здесь и сейчас этим темным людям тоже было сложно и не с руки. А так — мальчишка будет избавлен от мучений, его мать от страданий и он приобретет репутацию справедливого государя.
Мальчишка не сопротивлялся. Он дрожал, но не плакал. Его ждала легкая смерть и христианское погребение, а семью — очищение от подозрений и позора. Это было справедливо и милостиво. Мальчишка был благодарен принцу. Он молча рухнул в воду и камнем пошел ко дну.
И все-таки мой принц еще очень юн, с сожалением подумал Карл, когда услышал:
— Довольно, он тонет, испытание пройдено, вытаскивайте!
Женщина подползла на коленях к лежащему в беспамятстве утопленнику. Она не смела прикасаться к своему сыну, а только смотрела на него, как будто не могла поверить в случившееся.
Карл поднес к лицу мальчишки латную рукавицу — слабое дыхание показало, что смертник еще жив.
— Но преступник признался, — неожиданно вылез вперед староста. Он уже подсчитал, какую долю от имущества семьи рыжего поступит в его доход — и тут такая неприятность.
Карл вздохнул и поднял руку. Кажется, пришло время преподать всем урок, как должно вести себя в присутствии принца. Филипп не стал вмешиваться и останавливать своих людей. Хорошо его правосудие или дурно, но никто не смеет перечить его воле. Легкий ропот, сопровождавший слова старосты, мгновенно стих, и толпа вновь опустилась на колени.
«Скажи Всевышнему о своих желаниях…» — подумал юноша. Однако слово прозвучало, и он должен дать ответ.
Филипп заговорил, тщательно подбирая слова:
— Я обращусь за разъяснением в церковный суд. Если преступник оскорбил церковное право ложным доносом, ему будет назначено покаяние в монастыре строгого устава.
Благодарственные крики, славословия и исполненный бесконечной благодарности взор несчастной матери — все, что запомнил граф Хагенау, не дав себе труда узнать название злосчастной деревни.
Мальчишка пролежал в бреду два дня и две ночи. В беспамятстве он то звал матушку, то твердил о своей невиновности, то умолял задушить его перед костром.
— Если выживет, вам придется отправить его в Лош или в Барруа, мой принц, — Карл только головой покачал в ответ на желание Филиппа взять найденыша в услужение. — Цвет волос вы никуда не денете, еще и сами попадете под глупый навет.
Филипп вздохнул. Карл был прав, несомненно и явно прав. Но вот так расставаться с человеком, которому спас жизнь, ужасно не хотелось.
А на третий день случилось чудо. Во-первых, спасенный пришел в себя. Во-вторых, рыжий цвет волос в одночасье сменился на снежно-белый.
И то и другое Филипп посчитал за добрый знак свыше и с чистой совестью поручил юношу заботам Карла. Поручил и забыл. Слишком много дел набралось в Релингене, слишком много забот пало на его плечи. И когда спустя почти год Карл привел в его кабинет высокого и статного молодого человека, даже не понял сначала, кто это.
«Это Лео», — Карл представил своего ученика, но, смерть Христова, Филипп не смог припомнить среди своих людей пажа с таким именем. И только увидев седые волосы, рассыпавшиеся по плечам юноши, махнувшего беретом прямо у его колен, вспомнил свой въезд в Релинген.
Детей у Карла не было. По крайней мере, таких, о которых ему было бы известно. Дети ее высочества были его сеньорами. Лео же стал для офицера и учеником, и воспитанником. Как оказалось, мальчик умел читать и писать, удить рыбу и ставить силки на птиц, чистить и седлать лошадей. Однако для службы у принца этого было недостаточно. И потому как только молодой человек оправился от болезни, Карл немедленно начал учить того обращаться со шпагой и кинжалом, пистолетами и аркебузой. Юноша, благодарный принцу до того, что без раздумий отдал бы за Филиппа Хагенау свою жизнь, занимался до изнеможения, и придирчивый Карл уже через год смог представить дело рук своих благородному принцу. Заодно Карл выяснил, что родители Людвига Леопольда не были ни крестьянами, ни горожанами, а происходили из старинного рода рыцарей-слуг, потерявших в ходе усобиц и болезней семью своего господина и пришедших к крестьянскому труду.
Так что Лео вполне имел право по воле принца носить шпагу и военный колет и следовать всюду за графом Хагенау.
Лео не знал другой доблести, кроме бесконечной верности своему сеньору, а пройдя через пытки и смерть, довольно равнодушно относился к ценности жизни, равно своей и чужой. Если бы не пытливый ум и природная сообразительность, он возможно и стал бы простым орудием в руках молодого правителя Релингена. Но перечитав все книги в релингенской библиотеке, трудно оставаться всего лишь шпагой или стилетом. Так Лео не стал ни другом принца, ни слугой, а сделался его тенью. Тенью тихой, ненавязчивой, способной поддержать разговор, выслушать, почтительно дать совет или решить проблему ударом кинжала. А еще Лео никогда не улыбался и не смеялся на людях. Только Филипп знал, что его Тень прекрасно умеет это делать, но одарять чужих своими чувствами Лео считал ниже своего достоинства. Принцесса Блуасская могла быть довольной. Лео успешно осваивал все премудрости управления, ратного дела и даже читал книги из разных областей знаний — только бы принести больше пользы своему принцу, и при этом никаким образом не покушался на право дружить с Филиппом Хагенау.
…Двое молодых людей, чья экипировка контрастировала со скромным одеянием смотрели сверху на маленькую деревушку, притаившуюся среди холмов. Каменная церковь, ухоженные поля, стада овец, крепкий мост, перекинувшийся через небольшую речку — все дышало покоем и говорило о достатке.
— О чем ты думаешь?
Юноша со снежно-белыми волосами пожал плечами:
— Здесь красиво и тихо. Хорошее место, чтобы встретить старость, ваше высочество.
Филипп Хагенау усмехнулся. Род занятий Лео предполагал что угодно, кроме смерти от старости, но его Тень умела шутить и знала, когда шутки уместны.
— И тебе не хочется спалить здесь все дотла?
Лео вдохнул настоянный на луговых травах воздух.
— Как я могу покушаться на ваше достояние, мой господин?
Филипп не был мстителен — государи не мстят. Но его Тень до сих пор ежилась при виде огня и воды и мучилась ночными кошмарами. Тень много сделала для него. И теперь настало время благодарности.
— Я дарю тебе все это, — Филипп обвел рукой деревню, стада, пашни, даже реку с мостиком. Все это, и жизни тех, кто здесь живет.
Лео еще раз вздохнул. Прошлая жизнь, прошлые страдания, прошлые отношения — все осталось в прошлом. Все-таки его принц читает слишком много испанских романов… или французских… или — тьфу на них! — литвинских...
— Я благодарю моего господина за щедрый дар, но, право слово, обижаться на этих крестьян, все равно, что досадовать на бегущее стадо овец. Отвечают ли овцы за то, что кто-то встал перед несущимся стадом? — Лео подумал, что высказался достаточно красиво и витиевато, чтобы это понравилось Филиппу. И оказался прав.
— Пожалуй, я соглашусь с тобой, друг мой, — довольно кивнул Филипп. Лео не обольщался обращением — граф Хагенау давно называл его этим словом, всего лишь выделяя среди остальных, как первого из своих слуг, — но я не отказываюсь от своих слов и рад сделать тебе подарок.
Правильно было спешиться и с почтительным поклоном благодарить принца, но Филипп жестом остановил свою Тень, так что Лео смог всего лишь наклониться к шее лошади.
Кажется, пришло время по-настоящему обременить принца своей просьбой.
— Мой господин, одна женщина в этой деревне была добра ко мне, и я почтительно прошу разрешить ей удалиться в монастырь.
Лео еще раз сделал попытку спешиться, и вновь Филипп остановил его. Все-таки бабушка была права — иметь Тень куда полезнее и лучше, чем отягощать себя друзьями. В конце концов, у него и так довольно близких родственников.
— Конечно, я дам разрешение, — размеренно и спокойно, как будто, не хотел только что спалить деревушку дотла, отозвался Филипп. — Вы сами хотите передать мою волю этой женщине? — добавил он.
Лео вскинул голову.
— Никто в этом мире не сделал для меня больше, чем вы, мой господин. Что касается той женщины, ваше участие в ее судьбе — уже высшая награда, и я поеду к ней, только если вы прикажете мне это сделать.
Филипп улыбнулся. Лео был умен, умен и предан. Все-таки благородные поступки и защита слабых — это очень и очень правильно.
— Похвально, что вы так заботитесь о своей кормилице, мой друг, но вы правы — посылать дворянина у меня на службе к крестьянке, пусть и хорошего происхождения, несправедливо по отношению к такому человеку.
© Екатерина А. Александрова, Юлия Р. Белова
В качестве иллюстраций использованы акварели А. Дюрера
Путеводитель по каналу. Часть 1: Исторические заметки, Музыка и танцы, Читая Дюма — а как там по истории?, Читая Дюма — почему они так поступили?, Повесть А. Говорова "Последние Каролинги"
Путеводитель по каналу. Часть 2: Книги, писатели, поэты и драматурги, О чтении, Читая Стругацких, Мифология... фэнтези... научная фантастика, США и Кеннеди, Мои художественные произведения, Отзывы на мои художественные произведения, Истории из жизни, Рукоделие, конструкторы и прочие развлечения, Фоторепортажи
Путеводитель по каналу. Часть 3: Видео, О кино, телевидении, сериалах и радио, Галереи
Я на Автор.Тудей Регистрируйтесь, читайте, не забывайте ставить лайки и вносить книги в свои библиотеки