Глава 68.
Осень позолотила листья вишен и яблонь в саду у новоселов, разбросала их по дорожкам, по крыльцу и на полу открытой веранды. Учебный год уже месяц, как начался. Рашида с Гюзелью определили в среднюю школу, которая находилась в квартале от дома. Рашид учился в восьмом классе, а Гюзель в четвертом. Школа им нравилась. Проблем с обучением не было, поскольку в Душанбе они посещали по настоянию отца русскую школу. Как везде во все времена новенькие в классе пользовались повышенным вниманием противоположного пола. Красивый смуглый мальчик растревожил сердца одноклассниц. Отбою от девочек, желающих сидеть с новеньким, не было. Но Рашиду нужны были друзья, а не подружки, поэтому он сел за парту рядом с хорошим пареньком Сашей Никоновым, который жил недалеко от Гюльматовых. Ребята подружились. Им было интересно вместе, оба интересовались техникой. Рашид рассказывал новому другу о своей родине, а Саша о своей. Гюзель тоже обзавелась подружкой, которую звали, как цветок - Резеда. Дети Васима полностью освоились в новом для них месте. А что же Зина? Зина перешла в городскую школу-интернат. Коллектив достался новому директору непростой, склочный. С первого дня к ней в кабинет потянулись ябедники с жалобами на своих коллег. Пришлось выступать на педсовете, разъяснять, что она никогда не слушала и не будет слушать сплетни, кляузы и тому подобное. Тогда начали сколачивать группировку против нового директора.
- Да, достался мне коллективчик, - жаловалась Зина мужу. - Смогу ли я сработаться с ними? Думаю, что с некоторыми, особо ретивыми, нужно расстаться. Но как?
- Не паникуй, любимая! Вот увидишь, всё у тебя получится. С твоим ли авторитетом бояться каких-то смутьянов? Понаблюдаешь за ними. Таким кадрам, как правило, добросовестно работать некогда. Накажешь пару раз, присмиреют. Три выговора и до свиданья! Сама знаешь, - успокаивал жену Васим.
- А у тебя как дела на работе? - с какой-то ревностью спросила Зина.
- У меня все прекрасно. Надо было и тебе к нам в институт. Сво лочь этот заведующий Облоно, не пустил тебя, определил в этот серпинтарий. Может быть мне поговорить с ним?
- Ни в коем случае, Васим! Я все разрулю сама.
У Васима и в самом деле все складывалось самым лучшим образом. Студенты сразу полюбили необыкновенно красноречивого и талантливого преподавателя. Ректор предложил ему свою кандидатуру в качестве научного руководителя диссертации. Дело продвигалось. Зиночке оставалось только завидовать мужу. Она жаловалась и Альке, разговаривая с ней по телефону:
- Как я жалею свою школу, Аль! Просто рыдаю по ночам, пока Васим не слышит. Хоть бросай все и возвращайся!
- Что ты, мамочка! А папа? Ты ведь не только интернат, его с ребятишками бросишь. Все будет хорошо и у тебя! За папу я очень рада, за Рашида с Гюзелькой тоже. На каникулы приеду, наговоримся. Как там Альма? Живая?
- Конечно, живая. Живее всех живых! Мы ее любим. Ребятишки всё самое вкусное ей стараются скормить. Она даже моложе стала выглядеть. Шерсть лоснится, на мордочке улыбочка. Сама увидишь, когда на каникулы приедешь.
- Скорее бы, мамочка! Я так уже соскучилась по вам! - Аля положила трубку и вышла из кабины. Звонила она, как обычно, с центрального телеграфа. От ее института рукой подать. Находился Центральный телеграф на улице Герцена, следующей, пересекающей Невский проспект после Мойки, где был пединститут. Позвонив, она шла по этой улице через арку Генштаба на Дворцовую площадь, по набережной до Летнего сада, а там садилась на скамеечку против любимой скульптурной группы "Амур и Психея" и любовалась кленами в осеннем убранстве, мраморными изгибами статуй, знаменитой оградой Летнего сада. Кружились, словно вальсируя, кружевные листья, ласково пригревало осеннее солнышко, в Лебяжьей канавке, за спиной Альки, плавали царственные птицы - белые и черные лебеди.
Але в последнее время нравилось бродить одной по осеннему городу. Быть все время на людях тоже утомляет. Альбина обижалась на Альку за эти ее "странности". Аля оправдывалась, говорила подруге, что хотелось подумать в одиночестве.
Дагоберто явился в субботу вечером, сияющий, как солнышко. Он раздобыл три билета на концерт Рафаэля, испанского певца, из того самого фильма "Пусть говорят".
Алька этот фильм смотрела несколько раз, Рафаэля обожала. Дагоберто был за такой подарок расцелован девушками в обе щеки, отчего засиял ещё больше. Концерт был уже на другой день в воскресенье. Нарядившись и подкрасившись, девушки подхватили под руки Дагоберто и поспешили на станцию метро. У входа в цветочном киоске Аля купила пять крупных розовых гвоздик.
- Ты собираешься их дарить? - удивилась Альбина.
- Да. Я всегда испытываю "испанский стыд", когда артист с пустыми руками уходит со сцены. Обидно за него и стыдно за зрителей. На сей раз я буду во всеоружии и подарю испанцу Рафаэлю вот эти гвоздички, - она опустила лицо в букет и втянула носом запах цветов: - Ах, какой нежный аромат!
- А теперь мне стыдно, Аля. Надо же было мне для тебя их купить!
- Пустяки, Дагоберто! Не нужно. Я сама.
Зал был полон до отказа. Места у нашей троицы были на балконе у самого бортика. Свет в зале погас и на освещённую сцену вышел певец. Первые звуки его голоса заворожили. Голос звенел, переливался мелизмами. Рафаэль был настоящим чародеем, столько души, чувств он вкладывал в свое исполнение! По щекам его текли настоящие слезы, когда пел "Мы оба сумасшедшие от любви". Следующая композиция была жизнерадостная, и певец разошелся не на шутку. Он танцевал, выбегал в зал, вытащил на сцену неуклюжую девицу и заставил ее двигаться. Алия была в трансе, хлопала, перевесившись через бортик так, что чуть не вывалилась за него. Дагоберто с Альбиной успели ее схватить за подол платья. Рафаэль со сцены заметил её и послал воздушный поцелуй нашей героине. Ну, а когда представление закончилось, Алька с букетом помчалась вниз по ступенькам с балкона, потом вверх на сцену, и вот она уже протягивает букет испанцу, под укоризненные взгляды кубинца. Рафаэль, приняв букет, обнял нашу Алию и расцеловал ее в зардевщиеся щёчки, а потом в довершение, встал на одно колено и поцеловал ей руку.
Алька не помнила, как вышла на улицу. Она была оглушена обрушившимся на нее вниманием. Не замечала она, как Дагоберто флиртует ей назло с Альбиной, как Альбина шутит, что Алька теперь не будет умываться и мыть руки после поцелуев кумира.
Алию многие воспринимали, как свою: и жители Средней Азии, и Кавказа, и евреи, и цыгане, и даже испанцы с итальянцами. Желающих с ней познакомиться было предостаточно. Однажды в метро зашла группа туристов, громкоголосых, весёлых. Один из них высокий, красивый до умопомрачения парень, увидев Алию, подсел к ней и начал разговаривать, как со своей землячкой. В разговоре слышно было: "Белла мио! Белиссимо!" Алька спросила:
- Вы итальано? Из Рима?
Парень закивал:
- Итальано! Рома! - и попытался одной рукой приобнять Альку и взять другой её руку. Но наша гордая полутаджичка вскочила с места и демонстративно встала у дверей. Альбина удивлённо спросила, какая муха ее укусила. Алька ответила:
- Я никому не разрешаю хватать себя за руки и лапать.
- Аль, ну итальянец такой красивый! Я таких ещё не видела. Мне даже завидно. Счастливая ты!