Заметил, что мои смены очень часто выпадают в самую отвратительную непогоду. Вот и теперь всего плюс шесть с утра, а днём потеплеет всего-то до минус одиннадцати. Пронзительный ветер брызжет в лицо холодным дождём и изо всех сил старается зонт из руки вырвать. До остановки идти совсем недалеко, однако этот путь напоминает полосу препятствий. Всё дело в том, что городская администрация затеяла глобальный ремонт тротуара. Казалось бы, это же хорошо, улица цивилизованный вид приобретёт и ходить будет приятно. Вот только ремонт этот ни конца, ни края не имеет. Начался он в мае, а завершаться даже и не думает. Идти приходится по узким дощатым настилам, рискуя оступиться и измерить глубину грязи. Как ни старался идти поаккуратнее, а всё равно ботинки и брюки испачкал. Ну ничего, потом на работе почищусь.
Сев в автобус, привычно дал водителю свою льготную проездную карту, но тот повёл себя неадекватно:
– Надоели вы, льготники! – зло сказал он. – С утра уже свои карточки суёте!
Сдержался я, не стал раздувать скандал. Думаю, плевать на тебя с высокой колокольни. Всю дорогу он гнал автобус как бешеный, обгоняя и подрезая других. А за одну остановку перед моей, этот хам-лихач уже в более грубой форме накинулся на вошедшую пожилую женщину тоже со льготной картой. Тут уж я не утерпел:
– Послушай, неуважаемый, я сейчас сдам тебя в полицию за мелкое хулиганство и в Департамент транспорта сообщу.
Весь свой запал он быстро утратил и проблеял:
– Нам же почти ничего не платят за льготников, выручка – копейки!
– А это не наши проблемы. Идите и высказывайте это руководству, но уж никак не нам, простым пассажирам.
После этого я спокойно доехал и вышел.
У входа в медицинский корпус не было никого. Ещё бы, в такую мерзопакостную погоду мало кто захочет на улице постоять без дела. Но тут дверь распахнулась и две молоденьких девушки-фельдшера буквально врезались в меня.
– Куда это вы так разогнались? На срочный вызов, что ли? – спросил я.
– Нет, Настька на вызове ампулу от м***фина оставила! – ответила одна из них.
– А чё я-то сразу? Ты тоже про неё забыла!
– Так ведь ты же делала!
– Девушки, пока вы спорите, ваша ампула куда-нибудь исчезнет! – сказал я, и они быстренько усвистали в машину.
Эх, дети-дети, как же я вам завидую! Помню, меня в двадцать с небольшим все мальчиком называли. Ужасно болезненно это задевало, нестерпимо хотелось стать старше, солиднее. И с упорством, достойным лучшего применения, вёл я борьбу с собственной молодостью. А вот теперь ничего бы не пожалел, чтоб вернуть эту прекрасную весну жизни, да куда там, её давно и след простыл.
Бригада, которую мы меняем, была на месте и сидела в «телевизионке».
– Приветствую, господа! Как дела, как настроение? – спросил я.
– Дела прекрасные, настроение гипоманиакальное! – ответил врач Анцыферов.
– О как, а с чего это вы в гипоманию-то ушли?
– Смены хорошая выдалась. Можно сказать удалась. Например, была удачная реанимация, бабуле зачехлиться не дали. Да и вообще, особо не гоняли, ночью поспали хорошо. Иваныч, слыхал, в четвёртой смене Бобров с Власовым на «общак» ушли?
– А что им не работалось-то, они же сто лет на психбригаде? Может «попросили»?
– Не, сами ушли. Сказали, что надоели соматические вызовы.
– Ничего не понял, надоела соматика, а на «общаке» чего же будет? Психиатрия, что ли? Ерунда какая-то.
– Они говорят, что двойную работу приходилось делать: психиатрические и соматические вызовы обслуживать.
– Да всё равно это глупое решение. Я вообще не понимаю, как можно добровольно лишиться доплаты и большого отпуска.
– Ты не понял, Иваныч, это такая форма протеста!
– Ну да, хорош протест, назло бабушке уши отморозили.
Общак (мед. сленг) – общепрофильная бригада.
Старший врач Галина Владимировна, отработав три смены, ушла на больничный. Замещал её врач Вихрев. По тому, как он докладывал оперативную обстановку, было заметно, что не в своей он тарелке, не по душе ему эта работа. Начал он почему-то не со смертей, а с инфарктов.
– Подождите, Борис Витальевич, – сказала начмед Надежда Юрьевна. – Смертей у вас вообще не было?
– Были три смерти, сейчас я до них дойду.
– Я не поняла, а почему у вас все карточки вперемешку? Ведь есть специальные закладки, чтобы их распределить по группам.
– Да я не успел, зашился совсем.
– Понятно, значит на конференцию вы пришли неподготовленным. Идите к себе и разбирайте, только побыстрей. Коллеги, пока Борис Витальевич готовится, скажу вам пару ласковых. Многие из вас забыли порядок оказания помощи при ОКС. Вопрос на засыпку: через какое времени после прибытия должна быть сделана ЭКГ?
– Десять минут! – раздалось из зала. – А по-моему, семь!
– Не угадали вы ни одной буквы! Не позднее, чем через пять минут, запомните, пожалуйста! Если своей памяти не доверяете, то порядок лежит в кармашке около диспетчерской. Читайте его, говорят, помогает.
– Надежда Юрьевна, так мы должны врываться как спецназ, чтоб за пять минут успеть экэгэшку снять? – спросил молодой фельдшер, фамилии которого я не знаю.
– Не надо никуда врываться. Просто делайте всё порасторопнее, без долгих прелюдий. В любом случае, время в карточке должно стоять правильное. Ещё один момент. Очень многие, да почти все, неправильно определяют продолжительность болевого синдрома. Началом считается не возникновение боли, а её пик. Поэтому вы должны выяснять с какого времени возникла самая сильная боль. Поймите, я это говорю не просто так. Эксперты страховых ко всему этому придираются, в августе три карточки оштрафовали. Ведь это же не чьи-то, а наши деньги!
– Андрей Ильич, ещё вчера вы должны были подготовить СОПы по дезинфекции медизделий. Вы их написали? – обратился главный врач к главному фельдшеру.
– Пока нет, Игорь Геннадьевич. Постараюсь сегодня доделать.
– Вообще-то, вам был дан пятидневный срок. У меня такое впечатление, что никакой санитарной обработки у нас вообще не проводится. Иначе вы не стали бы время тянуть.
– Ну как же, Игорь Геннадьевич, ведь всё дезинфицируется, а что положено – ещё и стерилизуется. И инструментарий, и маски ингалляторов, и дыхательные контуры
– Так, а вот о дыхательных контурах поподробнее. Вы куда их деваете после дезинфекции?
– Как куда, в работу отдаём, – с недоумением ответил Андрей Ильич.
– Ох, ё! В какую работу? Вы что, не в курсе, что они одноразовые? Теперь я не удивлюсь, если вы и использованные шприцы будете в работу отдавать!
– Я знаю, просто не хотел лишние деньги расходовать.
– При чём тут деньги, Андрей Ильич? Разве я когда-нибудь отказал в закупке чего-то нужного?
Вернувшийся старший врач был готов к докладу и терпеливо ждал окончания диалога.
– Борис Витальевич, пойдёмте, у меня доложите, – сказал ему главный врач. – Не будем у коллег отнимать время. Всё, всем спасибо!
ОКС – острый коронарный синдром. Это собирательный диагноз, включающий в себя различные сердечные патологии, например, инфаркт миокарда и нестабильную стенокардию.
СОП – стандартная операционная процедура. Это краткая, пошаговая инструкция по выполнению определённых действий.
Пока мы были на конференции, наших предшественников на вызов дёрнули. А это означало, что вновь нам предстояло приятное законное безделье. Но, по правде говоря, выдёргивать спецбригаду за какие-то минуты до конца смены, это безобразие полное. Интеллигентно выражаясь, вопиюще нерациональное использование рабочего времени. Получается, что одни перерабатывают, а другие, наоборот, дурака валяют. Хотя справедливости ради надо признать, что такое происходит, в основном, с бригадой Анцыферова. У него свои непростые отношения с диспетчером, а старший врач делает вид, что всё хорошо.
Около девяти вернулись они, наконец-то.
– Ну что, куда вас вызывали-то? – поинтересовался я.
– Иваныч, это был не вызов! Это нам в душу на***али!
– И кто же автор этой с***льни?
– Кто, как будто сам не знаешь, Любка, конечно! Я-то думал она исправилась, кобыла <долбанная>! Понос нам дала у сорокалетней бабы. Это что, <распутная женщина>, экстренный вызов? Она бы до смерти, что ли, об***ристалась, если бы лишние полчаса подождала? Да ещё, как назло, собиралась минут сорок, как будто на курорт, а не в инфекцию. Потом в приемнике врача ждали долго. Нет, если б вызов был действительно срочным, я бы слова не сказал. Но понос – это уже форменное издевательство!
– Александр Сергеич, что ни говори, а Люба на тебя точно глаз положила. Вы же с ней люди свободные, можете и сблизиться!
– Вот ты, Иваныч, сводник! Нет уж, не надо мне такой близости, мы же с ней поубиваем друг друга к <такой-то> матери! Всё, ладно, пошёл я наркоту сдавать.
В начале десятого пришёл и наш черёд на вызов ехать: головная боль, теряет сознание мужчина сорока двух лет.
Открыл нам подросток лет пятнадцати с испуганным лицом и сходу выпалил:
– У меня отец умирает! Он упал и встать не может!
Больной, крупный крепкий мужчина с короткой стрижкой, одетый в полицейскую форму, лежал на полу около дивана. Хорошо, что на боку, а то бы запросто мог рвотными массами захлебнуться.
– Что случилось? – спросил я и аккуратно потормошил за плечо. – Вы слышите меня? Что случилось?
– …Голова… Голова болит… – не сразу ответил он и тут же стал судорожно напрягаться в рвотных позывах.
Поскольку больной находился в оглушённом состоянии, я начал расспрашивать его сына:
– Давай-ка поподробнее, как всё получилось?
– Он закричал, что голова болит, присел на корточки и потом упал.
– Раньше у него были головные боли?
– Да, голова и шея болели, мать ему какие-то таблетки давала.
Хоть и с трудом, но больного всё-таки по пояс раздели. После этого сразу начал я искать патологическую неврологическую симптоматику. И, к огромному сожалению, нашёл. Имелись у него так называемые «менингеальные знаки», говорящие о раздражении мозговых оболочек. Затылочные мышцы были ригидными, то есть тугоподвижными и болезненными. Наличествовали положительный симптом Кернига, а также верхний и лобковый симптом Брудзинского. Давление было сто семьдесят на девяносто, но сопутствовала ему брадикардия, то есть, урежение сердечного ритма.
Мой мысленный диагностический поиск выдал лишь один вариант: субарахноидальное кровоизлияние. Это одна из разновидностей геморрагического инсульта, при котором кровь изливается под паутинную оболочку головного мозга. Что касается прогноза, то на догоспитальном этапе трудно сказать что-то внятное.
Всю положенную помощь мы оказали и свезли больного в нейрососудистое отделение, где мой диагноз полностью подтвердился.
Симптом Кернига: сгибаем ногу больного под прямым углом в тазобедренном и коленном суставах. Затем пытаемся разогнуть только коленный сустав, но из-за боли это не получается.
Верхний симптом Брудзинского: при наклоне головы больного, его ноги, помимо воли, подводятся к животу.
Лобковый симптом Брунзинского: при надавливании на лобок, ноги так же подводятся к животу.
Следующим вызовом была попытка с***цида мужчиной двадцати семи лет.
У подъезда нас встречала женщина с интеллигентной внешностью:
– Здравствуйте! Я специально вышла, чтоб при нём не разговаривать.
– А вы кем ему приходитесь?
– Мать. Давайте я по порядку всё расскажу. Он уже вторую неделю какой-то непонятный. Испуганный, потерянный. И знаете, у него такой вид, как будто с кем-то ведёт внутренний диалог. Мы пытались с ним поговорить откровенно, узнать, что произошло, а он какими-то намёками, обрывками отвечает. В общем, ничего непонятно.
– Ну а сегодня что случилось?
– Мы с мужем утром ходили в стоматологию, вернулись, он в ванну зашёл, и тут же выскочил оттуда. Говорит: «Маша, иди смотри, Тёмка петлю приготовил! Наверно повеситься хотел!». Мы сразу давай расспрашивать, Артём, скажи это что значит? Что ты задумал? А он ухмыльнулся и говорит: «Ну вы же сами всё знаете и понимаете. Вы всё подстроили, а теперь прикидываетесь». Короче говоря, ничего непонятно.
– А раньше у него были какие-то странности?
– Ой, какой больной вопрос вы задали… Были, конечно. Он с детства не такой, как все. Замкнутый, необщительный, подозрительный. Со сверстниками отношения никогда не складывались. Мы надеялись, что постарше будет и всё наладится. А вот видите, как получилось… Обзаводиться своей семьёй не хочет, даже и не думает об этом. Работать не может, потому что с ни с каким коллективом не уживается. В общем, из маленького ребёнка вырос большой ребёнок. Так вот и нянчимся. Я вас очень прошу, увезите его в больницу! Иначе он точно чего-нибудь натворит. Может подлечат его?
Больной, невысокий, худенький, выглядел намного моложе своих лет и был похож на мальчишку-подростка. Он сидел за письменным столом, усыпанным небольшими камушками, перебирая их и внимательно разглядывая.
– Здравствуйте, Артём! Чем занимаетесь?
– Коллекцию пересматриваю, – тихо ответил он, не отрывая взгляда от камней и не проявляя к нам абсолютно никакого интереса.
– Ваша коллекция как-то систематизирована, например, по видам минералов?
– Ну как… У меня своя система, я не знаю, как вам объяснить. Я с детства их собираю и названиями не интересуюсь. Например, я вижу камушек и чувствую, ага, от него позитив исходит, значит беру.
– Всё ясно. А как вы думаете, зачем мы к вам приехали?
– Не знаю, ни зачем.
– Ладно, тогда спрошу напрямую: для чего вы приготовили петлю?
– Для того, чтоб повеситься, – сказал он так просто, будто собирался всего лишь зубы почистить.
– А почему вы хотели с жизнью расстаться? Что произошло?
– Ничего не происходило. Просто вот тут верёвка лежала, а это означает, что я должен повеситься.
– Артём, но ведь верёвку можно и для других целей использовать. Например, бельё повесить.
– Ну вы же сами сказали, что верёвку используют, чтобы вешать. А вешать и вешаться какая разница?
– Всё, проехали. Артём, а у вас в голове происходит что-то необычное?
– У меня то пусто совсем, ни одной мысли нет, а то сразу много. Если я их все не передумаю, они мне мозг взорвут.
– А в голове ничего постороннего нет? Например, чужих мыслей или разговоров?
– Мне чего-то говорят, но сразу память стирают, и я не помню, что сказали.
– Артём, а говорят где, в голове или снаружи?
– Не, всё в голове.
– А к окружающим людям как вы относитесь? Я имею в виду не родителей, а чужих людей.
– Я бы их всех поубивал.
– И за что же?
– За то, что шепчутся обо мне. Иду по улице, а они смотрят друг на друга и меня обсуждают. Это же неправильно. Хочешь что-то сказать, скажи мне в глаза. Крысы, блин…
– Артём, в голове у вас ужасный беспорядок. Сам по себе он не пройдёт, тут нужно лечение. Поэтому собирайтесь и поедем в больницу.
– Там народа много…
– Главное, начать лечение. Когда в голове всё наладится, то поверьте, никакой народ вам будет нестрашен.
Артёма мы благополучно увезли в психиатрическую больницу. По всей видимости, здесь речь идёт о дебюте шизофрении. О её конкретных форме и типе пока сказать нечего, поскольку данных для этого нет и появятся они ещё очень нескоро. Шизофрения у Артёма вызрела на благодатной почве. Здесь имеются в виду его замкнутость, нелюдимость, враждебное и недоверчивое отношение к окружающим. Кроме того, обращает на себя внимание странное коллекционирование камней. Точнее его странный принцип, в основе которого лежит исходящий от камней позитив.
У Артёма имелись характерные нарушения мышления: пустота в голове сменялась невыносимым наплывом мыслей. Он очень ярко продемонстрировал паралогичность, то есть неправильную, «кривую» логику. Примером является его умозаключение о том, что раз на глаза попалась верёвка, то значит нужно повеситься. Готовясь к с***циду, он руководствовался не какими-то внутренними душевными причинами, а всего лишь формальным ложным поводом.
Еще были слуховые псевдогаллюцинации, выражавшиеся в неких голосах, что-то говорящих, но тут же стирающих о себе память. Ну и наконец, бред тоже имел место. Если сказать точнее, то Артём высказал несистематизированные идеи отношения. По его убеждению, поведение прохожих имело к нему самое непосредственное отношение.
По поводу прогноза тоже нельзя сказать ничего определённого, но будем надеяться, что ремиссия наступит и будет стойкой.
После освобождения сразу следующий вызов дали: ДТП, сбит автомобилем мужчина сорока семи лет. Местом был двор жилого дома. Нет в этом ничего удивительного, это раньше тротуары и придомовые территории были безопасными. А теперь же они всё больше напоминают проезжую часть, хозяевами которой являются автомобилисты, а прохожие непонятно зачем ходят и мешают проезду.
Подъехали к пятиэтажке и сразу нам замахали руками трое мужчин. Пострадавший лежал у них под ногами и к счастью, был в сознании. Неподалёку стояла старенькая иномарка.
– Что случилось? – спросил я.
– Я парковался, а Серёга сзади подошёл, я его не заметил и сшиб, – виновато ответил один из мужчин.
– Да ты ему по ноге проехал! – сказал другой.
– А я что, нарочно, что ли? <Фигли> ты тут буровишь-то?
Только после этой перепалки я заметил, что все участники этой истории ощутимо поддаты.
– А гаишников вызвали? – поинтересовался я, хотя ответ был заранее известен.
– Не, командир, не надо никого! – взмолился виновник. – Меня прав лишат, а я водителем работаю. Куда я пойду, если работу потеряю? Я Серёге всё оплачу, не обижу!
– А если я не сообщу, тоже без работы останусь. Зачем мне это надо?
– Мужики, давайте я вам всем заплачу, скажите, сколько надо и всё будет!
– Нисколько не надо, – ответил я. – Мы тоже не хотим подставляться.
– Ладно, тогда я за рулём не был и никого не сбивал. <Фиг> вы чего докажете!
– А мы и не собираемся ничего доказывать. Этим полиция будет заниматься. Наше дело только сообщить.
Тут и пострадавший подключился:
– Слушайте, никто меня не сбивал! Я шёл и упал, вот и всё! Вовка, не переживай, всё будет путём!
Терпеть не могу такие разговоры, их только начни и сразу увязнешь как в болоте.
Диагноз пострадавшего был ярко написан на его левой ноге: закрытые переломы плюсневых костей и обеих лодыжек. Помощь мы оказали как положено, включая обезболивание и шинирование. Да, прекрасно знаю, что правильно называется не «шинирование», а «транспортная иммобилизация». Но поскольку мои очерки читают в основном не медики, я стараюсь не злоупотреблять специальной терминологией. Вот так, буквально на ровном месте нашли мужики приключения. Кабы не пьянка, то вряд ли бы случилось эта печальная история.
Как водится в последнее время, вместо обеда получили мы очередной вызов: перевозка мужчины сорока лет из дневного стационара ПНД в психиатрическую больницу. Ну что ж, неплохой вызовок, необременительный. Хочется иногда не врачом, а простым извозчиком поработать.
Лечащий врач Ирина Валерьевна отдала нам направление и рассказала:
– Больной давнишний, с простой формой шизофренией, дефектный. Сегодня резко ухудшился, стал вести себя неадекватно. Обо***сал дверь процедурной, потом рукой в унитаз залез, чего-то там ловил. В палате ходил на четвереньках, а зачем не сказал. Агрессивным стал, всех обзывает, угрожает. Негативистичный, не подчиняется, на вопросы не отвечает, непонятно из-за чего матерится. В общем, увозите его с глаз долой.
– А он сам-то где сейчас?
– В четвёртой палате, лежит, как ни в чём не бывало. Видать умаялся, бедный.
– Его не фиксировали?
– Нет, конечно. Вы посмотрите на него, какая тут фиксация?
Да, больной лежал в постели и вроде бы спал. Но приближаться к нему было опасно. Нет, не по причине буйной агрессивности, а из-за его неимоверной худобы и хрупкости. Тронешь неаккуратно, да и сломаешь или вывихнешь чего.
– Иван, просыпайся! – осторожно потрепал я его за плечо.
Но, как оказалось он не спал и очень лаконично ответил:
– Пошёл <нафиг>!
– Иван, как ты себя чувствуешь?
– Пошёл <нафиг> отсюда, пока я тебя не ушатал! – агрессивно сказал он.
– Так, давай вставай и поедем. Всё, давай-давай, у нас времени нет!
Однако Иван даже и не думал подчиняться. Стало понятно, что все уговоры попросту бессмысленны. Мои парни аккуратно, как хрустальную вазу, подняли его и повели к машине. Хотя слово «повели» здесь неуместно, поскольку Иван не шёл, а волочил ноги, повиснув на руках у Германа и Виталия. И конечно же, он не молчал, щедро рассыпая угрозы и оскорбления.
Сказать тут особо нечего. Это был всего лишь очередной, вполне заурядный психотический эпизод.
После этого вызова на обед нас позвали. В первую очередь карточки сдал и сообщение в полицию передал по поводу ножки сломанатой. Накажут-не накажут виновника – это дело десятое и мне неинтересное. Главное, что не будет в мой адрес обвинений в сокрытии факта ДТП.
Перед тем, как пообедать самому, накормил кота Степана. В этот раз купил я ему специальные кошачьи консервы. Причём не обычные, а прям какие-то супер-пупер полезные и питательные. Но поскольку этот господин был ранее неоднократно всеми накормлен, то на мой зов он не подошёл и продолжал дремать на кушетке. Тогда я, как заправский официант, сам принёс ему еду. Съев половину, он погрузился уже не в дремоту, а в полноценный крепкий сон.
Прилетевший вызов оборвал наше свободное время. Поехали к мужчине шестидесяти двух лет, у которого были множественные раны лица с кровотечением. А ждал он нас в прекрасном месте, то бишь на помойке.
Когда туда подъехали, сразу увидели нашего пострадавшего, сидевшего на каких-то досках, прислонившись к ограждению. Всё его лицо представляло собой кровавую маску, совершенно не позволявшую разглядеть хоть какие-то индивидуальные черты. Но страдалец был не один, а с активной группой поддержки. В качестве этой группы выступала пьяненькая потрёпанная бабенка в затрапезной неопрятной одёжке. Не дожидаясь вопросов, она, что есть мочи завопила:
– Во, <распутная женщина>, смотрите, чё он наделал-то! Вон, видите тут кругом стекла? Он прямо рожей на них упал, <самка собаки>! Чего теперь, зашивать, что ли, повезёте?
– Сначала будем посмотреть, – сдержанно ответил я.
– Ой дурак, ну и дурак, <распутная женщина>, – не унималась бабёнка.
– Эээ, <фигли> ты орёшь, <жрица любви долбаная>? – хрипло, заплетающимся языком сказал пострадавший. – Пошла <нафиг> отсюда!
Эти препирательства прекратили мои парни, отведя её подальше и под угрозой изгнания пинками, запретили подходить.
Дабы не перепачкать салон машины, оказать помощь мы решили прямо на месте. Лицо богато кровеносными сосудами, поэтому даже неглубокий порез всегда обильно кровоточит. А у пострадавшего этих порезов было не сосчитать. Понятно, что в такой ситуации жгут не наложишь, но можно успешно применить медикаментозные кровоостанавливающие средства. Их в наших укладках есть несколько видов. В этом случае мы воспользовались кровоостанавливающими салфетками и достаточно успешно. Некоторые порезы были достаточно глубокими, а потому увезли мы пострадавшего шиться.
Думается что такую травму можно получить исключительно по пьяной лавочке. Будь он трезвым, то не упал бы. А если бы и упал, то вряд ли стал тормозить собственной физиономией.
Кстати сказать, наложение жгута на шею, это не чёрно-юмористическая выдумка, а реальный вид помощи. Правда, редко применяемый. Чтоб сохранить кровообращение на неповреждённой стороне, жгут накладывается через поднятую вверх руку, либо лестничную шину, либо через какую-нибудь дощечку.
После этого поехали на больной живот у женщины шестидесяти восьми лет.
Открыла нам сама больная в полусогнутом положении и с гримасой боли на лице:
– Ой, как больно! Сил уже нет, я, наверно, умру…
– Ложитесь и показывайте, где болит.
– Вот здесь, – показала она на область правого подреберья.
Живот пропальпировал и вся симптоматика говорила об остром холецистите.
– Что ели-пили?
– Нет, это не от еды. Я печень чистила, мне знакомая рецепт дала.
– И от чего же вы её чистили?
– Ну как, ведь там же всякая гадость скапливается и весь организм отравляет.
– Теперь самый интересный вопрос: чем вы её чистили?
– В горячей воде настаивала чеснок, лимон и сливочное масло, потом выпила, а через полчаса грелку к печени приложила. Может это из меня всё вредное выходит?
– Своей очисткой вы острый холецистит спровоцировали. Возможно, что в желчном пузыре камни есть, вы их потревожили и теперь они на выход просятся.
– Так может они выйдут, да и всё?
– Нет, не выйдут. Нужно в хирургию ехать.
– Ой, господи, так мне их вырезать будут?
– Не паникуйте раньше времени. Сначала вам сделают УЗИ, а там уже видно будет.
Эту историю можно охарактеризовать исключительно в нецензурной форме. Любители и пропагандисты всяческих «очищений», мягко сказать, заблуждаются. Наш организм в этом не нуждается, поскольку справляется сам, без посторонней помощи. Очистка бывает необходима лишь в тех случаях, когда органы и системы перестают выполнять свои функции. Например, при почечной недостаточности проводится гемодиализ, при запорах назначаются слабительные и т.п. Но очищаться просто так и непонятно от чего, это не польза, а варварское отношение к собственному организму.
Велено на Центр ехать. Но обычно в это время доехать не дают. И точно, метров за двести до въезда, пульнули вызов: в торговом центре эпиприпадок у женщины сорока под вопросом лет.
Когда приехали, охранник отвёл нас в обувной магазин. Больная, прилично одетая женщина с приятной внешностью, была уже в сознании и сидя на пуфике, горько плакала.
– Здравствуйте, что случилось, в чём причина слёз?
– Опять началось! – ответила она и вконец разрыдалась.
– Ну всё, успокойтесь, пожалуйста. Что началось-то?
– Припадки. Уже больше года не было, я уж думала, что всё прошло.
– То есть, эпилепсия у вас диагностирована?
– Да, после травмы. Меня по голове ударили, череп проломили. Операцию делали, поставили пластину.
– Когда была травма?
– В две тысячи двенадцатом.
– Понятно. Ну что, уколемся сиб***ном?
– Да, давайте.
Больную мы никуда не повезли. Припадок завершился, ясное сознание полностью восстановилось. Какая тут экстренная госпитализация?
К сожалению, эпилепсия – болезнь непредсказуемая и очень подлая. Надолго затаившись и дождавшись, когда человек решит, что её больше нет и можно расслабиться, вновь на него нападает. Но всё-таки, во многих случаях, эпилепсию можно одолеть. Главное здесь не опускать руки, не сдаваться и не отчаиваться.
Далее поехали на психоз к мужчине шестидесяти шести лет. О, господин Колесников, старый знакомый. Шизофрения у него давным-давно, ещё с молодости. Ох, как он тогда чудил и «зажигал»! Без милиции к нему нечего было и соваться. Теперь кураж прошёл, не стало ярких психозов. А всё потому, что дефект развился. Стал Евгений Романыч эмоционально выхолощенным и безвольным.
Сестра больного с недовольно опущенными уголками рта и безо всяких «здрасте», высказала претензии:
– Видать все врачи лечить разучились. Это что такое, месяца не прошло, как он выписался и опять начал безобразничать! Раньше-то самое большее два раза в год в больнице лежал и всегда нормальным выписывался. А теперь то и дело его кладут, а всё без толку! Ну сколько можно мне с ним мучиться?
– Давно бы уже в интернат его отправили. Зачем мучиться-то?
– А вы думаете это так легко, взял и отправил? Пока все бумаги соберёшь, концы отдашь! А я ведь не тоже не девчонка, чтоб везде бегать! У меня и ноги больные, и давление скачет!
– Ладно, что сегодня случилось?
– Да он вообще ничего не соображает! Взял грязную картошку, кипятком залил и говорит: «На вот, жри, <самка собаки>!». С***ыт теперь только помимо унитаза, это он специально делает, чтоб мне досадить! Матерится, меня только <самкой собаки> называет! Ну сколько можно мне мучиться-то?
Больной лежал на кровати и что-то неразборчиво бубнил. При этом, на его одутловатом лице не было ни следочка каких-либо эмоций.
– Здравствуй, Евгений Романыч! Рассказывай, что случилось.
– Вас Валька вызвала, что ли? – спросил он тихим голосом.
– Да хоть Манька. Лучше скажи, почему ты так плохо себя ведёшь?
– Никак я себя не веду, всё нормально.
– Нет, нас не вызывают, когда всё нормально. Зачем ты сестре-то грубишь? Зачем её обзываешь?
– Ну нагрубил немножко, она ведь сама виновата.
– В чём виновата?
– Орёт на меня, что я ***су помимо. А я же не нарочно.
– А зачем ты ей грязную картошку съесть предлагал?
– Она ругалась, что я ничего не делаю, жрать не готовлю. Ну вот я ей и приготовил.
– Евгений Романыч, как дела с «голосами»?
– Теперь ничего не разберёшь. Хором чего-то говорят. Я слышу только «Женька, Женька!» и всё.
– А что-нибудь необычное замечаешь? Например, слежку за собой, чужие мысли в своей голове?
– Привык я. Пошли они все <на фиг>.
– Понятно. Ну ладно, Евгений Романыч, счастливо оставаться. Ты уж давай не шали, а то снова придётся в больницу ехать.
– Ага…
В больницу мы его не повезли, потому что не с чем. «Голоса» у него постоянные, с незапамятных времён, тем более они уже редуцировались, став тихими и непонятными. Бред из систематизированного, масштабного, превратился в разрозненные обрывки.
Разумеется, сестра больного была крайне недовольна отказом в госпитализации и грозила жалобами. Однако она должна сама на себя обижаться, за то, что не отправила брата в интернат. Ведь можно было напрячься, потратить силы, время и в конце концов получить желаемый результат. А теперь что? Её мучения так и будут продолжаться. Претензии к докторам, которые якобы разучились лечить, совершенно несостоятельны. И причина этого проста: у Евгения Романыча развился личностный дефект, который останется с ним навсегда.
После этого, нас позвали на Центр и в этот раз дали доехать. Никуда нас больше не вызвали, и смена моя спокойно завершилась.
А на следующий день вновь приехали мы на дачу. К сожалению, Фёдор и в этот раз был на работе. Поэтому, не владея актуальной грибной обстановкой, в лес я отправился вслепую. А там повстречало меня неимоверное, ранее невиданное количество белых грибов. Но если выразиться точнее, это были уже не грибы, а их тр-пы в стадии гнилостных изменений. Уже второй раз в этом сезоне вместо грибов их останки попадаются. Нет, с пустом я не ушёл, набрал целое ассорти из подберёзовиков, сыроежек, лисичек, маслят и моховиков. И тем не менее было очень досадно, что Леший белыми меня обделил.
С полным ведром направился я к высоковольтной линии, чтоб по ней на шоссе выйти. Однако просвет в деревьях, к которому я направлялся, оказался не ЛЭП, а просекой, ведущей к дальней деревне. Было очень и очень странно, как же я успел уйти так далеко. Вроде и прошёл-то немного, а вон, где очутился. Но думать-гадать и блуждать в поисках ЛЭП я не стал и пошёл по просеке и в скором времени из леса вышел.
Видать чем-то рассердил я Лешего, раз он такие проделки надо мной устроил. Но ничего, буду надеяться, что этот товарищ не злопамятный и в этом году ещё порадует грибным урожаем.
Все имена и фамилии изменены