Читаю Хемингуэя и осознаю, что и сам мог бы стать писателем, и творить приблизительно так: «Я (всегда надо от первого лица) решил напиться чаю, потому что было холодно; вскипятил на газовой плите воду, достал с полки жестянку с чаем, высыпал в чашку одну неполную ложку заварки, потому что экономил ее, залил кипятком и стал ждать, когда чай заварится. К чаю у меня был черствый от возраста кекс. Лимона и сахара у меня не было. Но мне было хорошо».
Неплохо, правда? Если постараться, то, наверное, можно написать даже лучше.
Хемингуэй постарался, и у него вот что получилось: «Пиво оказалось очень холодным, и пить его было необыкновенно приятно. Картофельный салат был хорошо приготовлен и приправлен уксусом и красным перцем, а оливковое масло было превосходным. Я посыпал салат черным перцем и обмакнул хлеб в оливковое масло. После первого жадного глотка пива я стал есть и пить не торопясь». Дальше в том же духе.
Вот и все, что нам нужно знать о творческом методе г-на Э. Х.
Если кому-то показалось не смешно, не сердитесь, пожалуйста.
Читаю «Праздник» и дивлюсь самому себе. До сего дня в душе моей жила твердая уверенность, что «Праздник» - это рассказ о молодой и, стало быть, вечной, полуголодной, творческой, состязательной, жизни, полной надежд и веселья, в великом городе, прославленном красивыми улицами и домами, бульварами, кафе, памятниками, музеями, соборами, картинными галереями, женщинами, писателями, поэтами и художниками. Все это и есть праздник. Он же «Праздник».
На чем она была основана? Лишь на том, что я и сам был молод и, соответственно, глуп, когда мне впервые попалась в руки эта книжка. И вычитал я из нее, как выяснилось теперь, совсем не то, о чем хотел сказать автор.
Между строк. Приятно было узнать, что во время своей жизни в Париже Хемингуэй читал «Записки охотника» и «Игрока». Кажется, брался за «Войну и мир». Интересно, читал ли он Гоголя?
Оказывается, читал. И Чехова тоже. Отзывался о русской литературе очень хорошо.
Так вот что такое праздник, который всегда с тобой: «Открыть весь этот новый мир книг, имея время для чтения в таком городе, как Париж, где можно прекрасно жить и работать, как бы беден ты ни был, все равно что найти бесценное сокровище. Это сокровище можно брать с собой в путешествия… так что ты жил в найденном тобой новом мире: днем снег, леса и ледники с их зимними загадками и твое пристанище в деревенской гостинице «Таубе» высоко в горах, а ночью – другой чудесный мир, который дарили тебе русские писатели».
Заметьте себе – русские, а потом уже все остальные. Знакомство Хемингуэя с настоящей литературой, по его собственному признанию, произошло благодаря Тургеневу, Толстому, Гоголю, Достоевскому, Чехову. С учителями ему повезло.
То есть праздник – это возможность жить, читать и работать в городе, созданном для творчества. О том, чтобы город стал таким, позаботились многочисленные знаменитые предшественники нашего автора. Но этот город – большое испытание и искушение для новичка. Окунуться в него и бесследно в нем пропасть гораздо легче, чем достичь поставленной цели. Стоит только перестать работать. В нашем случае цель серьезная – научиться у города всему необходимому, при этом уцелеть, и стать Писателем с большой буквы. Да что там скрывать – и достичь признания тоже.
Начало, как вы помните, совсем не праздничное. Холодный дождь, голые деревья и улицы, облетевшие листья под ногами, ветер швыряет дождь и листья в прохожих и в проезжающие автомобили: в Париже тоже бывает зима.
Молодой Хемингуэй, начинающий писатель, уже обремененный семьей (жена и ребенок) и, следовательно, вынужденный, предаваясь творчеству, не забывать и о хлебе насущном, работает над рассказами, бродит по улицам, бульварам и набережным, посещает питейные заведения, наблюдает за рыбаками на Сене, посещает выставки живописи и музеи, борется с голодом, ездит на скачки, пьет кофе с молоком в любимом кафе, и не спеша погружается в этот новый, еще скрытый, но угадываемо бесконечный мир, который в свою очередь, так же не спеша, постепенно, приоткрывает перед нашим неофитом свою необъятную сущность и берет его в переработку, раздвигаясь во все стороны все шире и заманчивее, а неофит старается не забывать о главном, копит и копит впечатления, чтобы приступить к своему первому роману, а между тем, знакомит и нас, читателей, со своей жизнью в Париже, со своей женой, со своими приятелями и друзьями, со своими мыслями, делится своими радостями и огорчениями.
Мы догадываемся, что Париж многих новичков перекроил на свой лад, не всем удалось сохраниться в этом чудесном новом мире. Удастся ли сохранить себя г-ну Э. Хемингуэю? В принципе, мы знаем, что удалось, но от этого не становится менее интересно.
Как он писал? Очень просто. «Я всегда работал до тех пор, пока мне не удавалось чего-то добиться, и всегда останавливал работу, уже зная, что должно произойти дальше. Это давало мне разгон на завтра. Но иногда, принимаясь за новый рассказ и никак не находя начала, я садился перед камином, выжимая сок из кожуры мелких апельсинов прямо в огонь и смотрел на голубые вспышки пламени. Или стоял у окна, глядел на крыши Парижа и думал: «Не волнуйся. Ты писал прежде, напишешь и теперь. Тебе надо написать только одну настоящую фразу. Самую настоящую, какую ты знаешь». И в конце концов я писал настоящую фразу, а за ней уже шло все остальное».
И еще немного: «Я, кроме того, научился еще одному: не думать, о чем я пишу, с той минуты, как прекращал работу, и до той минуты, пока на следующий день не начинал писать снова. Таким образом, мое подсознание продолжало работать над рассказом…»
Вот и весь секрет: запастись мелкими апельсинами и ждать, когда накатит «потный вал вдохновения». Дальше пойдет само – успевай записывать.
Мисс Стайн и другие.
Умная, критически мыслящая женщина, творческий человек, охотно просвещавшая Хемингуэя во многих эстетических вопросах, в том числе в вопросах пола, никогда и ни о ком (из писателей) ни разу не отозвавшаяся хорошо, практикующая однополую женскую любовь и одновременно яростно критикующая подобные отношения между мужчинами: «…мужская однополая любовь отвратительна и мерзка и люди делаются противны самим себе. …У женщин совсем по-другому». То есть девочкам можно.
Кажется, Хемингуэю не нравится ни то ни другое.
Там были еще какие-то Майк Уорд, Форд Мэдокс Форд, джентльмен, еще бесцеремонный толстый молодой человек в очках, художник Пасхин в обществе двух хорошеньких натурщиц, хороший человек и писатель, друг, Эзра Паунд, отмеченный печатью смерти поэт Эрнест Уолш, застенчивый поэт Ивен Шипмен, даже Джеймс Джойс и много других приятных и в той или иной степени творчески одаренных обитателей Парижа, ведущих с ним борьбу на выживание. Все их портреты нарисованы очень рельефно.
Но никому из них Хемингуэй не уделил столько внимания, как Скотту Фицджеральду. История о том, как он боролся за самого себя, как его съел Париж, выставив в качестве авангарда его же любимую жену Зельду, алкоголичку и неврастеничку, очень трагична и очень показательна. А когда Зельда выполнила свою задачу, она стала не нужна и лишилась разума. Очень грустная история гибели таланта. Чтобы удостовериться в этом, не в гибели, а в таланте, пришлось даже прочитать его главный роман «Великий Гэтсби».
Словом, город постоянно пытался растворить автора в себе, разрядить, так сказать, его творческий потенциал. Засылал диверсантов то в виде красивых баб, то в виде верных друзей. Приходилось напрягаться. Выручала смертная тоска, которая неизменно нападала на автора в конце каждого напрасно прожитого дня. Поэтому таких дней было не так уж много. А когда казалось, что победа близка и очередной рассказ подходил к концу, вблизи вдруг появлялись обаятельные богачи и все портили. Их обаяние было настолько велико, их бесконечная фиеста была так легка и естественна, что он, автор, начинал верить им, что ежедневная фиеста – это хорошо, и правильно, и безгрешно, и даже читал им вслух отрывки из романа, над которым работал, «а ниже этого никакой писатель пасть не может, и для него как писателя это опаснее, чем непривязанным съезжать на лыжах по леднику до того, как все трещины закроет толстый слой зимнего снега».
Не к месту вспомнилось, что и лирические отступления не чужды суровому нраву автора. Они бывают прекрасны. Приведу лишь один пример. Он касается смены времен года. Смысл в том, что со скверной погодой осенью можно мирится, потому что ты к этому готов, ты хорошо знаешь, что весна обязательно придет; но, чтобы она пришла, надо пережить осень. «Но когда холодные дожди льют не переставая и убивают весну, кажется, будто ни за что загублена молодая жизнь».
Концовка у Хемингуэя получилась невнятная, с каким-то смутным намеком на грядущие проблемы в личной жизни. Хотя с женой он был, по его словам, вполне счастлив. Но вроде появилась еще какая-то тетка. Чем все закончилось, он не пишет, но, подозреваю, что не очень хорошо. Припоминаю даже какой-то его роман, в котором именно такой треугольник и фигурирует: молодой талантливый писатель, его красивая жена, и еще более красивая девушка, готовая занять место жены. О реальной же судьбе самого Хемингуэя лучше справиться у биографов.
Пора и мне заканчивать. И закончить хочется на мажорной ноте.
«Работа – лучшее лекарство от всех бед, я верил в это всегда и сейчас».
И еще: «Париж никогда не кончается».
