Еврей Гутман Давид Аронович взял себе партийное погоняло Шмидт в честь руководителя восстания на крейсере «Очаков» Петра Шмидта.
Тут вспоминается, хочешь – не хочешь, ставшее крылатым выражение «Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт».
Перт Шмидт, возглавивший в ноябре 1905 года мятеж на крейсере «Очаков», провозгласивший себя командующим Черноморским флотом, расстрелянный после подавления мятежа и тем вошедший в пантеон большевистских великомучеников был человеком храбрым и наделенным харизмой, но психически неуравновешенным и склонным к авантюризму.
Пожалуй, этими же эпитетами можно охарактеризовать и Гутмана – Шмидта.
Свою храбрость он продемонстрировал еще на фронтах первой мировой войны, за что удостоился Георгиевских Крестов всех четырех степеней.
Личная храбрость не покинула его и во время гражданской войны.
В 1918 году большевицкий комендант города Прилуки Давид Аронович Гетман, ставший Дмитрием Аркадьевичем Шмидтом, был приговорен петлюровцами к расстрелу и расстрелян, но неудачно. Шмидт был только ранен.
Когда после заключения Брестского мира немецкие и австрийские войска оккупировали Украину, осенью 1918 года Шмидт возглавил большевистское подполье и партизанский отряд в Прилуцком уезде.
Отряд Шмидта вырос в полк, затем во 2-ю сводную бригаду, которая в составе 37-й стрелковой дивизии участвовала в освобождении Украины от петлюровцев. Во главе бригады Шмидт брал города Полтаву, Кременчуг, Бердичев, Шепетовку. За мужество и храбрость в многочисленных боях комбриг был удостоен ордена Боевого Красного Знамени. В представлении указывалось:
«тов. Шмидт был тяжело контужен, но оставался в строю, продолжая лично командовать бригадой и лично действовать у орудия в бою с бронепоездом противника».
Второй орден Красного Знамени Шмидт получил в 1921 году за личную храбрость и воинскую доблесть, проявленные им при наступлении на Царицын. В ходе этого наступления Шмидт был дважды ранен. Представление к награждению Шмидта подписал Иосиф Сталин.
Лейтенант Петр Шмидт отметился в истории пафосным поступком. В октябре 1905 года на митинге в честь восьми человек, погибших в ходе неудачного штурма тюрьмы, он произнёс речь, ставшую известной как «клятва Шмидта»:
«Клянёмся в том, что мы никогда не уступим никому ни одной пяди завоёванных нами человеческих прав».
Вот иллюстрация на тему этой клятвы в итальянской газете.
В биографии Шмидта Дмитрия Аркадьевича был сопоставимый по пафосности поступок.
Вынужденный после второго ранения оставить передовую, он передал по наступавшим цепям:
«Товарищи, за мои раны вы верните советской власти Царицын!».
Шмидт был склонен к эпатажу.
Однажды в приёмную командующего Киевским военным округом И. Э. Якира Шмидт явился «в высоких охотничьих сапогах, штатской куртке до колен, в зеленоватой фетровой шляпе».
На съезд партии в 1927 году Шмидт прибыл с саблей в папахе набекрень и большой чёрной бурке, при поясе с серебряными украшениями.
Рассказывают, что Шмидт имел привычку на лошади подниматься к себе в квартиру, не уточняя, впрочем, на каком этаже он проживал, полагаю, что не на девятом.
Психическая неуравновешенность и склонность к импульсивным необдуманным поступкам, которые историки отмечали, как черты характера лейтенанта Шмидта, были присущи и Шмидту Дмитрию Аркадьевичу.
В 1928 году, когда
«один из старших офицеров оскорбил его жену, и Шмидт, всадив пулю в живот обидчику, спустил его с лестницы. Обидчик выжил, и скандал замяли».
Шмидт не относился к категории людей, которых Булгаков описал в «Мастере и Мргарите» устами Воланда.
«Недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы. Такие люди или тяжко больны, или втайне ненавидят окружающих».
Шмидт был известен и любовными похождениями, и приверженностью к спиртному.
В кругу знакомых Шмидта прозвали «Митька-анекдотчик», особенно за серию так называемых «врунских рассказов» от имени некоего Лёвки-фейерверкера. Нередко персонажами его анекдотов становились высшие партийные и военные руководители страны, что сближало комдива с известным советским политическим деятелем Карлом Радеком.
«Крепкий смех — залог здоровья,
— говорил Шмидт своему сослуживцу И. В. Дубинскому.
Вот командир 7-го конного Червонного казачества полка Илья Дубинский на фото командно-политического состава 1-й бригады 2-й Черниговской Червонного казачества кавалерийской дивизии, г. Изяслав, 1923 г. Дубинский во втором ряду второй справа (с орденом Красного Знамени)
— Знаешь, друг, много есть мастеров вызывать у людей слёзы. А я стремлюсь вызывать у людей смех. Говорил же я тебе -только из-за этого мечтал в молодости стать цирковым клоуном. А получилось другое…»
В 1937 году Илья Владимирович Дубинский уволен с военной службы, исключён из членов ВКП(б) и арестован. Он - один из немногих военачальников, кто не признал себя виновным и никого не оговорил, чем, видимо, и спасся. Следствие затянулось на три года. Ветер сталинских репрессий сменил направление. На скамью подсудимых один за другим пошли чекисты - творцы военно-фашистского заговора в РККА. Военная коллегия Верховного Суда СССР приговорила Дубинского к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. Отбывал наказание в различных лагерях в Красноярском крае.
С 1947 года находился на поселении в бесконвойной «командировке», работал главным механиком в Больше-Уринской машинно-тракторной станции Тасеевского района.
В 1954 году Дубинского реабилитировали, восстановили в партии и в воинском звании полковника. В 1954 году он переехал в г. Киев, где работал председателем Комиссии при Верховном Совете УССР по реабилитации жертв необоснованных репрессий.
С Гражданской Шмидт был дружен с командиром 1-го кавалерийского корпуса Червонного казачества В. М. Примаковым и его сослуживцами: начальником артиллерии М. О. Зюком, комдивом 8-й кавалерийской дивизии Червонного казачества С. А. Туровским. Последний был свояком Шмидта: их жёны были родными сёстрами.
Здесь следует оговориться, что ветераны «Червоного казачества» пребывали в состоянии вражды с птенцами 1-ой Конной армии.
«Нужно сказать, кавалеристы — примаковцы, котовцы и будёновцы были патриотами своих корпусов в те далёкие времена, этот патриотизм доходил до антагонизма»,
— вспоминал генерал А. В. Горбатов.
Комдив Петровский признавал, что на Украине конница была разделена на «червонцев» и «будёновцев», «которые между собой враждуют и которых натравливают друг на друга».
"Примаковцы", включая Шмидта симпатизировали Троцкому и в 1927 году вошли в число его сторонников.
К этому периоду относится самый экстравагантный поступок в биографии Шмидта.
Выходя в 1927 году вместе с К. Радеком из Кремля после съезда партии, на котором по инициативе Сталина исключили из партии Троцкого, Зиновьева и ещё 75 «активных деятелей троцкистской оппозиции» Шмидт столкнулся со Сталиным.
Шмидт подошёл к нему и начал полушутя-полусерьезно поносить его, как только может делать это настоящий солдат, то есть такими словами, которые надо слышать, чтобы поверить в это. А под конец сделал вид, что обнажает шашку, и пообещал Генеральному секретарю когда-нибудь отрубить ему уши.
Правда, довольно скоро все "Примаковцы" политически прозрели и конюшню поменяли, публично заявив об этом в органах советской печати.
Интересно, как под действием тотального страха проходила трансформация этих храбрых до безрассудности героев Гражданской войны в бандерлогов с парализованной волей.
«После убийства Кирова я, не боявшийся ни черта, ни дьявола, замирал, встречаясь со своими особистами, - признавался Шмидт – Ведь подчистили всех, кто был хоть день в оппозиции».
3 июля 1935 года арестовали легендарного героя гражданской войны, начальника кафедры истории войн и военного искусства военно-воздушной академии имени Жуковского Гая Дмитриевича Гая.
На этот арест Шмидт в разговоре с Дубинским отреагировал следующим образом:
«Это невероятно! Всем известно – он и в оппозиции не состоял. Поверь мне заваривается какая-то каша. Подумать только – взять такого героя комкора! Так могут схватить любого из нас, тебя, меня и скажут – шпион».
О том, за что арестовали комкора Гая, о геморрое, который он организовал чекистам своим побегом из под стражи я рассказывал в статье: "«Сталин был не прав, послав Гая на эшафот» | михаил прягаев | Дзен"
В это время, встречаясь с особистами, замирал не только Шмидт. Страх пролез под увешанные царскими и советскими орденами гимнастёрки легендарных красных командиров, ранее не боявшихся ни черта, ни дьявола.
Шмидт был хорошим, профессиональным военачальником. В этом признавался, как помните, Ворошилов, позже маршал Жуков охарактеризовал его «большим умницей».
Председатель совета народных комиссаров Молотов тоже характеризовал Шмидта:
«знали все, что Шмидт бывший троцкист, не заслуживает большого доверия, но работает, говорят, неплохо, да не просто неплохо, а представляется к награждению орденом Ленина…»
Тем не менее, клеймо бывшего троцкиста ограничивало его рост.
Начальник автобронетанкового управления Красной Армии Халепский вынужден был по настоянию своего заместителя Бокиса отменить свое решение о назначении Шмидта начальником бронетанкового управления Ленинградского округа, испугавшись, что повышение по службе бывшего троцкиста будет трактоваться руководством, как политическая ошибка, со всеми вытекающими из этого последствиями.
Ни Халепского, ни Бокиса это от репрессий не спасло. Жизни обоих закончились в 1938 году на расстрельном полигоне «Коммунарка».
Очередь пойти на сталинскую Голгофу для раскаявшихся троцкистов пришла в 1936 году.
5 июля 1936 года Шмидт был взят под стражу в Киеве сотрудниками НКВД СССР и отправлен под конвоем в Москву.
Сначала Шмидт написал письмо Сталину, в котором опровергал обвинения в свой адрес. Вто это.
Дорогой товарищ Сталин!
Я арестован, нахожусь в НКВД, в тюрьме. Меня обвиняют, что я троцкист.
Клянусь Вам от всей души всем моим сердцем, что я никакого отношения к троцкистам не имею.
Что все мои мысли, моя воля, мои силы направлены только на Генеральную линию партии, на выполнение всех Ваших указаний. У Вас так много работы, - я Вас отрываю. Но у меня к Вам просьба вмешаться в это дело. Дайте мне возможность пойти здоровым бодрым на работу, а потом на войну, которая по моим расчетам не за горами.
Потом было еще одно письмо на имя Сталина. Вот фрагмент из него:
«Многоуважаемый Иосиф Виссарионович, знаю, что Вы заняты по горло, однако решил оторвать у Вас несколько минут. Как-то взбрела в голову Ворошилову идиотская мысль, будто я собираюсь его убить. Вы были свидетелем боя за Царицын, в котором моя дивизия одолела бешеные орды деникинца Улагая.В Вашей власти не допустить черной несправедливости».
Но затем Шмидт сначала признал, что является троцкистом, а затем, что вынашивал планы покушения на жизнь Ворошилова.
Я убедился, что против меня имеется достаточное количество улик. Считая всякое дальнейшее запирательство бесцельным, я решил говорить правду.
Я, действительно, с мая 1935 года являюсь участником террористической троцкистской организации, от которой я получил задание произвести террористический акт над Народным комиссаром обороны Ворошиловым.
Собственно говоря, процедуру изобличения этой группы "врагов народа" довольно подробно и точно описал нарком Ворошилов, выступая на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) 1937 года.
Следовательно, мы к настоящему времени имеем 6 генеральских чинов в качестве вредителей: Путна, Примаков, Туровский, Шмидт, Саблин, Зюка, затем Кузьмичев — майор и полковник Карпель.
Что собою представляют эти господа и с точки зрения политической и моральной физиономии я позволю себе прочесть пару писем для того, чтобы вам было ясно, на какие вещи эти люди способны.
Вот, если взять Кузьмичева, он только майор, он подполковник — небольшой чин, но по стажу, по троцкистскому стажу — это очень заядлый троцкист, в свое время был секретарем у Примакова, тесно с ним связан, принимал участие в троцкистских вылазках и в 1923–1924 и в 1926–1927 годах. Теперь, будучи арестован, он обращается ко мне через официальные органы с письмом, в котором пытается доказать свою невиновность. И пишет так, что даже ваши закаленные сердца должны будут внять такому письму... (Голос с места. Дрогнуть.) Да, дрогнуть. И вы увидите, к чему вся эта писанина свелась. Он пишет: «Народному Комиссару Обороны т. Ворошилову. Меня обвиняют в том, что я, якобы, являюсь членом контрреволюционной троцкистской террористической группы, готовил покушение на Вашу жизнь. Мое заявление о том, что я ничего по этому делу не знаю — рассматривается как запирательство и нежелание давать показания. Основания не верить мне имеются, ибо я в 1926–28 годах входил в контрреволюционную троцкистскую организацию...» И тут же врет. Он входил и в 1923–1924 гг., об этом умалчивает. (Читает.) «Начиная с 1929 г. я старался всеми мерами загладить свою вину перед партией. В Вашем лице я всегда видел не только вождя Красной армии, но и чрезвычайно отзывчивого человека. Вашим доверием я обязан факту моего возвращения в РККА в 1929 г....» Так было. Я потом объясню, в чем тут дело. «Своими действиями в 1929 г. я, мне кажется, оправдал Ваше доверие и, конечно, не без Вашего решения был награжден вторым орденом Красного Знамени.» Тоже факт. «В 1931 г.,— повествует далее Кузьмичев,— Вашим распоряжением мне представили возможность поступить в Академию. В 1934 г. в связи с болезнью жены опять-таки не без Вашего участия меня перевели в условия, где моя жена и ребенок быстро выздоровели. Вашим решением я обязан той интересной работе, которую я вел последние годы. Именно Вы сделали меня человеком, настоящим членом партии. Иных чувств, кроме чувства большого уважения и глубокой благодарности я к Вам иметь не мог. Как же случилось, что меня зачислили в банду фашистских убийц? В 1935 г. я проездом с Дальнего Востока в Запорожье остановился у Дрейцера — в то время он был член ВКП(б), носил два ордена и являлся зам. начальника Криворожского строительства. Он по телефону мне сообщил, что у него гостил Туровский, который только что уехал, и что сам Дрейцер тоже через 1–2 дня уезжает, поэтому мне можно будет остановиться у него на квартире. Я так и сделал. С Дрейцером мы виделись мало, говорили о работе, я о своей, он о своей и все. С тех пор я его не видел, и уже в тюрьме на очной ставке я от него услышал, что, якобы, я сам предложил свои услуги для Вашего убийства.
Эту троцкистскую клевету я не могу опровергнуть, все мои заявления о нелепости чудовищной клеветы, все мои просьбы расследовать обстоятельства моих разговоров ни к чему не привели. Скоро будет суд. По-видимому, меня расстреляют, ибо у меня нет возможности доказать, что никаких контрреволюционных дел у меня с Дрейцером не было. Может быть, через несколько лет все же троцкисты скажут, зачем они оболгали невинного человека, и вот тогда, когда раскроется действительная правда, я Вас прошу восстановить моей семье честное имя. Простите за марание, больше не дают бумаги. 21.VIII.–36 г. Кузьмичев.»
Так писал господин Кузьмичев. А вот как этот господин Кузьмичев разговаривает, это он писал 21 августа, а показания он дает 1 сентября, стало быть, через 10 дней: «Вопрос. Что вами практически было сделано для подготовки террористического акта над Ворошиловым...» Я очень извиняюсь, что тут идет речь о Ворошилове, но я читаю это просто для того, чтобы охарактеризовать этого господина. (Голоса с мест. Правильно.) «...в осуществление полученного от Дрейцера задания в феврале 1935 года?» Он тут же рассказал, как его Дрейцер агитировал, собственно, он даже не агитировал, а рассказал ему, и они очень быстро поняли друг друга, и он берет на себя выполнение терракта. Вот как он это объясняет: «На маневрах в поле с Ворошиловым мне встретиться не удалось, так как наша часть стояла в районе Белой Церкви, а маневры происходили за Киевом, в направлении города Коростень. Поэтому совершение терракта пришлось отложить до разбора маневров, где предполагалось присутствие Ворошилова.» «Где происходил разбор маневров?» «В Киевском театре оперы и балета»,— отвечает Кузьмичев. «Каким образом вы попали в театр?» — спрашивает Кузьмичева следователь. Кузьмичев отвечает: «Прилетев в Киев на самолете, я узнал о том, что билетов для нашей части нет. Комендант театра предложил занять свободные места сзади. Так как я намерен был совершить террористический акт над Ворошиловым во время разбора, я принял меры к подысканию места поближе к сцене, где на трибуне после Якира выступал Ворошилов. Встретив Туровского, я попросил достать мне билет. Через несколько минут Туровский дал мне билет в ложу.»
Дальше его спрашивают: «На каком расстоянии вы находились от трибуны? Ответ. В метрах 15, не больше.» И дальше следует продолжение в том же духе. Он рассказывает из какого револьвера он должен был стрелять, почему не стрелял — потому, что ему помешали, все здесь присутствующие это знают, что там две ложи были заняты военными атташе и иностранными гостями, и только вследствие этого этот господин не мог стрелять. (Косиор. Она несколько впереди, эта ложа.) Да, она несколько впереди, и эти две ложи заслоняли его ложу, он сзади был.
Вот облик людей, которые, уже будучи пойманы, находят у себя еще наглости и умение, я бы сказал, находят ловкость и талант писать так, что когда я прочитал, я подумал — черт его возьми, может быть, в самом деле человек оговорен. И только через 10 дней получается такое сообщение, что человек со всеми подробностями, до мелочей рассказывает, как он подготовлял свою работу.
Другой тип — Шмидт, пишет мне. Этот Шмидт, это уже в генеральском чине, комдив. Он пишет: «Дорогой Климент Ефремович! Меня арестовали и предъявили чудовищные обвинения, якобы, я — троцкист. Я клянусь Вам всем для меня дорогим — партией, Красной армией, что я ни на одну миллионную не имею вины, что всей своей кровью, всеми мыслями принадлежу и отдан делу партии, делу Сталина. Разберитесь, мой родной, сохраните меня для будущих тяжелых боев под Вашим начальством.» Все сказано, ничего не упущено, даже озаботился, чтобы я был его начальником, а не другой им командовал. А через 20 дней этот субъект сознался во всех своих подлых гнусных делах.
Я имею письма и от других арестованных, от Туровского, от Примакова. Все они примерно в этаком духе пишут. Самое большое в чем они сознаются, это то, что они не любили Ворошилова и Буденного. И тут они каются, что до 1932–33 гг. они позволяли себе резко критиковать Ворошилова и Буденного. И, видите ли, это потому, что он, в частности речь идет о Примакове, он, Примаков, видел в нас конкурентов: он кавалерист, мы с Буденным тоже кавалеристы. (Смех.) И он, думая, что его слава затмевалась Буденным, ему не давали ходу вследствие того, что Буденный с его единомышленниками из Первой конной армии заняли все видные посты в кавалерийском строе, он вследствие этого был недоволен и фрондировал. Конечно, это наглая ложь. Примаков — воспитатель и ближайший друг и вдохновитель этого Кузьмичева и, конечно, он является, это можно смело утверждать, является агентом Троцкого. Об этом говорят показания почти всех главных бандитов — троцкистов и зиновьевцев, об этом говорит и Радек, говорит и Сокольников, говорит и Пятаков, говорит и Смирнов, Дрейцер — все. Все эти господа на него показывали. И, тем не менее, этот субъект запирается, он до сих пор не признался в своих подлых преступлениях.
Я ничего не могу сказать относительно Туровского, тоже одного из крупнейших работников, талантливого человека, прямо нужно сказать, рабоче-крестьянской Красной армии, который запирается, признает себя виновным в том, что он поддерживал связи с Дрейцером и со всей этой бандой. Но утверждает, настаивает на том, что он не виноват в приписываемых ему преступлениях. Причем должен для справедливости сказать, что в 1927 г., в начале, мы с Вячеславом Михайловичем, будучи в Ленинграде, видели его в наших собственных рядах, когда он дрался против зиновьевцев в Ленинграде по-настоящему, по-большевистски. У меня, грешным делом, все-таки есть большие сомнения в том, что он чист, думаю, что о нем показывают многие, он по уши сидит в этой грязи.
Но в этом же выступлении Ворошилов (свой дурак – хуже предателя) признается, что никаких сведения о якобы враждебной деятельности группы Примакова не было.
«Рабоче-крестьянская Красная армия задета, к сожалению, в этом наше большое несчастье, этой подлой диверсионной контрреволюционной мерзостью. Мы несем ответственность за это, тем паче, что все эти господа — и Примаков, и Путна, и Зюка, и Шмидт — нам всем были очень хорошо известны. Правда, никто из нас не может назвать ни одного случая, в том числе и т. Балицкий, да, да, да, не можете, т. Балицкий, назвать хотя бы один случай, чтобы эти господа — Шмидт, Туровский, Зюка — люди, которые были под вашим специальным наблюдением, под наблюдением органов, которыми вы управляете, не можете назвать ни одного случая, где бы эти господа ярко себя проявили. Ведь как люди работали, имея такую стратегическую задачу на поражение и на убийство и всякую такую штуку? Эти господа работали, например, Примаков, я интересовался этими господами всегда, работали неплохо. Туровский работал очень хорошо, даже этот Шмидт, этот хулиган, почему его держали в армии? Потому что это — боевой человек, потому что он в свое время был очень хорошим бойцом, но хулиган он был постоянно и большой мерзавец, и мы это знали, но мы пытались его через систему воспитания, через систему всяких органов пропустив, мы хотели сделать из него бойца. И он даже тогда, когда он готовился к своему террористическому акту, он работал неплохо. Но, значит, система нашего наблюдения за этими господами ни к черту не годна, значит, мы не так должны были за ним наблюдать, значит, тот метод, с помощью которого мы хотели смотреть на этих людей, измерять их температуру и знать, что они собой представляют на данный момент, этот способ оказался негодным и нужны какие-то другие меры».
Народный комиссар внутренних дел Украинской ССР Балицкий, к которому обращается Ворошилов, на основании показаний Якира 7 июля 1937 г. был арестован. Балицкий «признал себя виновным в участии в военно-фашистском заговоре» и на допросе 26 июля 1937 г. назвал в качестве лично им завербованных пятерых подчиненных по НКВД УкрССР, а также комбрига Д. А. Шмидта в качестве «помощника в организации вооруженного выступления».
Это было время, когда Сталин еще не озвучил чекистам свою новую методичку, о которой Вы можете прочесть в статье "Сталинская методичка для чекистов | михаил прягаев | Дзен".
Можно с высокой степенью вероятности говорить, что после июня 1937 года Шмидта обвинили бы в еще и в шпионаже.
Пребывание Шмидта в 1918 году на территории оккупированной немцами Украины послужило бы поводом для обвинения в шпионаже в пользу Германии.
Английским шпионом чекисты сделали бы Шмидта, творчески доработав вот этот эпизод.
В 1927 году в кавалерийскую дивизию Шмидта приезжала делегация английских рабочих, которая, как рассказывает статья Лазарева «Дмитрий Аркадьевич Шмидт: исторический портрет на фоне эпохи» выразила желание взять над ней шефство. Она вручила командному составу Красное знамя. С тех пор 7-ая кавалерийская дивизия стала называться дивизией «Имени английского пролетариата».
Пока чекисты руководствовались придуманной хитроумным Сталиным формулой: "если кто-то выступает против Сталина – он выступает за возврат капитализма" сформулированной им в письме Молотову и Кагановичу.
Цитирую его письмо от 6 сентября 1936 г..
««Правда» в своих статьях о процессе зиновьевцев и троцкистов провалилась с треском. Ни одной статьи, марксистски объясняющей процесс падения этих мерзавцев, их социально-политическое лицо, их подлинную платформу — не дала «Правда». Она все свела к личному моменту, к тому, что есть люди злые, желающие захватить власть, и люди добрые, стоящие у власти, и этой мелкотравчатой мешаниной кормила публику.
Надо было сказать в статьях, что борьба против Сталина, Ворошилова, Молотова, Жданова, Косиора и других есть борьба против Советов, борьба против коллективизации, против индустриализации, борьба, стало быть, за восстановление капитализма в городах и деревнях СССР».
Уж не это ли логическое построение послужило поводом для возникновения в народе анекдота про логику, напомню одну из его версий.
Сидит заяц на полянке, книжку читает. Мимо проходит Волк и у Зайца спрашивает:
- Что за книгу читаем?
Заяц:
- Логику
Волк:
- А что это значит?
- Ну, смотри, я покажу на примере. Спички у тебя есть?
- Ну есть и что?
- Значит, ты куришь сигареты. Правильно?
- Курю.
- А если куришь, значит и бухаешь?
- Ну да, выпиваю иногда.
- Если бухаешь, то значит водятся деньги?
- Ага.
- Если есть бабло, значит пользуешь баб?
- Слушай, верно!!!
- Вывод: если пользуешь баб, то ты не пидарас!
- Слыш, заяц, а дай ка мне тоже почитать?
Заяц дал Волку книгу и тот пошёл читать. Сидит, читает... Мимо проходит медведь. Медведь Волку:
- Что читаем?
- Логику
- А что это значит?
- Ну, покажу на примере. Спички у тебя есть?
- Неа...
- Хм... Тогда ты пидарас.
По-моему очень похоже, хотя, допускаю, не все со мной согласятся.
Не забудьте подписаться на канал и поставить "лайк".