492 подписчика

О мировоззрении митрополита Антония Сурожского

19 сентября 202319 сен 2023

336

32 мин

Оглавление

Оглавление
1. Истины веры постигаются не в понятиях. Христианство – не мировоззрение
1.1. Бог непознаваем

В центре религиозного мировоззрения митрополита Антония Сурожского лежит модернистская вера в очевидность бытия, тела, вещества. Если сопоставлять это учение с сверхъестественным Откровением Христианства, то приходится признать, что митр. Антоний исповедовал религиозный индифферентизм.

Вопреки слову Писания, утверждается, что Авраам не знал ничего о Боге: “Вера Авраама заключалась не в том, что он сначала получил какие-то сведения о Боге и в них уверовал, а в том, что он с самого начала, туманно, но вместе с этим с громадной силой, встретился лицом к лицу с Живым Богом. Он верил не во что-то, а в Кого-то, и в этом, может быть, и есть самое существо веры”. [3]

При таком воззрении смешивается вера как дар Божий и вера как убежденность в Истине. Как учит св. Иоанн Златоуст: “Иная та вера, о которой апостолы говорили: “приложи нам веру” (Лк. 17:5), и иная та, по которой все мы называемся верными, не совершая чудес, а имея познание благочестия. Но и здесь нужна помощь Духа”. [4]

Данное смешение необходимо митр. Антонию для унижения догматической веры, которая неоднократно им представляется как удел богословов и схоластов.

1.1. Бог непознаваем

Так как вера не в понятиях, то о Боге по-настоящему знать ничего нельзя. Мы даже не знаем, как Его Имя. Для подтверждения этого положения митр. Антоний вынужден обратиться к иудейскому учителю Маймониду:

“В XII веке еврейский писатель в Испании, Маймонид, говорил, что если мы хотим найти способ выражать Бога непосредственно, не вызывая никаких умственных представлений и поэтому не вызывая никаких предрассудков или отрицательных реакций, мы должны выделить одну музыкальную ноту, которую мы не имели бы права употреблять ни для чего другого. И эта нота должна бы звучать каждый раз, когда мы хотим сказать слово “Бог” или выразить понятие о Боге; потому что это был бы чистый символ, который в себе не несет ничего, кроме того, что он обозначает. Но даже так – это обозначение, а не самый Бог”. [5]

Митр. Антоний настаивает на богохульном еврейском учении: “Наш опыт о Боге за пределом всякого выражения. Еврейский писатель Маймонид приводит пример, как юноша стал на молитву и воскликнул: Господи, Ты велик, Ты славен, Ты вездесущ, Ты всемогущ… – и наставник его остановил и сказал: не богохульствуй; каждый раз, когда ты прибавляешь новое прилагательное к слову Бог, ты Его делаешь все мельче и мельче, ты как бы проводишь границу вокруг Него и делаешь Его пленником нашего языка”. [6]

Слова иудейского сочинителя даже по видимости не похожи на богословие Христианских святых, и прежде всего св. Дионисия Ареопагита. Да, св. Дионисий учит о непознаваемости Божества, но он учит о непостижимости Бога-Троицы, Отца и Сына и Святаго Духа. В каждой строке Святителя, в каждом слове его подразумевается Христос. Это о Христе св. Дионисий говорит как о непознаваемом Боге, как о Творце и Первоначале. Такое богословие доказывает, что Христос – Бог единосущный Отцу и Духу.

В книге св. Дионисия “О Божественных Именах” – собственно, в самом ее названии – содержится прямое опровержение слов Маймонида и митр. Антония. По Своему Божественному непостижимому Существу Бог неименуем, и именуется нами по Его свойствам и действиям. Это ни в коей мере Его не унижает и не ограничивает, а напротив, является прекрасным выражением благочестия. Как пишет св. Дионисий Ареопагит: “Всегда в Священном Писании всеми богопристойными божественными именами воспевается не частичное, но все, всецелое, совершенное Божество во всей Его Полноте, и все они нераздельно, неразлучно, неотделимо и целиком прилагаются ко всей полноте всецелого Божества”. [60]

Нелепые же утверждения иудейского сочинителя полемически направлены против Христианства. Он силится доказать прямо противоположное Христианскому богословию, опровергнуть веру христиан во Христа как в Богочеловека. Следовательно, митр. Антоний совершает преступление против веры, когда предлагает христианам слова Маймонида в качестве “истинного учения” о Боге.

Для митр. Антония истину о Боге знать нельзя: “Евангелие определяет истину не в порядке чего-то, а Кого-то; Христос говорит: Я – Истина (Ин. 14:6). И этим Он совершенно уничтожает для нас возможность считать, будто что бы то ни было, что можно выразить словами или образами, может называться конечной или полной истиной, ибо полная истина – личная, никогда не вещественна”. [7]

Митр. Антоний считает, что православные лгут, когда говорят, что исповедуют истину. Они, якобы, могут знать ее только приблизительно: “Когда мы, православные люди, говорим, что у нас вся истина, мы говорим какую-то неправду, в конечном итоге. Христос – Истина; Бог – истина; то, что о Нем можно сказать – приближение к Истине: может быть, хорошее, может быть – относительное”. [8]

Как мы видим, митр. Антоний везде оговаривает: “нельзя знать всю истину”. Чтобы оценить софистический характер такой оговорки, предлагаем ответить на вопрос: исповедание Христа Богом – это полная истина, или частичная? Это истина, или всего лишь приближение?

Частичная истина не заслуживает и самого такого названия: это догадка, мнение, предположение, но никак не истина. Поэтому митр. Антоний спокойно констатирует, что Церковь “не в силах передать ни что такое Бог, ни что такое пути Его”. [9]

После таких заявлений бессмысленно было бы обсуждать собственно догматические взгляды митр. Антония. Как всякий адогматист, он может исповедовать любые взгляды, про себя соображая, что все это лишь относительная истина.

2. Вера состоит в убежденности в очевидном. Вера в тело, материю, бытие

Для митр. Антония вера следует за опытом, а не предшествует ему. Поверить можно только в то, что уже ощутил: “Вера должна непременно, неизбежно быть основана на каком-то опыте… Это область веры: мгновение, когда человек открывает, что ушло видение, а уверенность вся еще тут”. [10] В отличие от веры христианской, от веры Авраама, который пошел, не зная, куда идет (Евр. 11:8), здесь вера состоит в том, чтобы идти туда, где уже побывал.

Митр. Антоний находит точку опоры в том, что очевидно: теле, материи, веществе. Он говорит прямо: “Христианство – это материализм”.

Ход его рассуждений таков: “Если этот материальный мир оказался способным вместить Самого Бога, если какая-то частица, физическая частица этого мира могла соединиться с Самим Богом и в этом не сгореть, не быть разрушенной, а остаться неприкосновенной, – то, действительно, и материя разверзается в наших глазах в совершенно небывалые масштабы. Почему я и говорю, что христианство – единственный материализм, который придает предельное значение материи, а также и истории человека, через Воплощение Бога вдруг получающего вечное измерение, Божественное измерение, трансцендентальное измерение: не в будущем, а вот сейчас, потому что Бог среди этой истории – и человек делается каким-то удивительно большим”. [11]

О Тайне Боговоплощения митр. Антоний многократно повторяет одно и то же: “Вещество, наша плоть, наша кровь, кость наша, все вещество наше способно быть Бого-носным, соединиться с Божеством и остаться собой – и явиться нам в славе, величии, которого мы не видим, но которое видит Бог, ради которого Он нас сотворил и все сотворил”. [12]

Однако такая “вера” есть отрицание религиозной веры, отрицание Божественного, сверхъестественного, чудесного. Если материальный мир был “способен” соединиться с Богом, то в Боговоплощении нет никакого чуда и никакой Тайны.

Неверным следует признать и утверждение о соединении “физической частицы” с Божеством. Св. Григорий Богослов подробно объясняет:

“Поскольку же Бог несоединим с плотью, а душа и ум суть нечто посредствующее, потому что сожительствуют плоти, и потому что – образ Божий, то Божие естество, соединяясь с сродным Себе, через это сродное вступило в общение с дебелостью плоти. Таким образом и Обожившее, и Обоженное – единый Бог”. [13]

И далее: “Ум [Бог] соединяется с умом, как с ближайшим и более сродным, а потом уже с плотью при посредстве ума между Божеством и дебелостью”. [14]

Отметим, во-первых, что св. Григорий опровергает учение митр. Антония, говоря, что Бог несоединим с плотью. С другой стороны, митр. Антоний проповедует вовсе не ересь, а выходит за пределы религиозного воззрения. Как следует из его слов, он подразумевает вещество и материю не в философском или богословском смысле, а в физическом – как непосредственно данное в ощущении.

2.1. Подрыв веры в сверхъестественное, в Таинства, в Бога-Промыслителя

Если плоть способна соединиться с Божеством, тогда никакого чуда нет, и вера не нужна.

Чтобы внести элемент чудесности в свое мировоззрение, митр. Антоний чрезвычайно превозносит материю, тело, вещество. По его мнению, “область духа может очень часто расцениваться и измеряться состояниями тела”:

“Тело же и дух тверды и незыблемы, потому что тело имеет устойчивость и продолжительность; область же духа может очень часто расцениваться и измеряться состояниями тела. Очень мало кто знает законы духа, кто имеет опыт чистой духовности, но мы можем многое почерпать из размышлений о телесности человека”. [15]

Материя изображается как “основа жизни в Боге”:

“Материя должна нам представляться живой, способной иметь общение с Богом, Который ее создал. В этом отношении мы можем сказать, что и через материю и в самой материи, из которой создан человек, человек имеет общение с Богом. Она, таким образом, является не только субстратом какого-то материального его существования, но также и основой всей его жизни в Боге. Дух также – и гораздо больше – очевидно коренится и уходит своими устоями в Господа. И вот, верующие на опыте, а также в пределах своего мировоззрения, утверждают, что Божественное действие может до них дойти путем материального воздействия”. [16]

Возвысив таким образом материю до Бога, митр. Антоний кощунственно применяет это к учению о Таинствах.

Для него Таинство – это “воздействие материи на материю”:

“Тут тоже таинство (имеется ввиду Крещение.- В.Р.), т.е. воздействие материи на материю, коснулось духа и отразилось в душевности, которая последней восприняла и пережила случившееся”. [17]

На отпевании говорится: “Этим телом умерший приобщился к Тайнам Божественным – Крещением, Миропомазанием, Причащением Святых Даров, Соборованием – всеми этими чудесными действиями, которыми Бог вещественно сообщает и телу, и душе, и духу человеческому вечную жизнь”. [18]

Эта же линия на уничтожение сверхъестественного проводится митрополитом повсюду.

Например, Преображение Господне – для христиан – это явление Божества, а для митр. Антония: “Праздник Преображения раскрывает перед нами славу Богом созданной твари”. [19]

Тройческий догмат, утвержденный Св. Отцами на Первом Вселенском Соборе, вызывает у митр. Антония комментарий в таком смысле: “Воплощение Христово, воплощение Слова Божия говорит нам о том, что человек настолько велик, что он не только может быть храмом Божиим, местом Его вселения, пребывания, но может сродниться с Ним так, как нам явлено в чуде Воплощения.

И еще эта тайна открывает перед нами величие всего созданного мира, потому что Сын Божий не только стал Сыном Человеческим, но Слово стало плотью; Бог не только стал Человеком, но и соединился с созданным веществом нашего мира. И мы видим, что тварь вся создана Богом так, что она может, опять-таки, быть не только храмом и местом Его пребывания, но соединиться с Самим Божеством”. [20]

Вместо речи о Боге-Троице, чего требует смысл Праздника, говорится о величии человека, всего созданного мира. Тут митр. Антоний переходит все границы, говоря, что “тварь вся создана Богом так, что она может, опять-таки, быть не только храмом и местом Его пребывания, но соединиться с Самим Божеством”. Страшно и подумать, о каком соединении Бога и всей твари идет речь!

Для митр. Антония догмат иконопочитания заключается в основном в разрешении поклоняться человеку (хотя, заметим, ничего такого в догмате нет). Торжество Православия описано так:

Мы “ликуем, что наш тварный мир таков, что полнота Божества может обитать среди нас телесно, что через это Бог может стать выразимым образно и что, вглядываясь в иконы, и прежде всего – в живые иконы, каковыми являются люди, если мы только умеем отстранить человеческую немощь, затемняющую наше зрение, зрячими глазами, как бы прозрачно, видеть через человеческую немощь пребывающий образ Божий, мы можем поклоняться Живому Богу среди людей, в людях. Не напрасно Отцы Церкви говорили: Кто видел брата своего, тот видел Бога Своего…

Будем поэтому хранить благоговейное отношение друг ко другу, потому что мы – явление, образ, икона; будем благоговейно хранить нашу веру в догмат о почитании святых икон, который выражает безусловную веру, что Бог стал Человеком”. [21]

Напутствие новорукоположенному священнику дается в том смысле, чтобы он внушал человеку веру в самого себя. Утверждается при этом, что Бог “верит” в нас и “надеется”: “Это проповедуй, чтобы люди поверили в себя и в свое великое призвание; потому что призвание наше превосходит всякую меру нашего воображения: мы призваны стать причастниками Божественной природы, стать живыми членами живого Христова тела, храмами Святого Духа… Это призвание мы не можем исполнить никакими своими человеческими силами, это дар Божественной веры в нас. Его никогда не колеблющейся надежды, Его никогда не умирающей любви”. [22]

О Закхее говорится не только, что “он поверил во Христа”, но что “он поверил в себя самого, он поверил в человеческое величие, в святость и дивность человеческого призвания”. [23]

Прямо-таки патологическое почитание тела человеческого вызывает у митр. Антония такой акцент на отпевании: мы отпеваем именно тело, потому что тело принимало Таинства, тело исполняло заповеди!

“Мы благоговейно и любовно отпеваем тело человека; этим телом человек вошел в мир, этим телом он воспринял всё, чем мир богат, – и страшное, и дивное. Этим телом он приобщился к Тайнам Божественным – Крещением, Миропомазанием, Причащением Святых Даров, Соборованием – всеми этими чудесными действиями, которыми Бог вещественно сообщает и телу, и душе, и духу человеческому вечную жизнь. Через тело была проявлена ласка и любовь, тело исполняло Христовы заповеди”. [24]

2.2. Автономность человека от Бога. Молитва как встреча с Богом “в плане бытия”

Согласно митр. Антонию, Бог не вмешивается в жизнь человека иначе как “на равных правах”. Почему? Потому что “Бог не имеет права вторгаться насильно”: “Если Бог действительно сделал человека свободным, то есть способным ответственно принимать решения, которые отзываются в жизни поступками, то Бог уже не имеет права в эту свободу вторгаться насильно”. [25]

Митр. Антоний поясняет: Бог “может войти в жизнь, но – на равных правах; вот как Христос стал человеком и от этого умер на кресте: да, это я понимаю”. [26]

Хотя митрополит “понимает”, как “Христос стал человеком и от этого умер на кресте”, на самом же деле он отрицает всякое участие Бога в делах людей. Он категорически осуждает вторжение Бога в жизнь “в качестве Бога, то есть со всем Своим всемогуществом, всеведением и т. д.”. Это странным образом возмущает чувства митрополита. Ведь если Бог наказывает злодеев, то (о ужас!) “получилось бы так, что земной злодей, который Богом же одарен свободой, в тот момент, когда он ошибочно, не так пользуется этой свободой, стал бы жертвой Божественного гнева, то есть он был бы просто изничтожен, убит”. [27]

Христианин едва ли согласится, что гнев Божий, наказание Божие и – с другой стороны – страх Божий в человеке несут в себе что-либо дурное, но для митр. Антония это не так: “А еще хуже: человек только успел задумать какой-нибудь неправый поступок – Бог его тут же уничтожил бы, потому что Бог знает, что в будущем случится. И все человечество жило бы, одаренное этой проклятой свободой, под вечным страхом: ой, промелькнула злая мысль – сейчас кара придет на меня… Ой, мне захотелось чего-то не того – что сейчас будет?”

Богоборческую тираду митрополит завершает откровенным кощунством: “Это был бы чудовище, а не Бог, Он был бы из злодеев злодей”. [28]

Божий суд митр. Антонием категорически отметается: “Когда придет на нас суд, то судить нас будут не Бог и закон, отличный от нас и чуждый нам. Мы сами увидим, чем мы должны были быть, чем мы могли быть и чем мы не захотели стать. Тогда будет горе, тогда действительно будет плач, не потому, что Бог проклянет нас и отвергнет, а потому, что, видя красоту нашего призвания, мы увидим, как далеко мы от него отпали”. [29]

Митрополит вроде бы одобряет “равноправное” участие Бога в земных делах, но оказывается, что даже и “на равных правах” Бог вмешивается в жизнь людей лишь в исключительных случаях.

На вопрос собеседника-атеиста: “Принимает ли Бог определенные решения в конкретных случаях в результате той или иной молитвы?” – следует такой ответ митр. Антония:

“Я думаю, что да! Не обязательно; но я думаю, что видел случаи, когда на молитву был такой поразительный, поражающий ответ, что я не могу поверить, что случившееся не имело никакой связи с молитвой”. [30]

“Не обязательно”, “я думаю” – эти оговорки хорошо передают воззрение митр. Антония на христианскую молитву, о которой Апостол Иоанн говорит: “Вот какое дерзновение мы имеем к Нему, что, когда просим чего по воле Его, Он слушает нас. А когда мы знаем, что Он слушает нас во всем, чего бы мы ни просили,- знаем и то, что получаем просимое от Него” (1 Ин. 5:14-15).

Согласно митрополиту, духовный человек, собственно, и не нуждается в Божественной помощи: “Я лично не умею просить Бога о том, чтобы было так или сяк; это мне чуждо; я стараюсь стать перед Ним и просто молитвенно предстоять перед Ним, то есть открыться, отдаться и сказать, что я хочу правды, я хочу добра, я хочу, чтобы была воля Божия”. [31]

Между тем молитва по своему существу есть просьба, моление. Вместо обращения к Богу митр. Антоний предлагает на молитве не думать, а слушать. “Я бы сказал, что думать (на молитве.- В.Р.) я перестаю, а начинаю слушать и прислушиваться как можно более внимательно”. [32]

Тогда что же такое молитва по митр. Антонию? Это встреча с Богом “в плане бытия”:

“Когда человек молится… он идет куда-то глубже, чем своя совесть, потому что речь идет не всегда о каком-нибудь нравственном суждении, не всегда о том, чтобы поступить так или иначе, не в плане делания, а в плане самого бытия”. [33]

Понятно, что “в плане бытия” молитва в обычном смысле слова невозможна, а возможно только соприсутствие двух равноправных сущностей. Как постоянно подчеркивает митр. Антоний, Бог “верит” в человека, Бог “уважает” человека. Бог даже “надеется”, Бог “не имеет права” вмешиваться. Бог “обращается за помощью” к человеку.

Молитва поэтому – не прошение, а “равные отношения”:

Бог “в нас верит, на все надеется и все силой Своей нам может дать, если только мы дадим Ему право, власть над нами, простор действовать свободно”. [34]

“Бог тоже к нам относится с уважением, принимая в учет человеческое достоинство. И вот между Богом, Которого человек уважает, и человеком, к которому Бог относится как к ценности, можно сказать, как к равному, могут установиться отношения не попрошайничества, не раболепства, а основанные на каком-то общении, которое мы называем молитвой”. [35]

“Бог обращается за помощью к человеку; и это бывает постоянно, но часто еле заметно, или вовсе остается нами незамеченным. Постоянно Бог обращается к каждому из нас, прося, моля, уговаривая быть в этом мире, который Он так возлюбил, что жизнь за него положил, быть Его живым присутствием, быть Его живой заботой, зрячей, добродействующей, внимательной. Он нам говорит: что бы мы ни сделали доброго для какого бы то ни было человека – мы для Него сделали, призывая этим нас быть как бы на Его месте”. [36]

Из последней цитаты следует, что “равные отношения” оказываются не такими уж равными: Бог “просит, молит, уговаривает” человека, а в ответ человек как раз не молит, не просит и не уговаривает Бога, а просто вступает в “какое-то общение”.

3. Учение митр. Антония о Царстве Божием на земле. Это Царство человека-творца

Выше мы указали, что мировоззрение митр. Антония является нерелигиозным в своей основе, поэтому на первом месте для него стоит посюсторонняя жизнь, бытие, как он это называет. Отсюда многочисленные упоминания о Царстве Божием на земле, которое христиане призваны создать:

“Господь вошел в жизнь и творит дело, и зовет нас стать участниками этого дела – дела преображения жизни, преображения мира, превращения земли в Царство Небесное”. [37]

Дальше мысль митр. Антония совершает характерный для него поворот: Господь Бог в седьмой день перестал творить, и отныне творят только люди. Доказательством тому служит цитата из модернистского католического богослова: “Дальше эта земля наша поручена человеку. Как сказал католический Венский архиепископ Кёниг, седьмой день отдыха Божия является днем и часом творчества человека”. [38]

Мало того, согласно митрополиту, человек должен довести до конца то, что “не докончил” Бог! Человек должен довести творение до полноты:

“Бог сотворил мир в шесть дней, и на седьмой день Он почил от трудов Своих, поручив, передав мир заботе человека. Вся история, от сотворения мира до Второго Пришествия, есть день человека, когда человек должен принести плоды творения, должен довести творение до его полноты, воссоединить тварь с ее Творцом”. [39]

Из таких пояснений понятно, что митрополит имел ввиду, говоря “Господь вошел в жизнь и творит дело”. Он имеет ввиду, что Христос стал Человеком, и если Он творит, то только в качестве Человека, но не Бога, поскольку митрополит вообще отрицает действие “в качестве Бога, то есть со всем Своим всемогуществом, всеведением”.

Митрополит с чувством говорит о Царствии Божием на земле. Это лжеучение очевидно близко ему. Однако и здесь опора на очевидное играет с митрополитом злую шутку. Его воззрение страдает внутренней противоречивостью.

С одной стороны, утверждается, что земной мир очень плох, в нем вражда, грех…

“Человечество пало, мир стал безобразным, уродливым, страшным; смерть получила неограниченную власть, зло действует почти свободно. И дело человека – победить зло и вернуть Богу то достояние, ту землю, тот тварный мир, который Бог сотворил, который Он поручил человеку, и который человек предал своим падением, отдал во власть разрушения. И роль человека, когда человек возвращается к Богу, обращается вновь к Нему, роль человека – исцелить то, что случилось, и вести дальше тварь туда, куда она должна прийти – в Царство Божие”. [40]

Но с другой стороны этот же дурной мир – уже Царствие Божие:

“Чтобы благодарить теперь за страдания, чтобы благодарить теперь за скорбь земли, надо уже ее видеть прославленной, надо уже прозреть победу Господню, иначе наше благодарение кощунственно, и мы не благодарим, мы бессильны благодарить, потому что мы не живем тем Царством, о котором молимся”. [41]

Точно так же и грешники: они прекрасны уже сами по себе:

“Посмотри на человека и пожалей его в том, что он зол, мстителен, плох в том или другом отношении. Пожалей, и повернись к нему светлой стороной своей души; скажи ему: Ты меня не обманешь своими поступками, как бы они ни были злы; я знаю, что ты – икона Божия; что эта икона осквернена, изуродована, а все-таки я это знаю и в тебе поклоняюсь Богу, а тебя люблю, как брата”. [42]

Митрополит очевидно не способен провести осознанную границу между должным и недолжным. Отсюда его призыв к установлению Царства Божия на земле страдает расплывчатостью. Но эта расплывчатость скрывает в себе огромную разрушительную силу, поскольку оказывается, что установлению Царства мешает, главным образом, Церковь Христова.

3.1. Установлению Царства человеческого мешает Церковь Христова

Кто виноват в том, что мир плох? Виноваты христиане, потому что они не преобразили мир!

По этой причине митр. Антоний открыто враждебно относится к Православной Церкви. Она ведь, действительно, не может (и никогда не могла) исполнить такую задачу: “со Христом и подобно Христу преобразить мир… Мы должны бы, подобно Христу, быть светом, пронизывающим тьму, отнимающим у тьмы ее темноту, ее непроглядность. Западный духовный писатель говорит, что христианин – это человек, которому Бог поручил заботу о других людях, о мире, заботу обо всем”. [43]

Христиане “плохи” совсем не потому, что социально и политически пассивны. Митр. Антоний – это вам не какой-нибудь активист-политикан, он лишь требует от христиан “духовно” переродиться, встать в иные отношения к миру.

Христиане повинны в том, что не видят того, что этот земной мир уже Царствие Божие. Христиане осуждают мир, тогда как “осуждать мир не наше дело, потому что мы несем за него большую ответственность, чем те, кто творит неправду. Кому много дано, говорит Господь, с того спросится много; нам дано чрезвычайно много, и спросится чрезвычайно много… О других же Христос молился на кресте: Прости им, Отче, они не знают, что творят”. [44]

С Церкви спросится чрезвычайно много, а со внешних – ничего не спросится. Так митрополит перетолковывает слова Спасителя о том, что раб, “который знал волю господина своего, и не был готов, и не делал по воле его, бит будет много; а который не знал, и сделал достойное наказания, бит будет меньше. И от всякого, кому дано много, много и потребуется, и кому много вверено, с того больше взыщут” (Лк. 12:47-48).

Церковь замкнута на самой себе: “Как мы замкнуты! И благовестие, и радость, и любовь, и жизнь в наших душах чахнут, вымирают, потому что нет им простора”. [45]

Раз Церковь не может выполнить задачу преображения земного мира, то вполне последовательно в рамках мировоззрения митр. Антония будет перейти к одобрению этого самого падшего мира, который для него совсем и не падший, а очень даже нормальный.

Церковь же отождествляется митр. Антонием со старшим братом из притчи о блудном сыне:

“Перед нами Отец, – но как жутко, что так часто рядом с Ним стоит каменный, черствый, как будто умерший душой старший сын, который всегда был в доме отца, а теперь не хочет принимать чужого”. [46]

Само понятие о Церкви для митр. Антония становится не историческим и духовным, а “космическим”:

“Церковь, в конечном итоге, – космическое явление, которое охватывает собой и Бога, и человека, и все вещество, и что все мы содержимся силой благодати Божией, взаимно действуя друг на друга и спасая человека”. [47]

По этой логике, православные христиане – как раз люди акосмические, и они-то в эту “церковь” никак не входят. Как парадоксально утверждает митр. Антоний, только христиане – это не христиане:

“Может быть, я пессимистически отношусь к нашему положению, но ведь мы не христиане. Мы исповедуем Христову веру, но мы из всего сделали символы… Мы заменили крест – иконой креста, распятие – образом, рассказ об ужасе того, что происходило, – поэтически-музыкальной разработкой, и это, конечно, доводится до человека, но вместе с тем человеку так легко наслаждаться этим ужасом, даже пережить его глубоко, быть потрясенным и – успокоиться, тогда как видение живого человека, которого убивают, совершенно иное”. [48]

3.2. Место Церкви постепенно занимают нехристиане

Закономерный вывод из этой диалектики: спасение без Христа – возможно:

“Бог действует во всем мире, спасая – возможно, только как оглашенных, – если глас Божий доходит до чужого, а не до своего. Так что тут не то что сложно, а просто гораздо богаче, чем мы часто воспринимаем: мол, есть какое-то царство благодати, и потом пустыня, вроде северного полюса…

Вопрос: Так значит, возможно спасение без Христа?

Я бы сказал – да; возьмите слова апостола Павла о том, что язычники руководствуются законом Божиим, написанным в их сердцах, что иудеи руководствуются законом Божиим, данным Моисеем, христиане – законом Христовым идут (Рим. 2, 14 и след.)”. [49]

Спасение уже начинает передаваться внешним, нехристианам:

“Господь скажет: с этого виноградника плодов больше не собрать, этот виноградник вымер; остается только дать ему высохнуть и сжечь… И оглянется Господь, и даст Свое животворное слово, слово истины, слово жизни тем, которые не знали, тем, которые за оградой нашей, как Лазарь бедный у ворот богача, и принесут плод, и прославят Бога, и то, что Он дал, воспримут не как должное, а как неожиданную радость, как милость непостижимую, и из благодарности поживут так, что имя Божие прославится среди людей… суд Божий начинается с Дома Божия”. [50]

Особенно близки митр. Антонию протестанты, но у них заимствования чисто риторические. Другое дело богословы-католики, причем, конечно, не традиционалисты, а модернисты, вроде кардинала Кёнига или Карла Ранера. У них митр. Антоний черпает учение об отношении Церкви к миру.

В области же вероучительной, философской митр. Антоний опирается на иудаистов: особенно часто цитируется христоненавистник Маймонид, а также хасид Мартин Бубер [51], иудейский фольклор [52].

Как говорит митр. Антоний: “Я не антисемит, я с глубоким вдохновением читаю Ветхий Завет, я с огромным интересом изучаю и, в какой-то мере, знаю не только ветхозаветную, но и позднейшую еврейскую письменность”. [53] И это чистая правда, поскольку митр. Антоний ссылается на иудаистов не в каких-либо второстепенных вопросах, а кладет эти положения в основу своего учения. Выше мы приводили учение о непознаваемости и неименуемости Бога, почерпнутое митрополитом у Маймонида. [54]

4. Этическое учение. Отношение митр. Антония к абортам

Поскольку вера разрушена как система понятий, то, в системе митр. Антония, Евангельские заповеди теряют свой прежний смысл.

Митр. Антоний утверждает: “Мне кажется, что центр всего Евангелия не в этическом учении… Этическое учение – производное и почти второстепенное для меня. Мне кажется, что для христианина абсолютный центр Евангелия – историческая личность Христа, Который был и Бог, и человек, и если это изъять, то учение Христа является одним из учений, которое можно воспринимать в большей или меньшей мере”. [55]

“Мы не спасемся тем, что с натугой сердца, мучительно заставляя себя, помня о Господних заповедях, будем их творить; они должны войти нам в плоть и кровь так глубоко, так совершенно, чтобы быть естественным движением души, а не простым послушанием закону, который нам дан извне… И если (исполняем заповеди) только по долгу, то, Боже, как мы далеки от того, чтобы быть детьми Небесного Царства!” [56]

Добродетель в общем не нужна, она “исключается любовью”: “Со словом “добродетель” у нас связано что-то совсем ложное. Это коротко выражено словами одного католического святого XVIII века: чем мне противнее что-нибудь делать, тем добродетельнее мой поступок… Но дело-то в том, что в таком порядке добродетель только говорит, что в тебе мало любви и как ты далек от неба. В каком-то смысле добродетель исключается любовью с точки зрения того, кто любит; она является только тому, кто видит”. [57]

Результат разрушения этической системы Христианства можно видеть конкретно в отношении митр. Антония к абортам:

“Бывают случаи, когда аборт неизбежен, но эти случаи только медицинского порядка. Когда зачинается ребенок, который не может родиться, который будет уродом, который будет чудовищем, – да, в таком случае аборт допустим”. [58]

“Я думаю, что это тот случай, когда лучше бы ребенку не родиться на свет, чем родиться в таком страшно изуродованном, психически и физически, состоянии. Когда ты думаешь о том, что вот – родился этот ребенок; пока он еще малюсенький, это еле заметно. Но если человек вырастет, ему будет двадцать лет, и тридцать лет, и еще столько лет, и в течение всей жизни – ничего, кроме физической муки, физического страдания или психической растерянности, не будет. И вот тут, я думаю, можно медицински рассматривать вопрос о том, что да, в данном случае законно было бы совершить аборт. Потому что – имеем ли мы право присуждать десятилетия психического и физического страдания потому только, что мы хотим, чтобы этот ребенок родился и был бы моим сыном, моей дочерью.

Я не знаю, как это канонически обусловить, но медицински, я думаю, тут есть очень серьезный вопрос, который можно решать врачу, даже верующему, в этом порядке”. [59]

Роман Вершилло

Примечания

[1] митр. Антоний Сурожский. О вере (Доклад в Московской Духовной Академии)//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 86

[2] Там же. С. 83

[3] Там же. С. 83

[4] св. Иоанн Златоуст. На Псалом 115//Творения: В 12 т. СПб., 1899. Т. 5. Кн. 1. С. 346

[5] митр. Антоний Сурожский. О вере (Доклад в Московской Духовной Академии)//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 96

[6] митр. Антоний Сурожский. О Боге// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991. С. 94

[7] митр. Антоний Сурожский. Диалог верующего с неверующим// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991. С. 48

[8] Там же. С. 48

[9] митр. Антоний Сурожский. По поводу выражения “неразделенная Церковь”// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991. С. 273

[10] митр. Антоний Сурожский. О вере (Доклад в Московской Духовной Академии)//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 89-90

[11] митр. Антоний Сурожский. Диалог верующего с неверующим// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991. С. 13

[12] митр. Антоний Сурожский. Рождество Христово//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 14

[13] св. Григорий Богослов. О вочеловечении (против Аполлинария)//Собрание творений в 2-х т. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. Т. 2. С. 131

[14] св. Григорий Богослов. Послание 3, к пресвитеру Кледонию, против Аполлинария первое//Собрание творений в 2-х т. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994. Т. 2. С. 12

[15] митр. Антоний Сурожский. Тело и материя в духовной жизни//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 56

[16] Там же. С. 57

[17] Там же. С. 58

[18] митр. Антоний Сурожский. Проповедь на отпевании//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 59

[19] митр. Антоний Сурожский. Преображение Господне//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 18

[20] митр. Антоний Сурожский. Память Свв. Отцов Первого Вселенского Собора//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 135

[21] митр. Антоний Сурожский. Торжество Православия//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 101

[22] митр. Антоний Сурожский. Рукоположение во священника//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 54

[23] митр. Антоний Сурожский. О Закхее-мытаре//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 90

[24] митр. Антоний Сурожский. Проповедь на отпевании//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 59

[25] митр. Антоний Сурожский. Диалог верующего с неверующим// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991. С. 34

[26] Там же. С. 34

[27] Там же. С. 34

[28] Там же. С. 34

[29] митр. Антоний Сурожский. О Священном Писании//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 70

[30] митр. Антоний Сурожский. Диалог верующего с неверующим// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991. С. 43

[31] Там же. С. 18-19

[32] Там же. С. 19-20

[33] Там же. С. 39

[34] митр. Антоний Сурожский. Вознесение Господне – Пятидесятница//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 137

[35] митр. Антоний Сурожский. Диалог верующего с неверующим// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991. С. 38

[36] митр. Антоний Сурожский. Усекновение главы Иоанна Предтечи//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 33

[37] митр. Антоний Сурожский. О званых на пир//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 39

[38] митр. Антоний Сурожский. Беседа на приходском великопостном говении//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 66

[39] митр. Антоний Сурожский. Воскресение о слепорожденном//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 133

[40] митр. Антоний Сурожский. Беседа на приходском великопостном говении//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 67

[41] митр. Антоний Сурожский. Новогодний молебен//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 10-11

[42] митр. Антоний Сурожский. О прощении должника царем//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 154

[43] митр. Антоний Сурожский. Беседа на приходском великопостном говении//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 69

[44] Об ответственности христиан за весь мир. 13 августа 1967 г.

[45] митр. Антоний Сурожский. День памяти Апостолов//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 37

[46] митр. Антоний Сурожский. О блудном сыне//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 18

[47] митр. Антоний Сурожский. О Таинствах// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991. С. 128

[48] митр. Антоний Сурожский. Церковь должна быть так же бессильна, как Бог// О встрече. СПб.:Сатисъ, 1994. С. 76

[49] митр. Антоний Сурожский. О некоторых категориях нашего тварного бытия// О встрече. СПб.:Сатисъ, 1994. С. 166

[50] митр. Антоний Сурожский. О предостережении Христа//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 41

[51] митр. Антоний Сурожский. О некоторых категориях нашего тварного бытия// О встрече. СПб.:Сатисъ, 1994. С. 131-132

[52] Когда Бога нет. //web.archive.org/web/20111214013616///www.metropolit-anthony.orc.ru:80/uchites/uchites.htm

[53] митр. Антоний Сурожский. Тело и материя в духовной жизни//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 58-59

[54] митр. Антоний Сурожский. О вере (Доклад в Московской Духовной Академии)//Проповеди и беседы. М.:”Либрис”, 1991. С. 96

митр. Антоний Сурожский. О Боге// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991. С. 94

[55] митр. Антоний Сурожский. Диалог верующего с неверующим// Беседы о вере и Церкви. М.:СП Интербук, 1991. С. 12

[56] митр. Антоний Сурожский. О Страшном Суде//Во Имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. М.:Свято-Данилов Монастырь, 1993. С. 96

[57] митр. Антоний Сурожский. О некоторых категориях нашего тварного бытия// О встрече. СПб.:Сатисъ, 1994. С. 175

[58] митр. Антоний Сурожский. Вопросы брака и семьи. //www.practica.ru/Ma/index.htm

[59] Митрополит Антоний (Блум) оправдывает возможность абортов // Благодатный огонь. N 8. 2002 г. СС. 106-107

[60] св. Дионисий Ареопагит. О Божественных Именах//пер. о. Геннадия (Эйкаловича). Буэнос-Айрес,1957. Гл. 2. пар. 1. С. 32

Взгляните на эти темы

Антоний Митрополит Сурожский

Святитель Феофан Затворник

Франциск Папа Римский