Сегодня мы поговорим об ещё одном фильме, который можно уверенно включить во «Вселенную Бегущего по лезвию». Однако в отличие от недавно упомянутого фантастического триллера «Ложная память» в австралийской ленте «Истекший срок» (в некоторых переводах «Просроченный») ставка сделана на эмоциональную составляющую.
Получилась картина-сновидение, лента-медитация, что позволяет говорить о том, что в недрах отпочковавшегося от нуара киберпанка надо выделять особое место для т.н. «фантастических элегий». Именно так можно охарактеризовать творение Ивана Сента, известного в первую очередь качественным австралийским нуаром («Лимб», «Голдстоун», «Таинственный путь»).
Режиссер даже сделал незамеченную многими критиками отсылку к материнскому жанру. Когда главный герой говорит, что искал и в итоге нашел отца, но не решился с ним поговорить – это прямая аллюзия на «Ночные ходы».
Однако, если в ленте Артура Пенна говорится о дегероизации частного детектива, то Иван Сент как бы заявляет о дегуманизации нашей жизни вообще. В итоге вам предложен рассказ о цене за бессмертие, которое не имеет смысла, так как оно возможно лишь в «городе, созданном для машин».
Собственно криминальная составляющая фильма подана вскользь, едва намечена. Наемный убийца, обитающий на городском дне, обращает внимание не две вещи. Во-первых, он становится объектом загадочного преследования. Во-вторых, он теряет свое здоровье, причем, буквально на глазах.
Казалось бы, всё это, включая внезапно проснувшиеся теплые чувства к караоке-гейше, никак между собой не связаны. Однако в большом городе недалекого будущего жизнь опутывает вас сотнями и даже тысячами незримых нитей странных взаимосвязей.
Большой город меняет вас; это особая магическая трансформация, подобно тому, как умение ходить у «Русалочки» подано в трагическом духе. В итоге вам предложен не столько фантастический мир, сколько сфера урбан-мистики и сити-ритуалов.
Недаром герой почти постоянно задается вопросом: «Что это за волшебство? Мне стоит бояться?». А любовь – это легенда из далекого прошлого, которая и вовсе превратилась в миф, с позволения сказать, «городскую сказку». В этих условиях «городская исповедь» вам преподносится как особый вид таинства.
«Я не говорю о своей семье… Поверь… Поверить чему?». Мозаика в кафе, напоминающая ДНК-анализ. Мегаполис полон трагизма и таинственных намеков, которые можно лишь едва уловить в огнях ночного неона, но они совершенно непостижимы при восходе утреннего солнца.
Если же говорить об упомянутой выше «фантастической элегии», то она характеризуется явленным фактически на уровне всех чувств ощущения одиночества, которое тоже может быть разнообразным, даже в рамках поведенческой модели отдельно взятого персонажа. Что уж говорить о том, когда мегаполис буквально возведен на фундаменте одиночества миллионов людей.