Старухины глаза — с желтоватыми белками и прозрачной почти до бесцветности радужкой — требовательно блуждали по мужской физиономии, ища там что-то своё, неведомое. И, судя по трепетанию дряблой кожи в складках шеи, нужные ей ответы не находились. Посеревший от страха Иван разжал Василисину ладонь и распрямился над древним алтарём. — Я — с ней, — и он положил руку под сердце в древнейшем жесте, обозначающем привязанность. — Обрюхатил, что ли? — съехидничала старуха, но лоб её чуть разгладился. — Буду счастлив, если так, — не моргнув, ответил Иван. Он не мог оторваться от помертвевшей девушки, но внезапно возникшая мать Василисы требовала, как минимум, толику уважения, даже если сама Василиса узнала о ней пару секунд назад. — Счастлив он будет! — затряслась старушонка, но доковыляла до мужчины и потянула за подол новой монастырской рубахи, точь-в-точь как у служек. — Так зачем тебе моя девочка? — Люблю, — коротко ответил Иван. Он начинал терять терпение среди всей этой новой родни. Дымящ