Готовя эту статью, я перебрал для нее несколько названий, одно ярче другого.
Сначала, примерил в качестве названия цитату из письма Сталина:
«Я думаю, что чекистская часть НКВД болеет серьезной болезнью. Пора заняться нам ее лечением»
, потом, слова, которые приписываются маршалу Буденному:
«Сталин был не прав, послав Гая на эшафот»
, а затем и цитату из письма Гая на имя Ягоды:
«Ничто мне не жаль, ни семью, ни малолетнюю дочь, ни инвалида престарелого отца…».
Остановился, как видите на втором варианте.
В качестве названия, подошел бы, пожалуй, и вот этот плакат.
Одна из предыдущих статей называлась «Расстрелять» и рассказывала о том, как чекисты «Ежовского набора» развернули ход оперативной комбинации чекистов Ягоды, направленной против Харбинского отделения РОВС (российский общевойсковой союз), да так, что ее разработчики во главе с начальником Особого отдела НКВД комиссаром госбезопасности 2 ранга Марком Гаем оказались в числе фигурантов дела Западно-Сибирской организации РОВС.
В ней я анонсировал своим читателям рассказ о другом Гае, который если и не был причиной смещения Ягоды с поста наркома внутренних дел, то, уж точно, подтолкнул Сталина к такому решению.
Составить представление об этом человеке вам поможет следующий эпизод.
В начале 1960-х военный историк и писатель Гайк Айрапетян принес свою книгу «Железный Гай» маршалу Семену Михайловичу Буденному и попросил написать обращение к читателю.
«Ну что, написано с любовью, с душой. Слово казака, подпишу. Хотя признаюсь, не очень-то мы ладили. – Говорил Буденный, после ознакомления с книгой - На польском фронте он промчался до Варшавы, а я из-за упрямства Иосифа застрял подо Львовом. Вот и назвал польский маршал Пилсудский Гая лучшим военачальником Страны Советов. А когда он стал заведовать кафедрой в академии, полгода не принимал у меня зачета по военной истории. Все урядником называл, руки мне не подавал. Но все равно уважал я его как отличного конника и мудрого полководца. Ну что же, давайте вернем брата-конника из небытия…».
Вспоминал о Гае и Георгий Жуков, когда это стало безопасно.
«Я увидел красивого человека, по-военному подтянутого. Его глаза светились доброжелательностью, а ровный и спокойный голос свидетельствовал об уравновешенном характере и уверенности в себе. Я много слышал о героических делах Гая, с интересом в него всматривался».
Личная храбрость и врожденное бесстрашие привели 17-ти летнего Гайка Бжшкяна в ряды армянских фидаев. Термин фидай произошло от арабского «фидаин», в переводе означающего «жертвующие». Это такая армянская милиция — гражданское население Армении, добровольно оставившее свои семьи с целью вступить в силы самообороны в ответ на массовые убийства армян и разграбление армянских деревень.
Вот они какие, федаи.
Постигать военную науку Гая Дмитриевич Гай (он же — Гайк Бжшкян) начал в годы 1-ой мировой войны, возглавив кавалерийскую сотню в составе 6-й армянской дружины, которая сражалась на кавказском фронте.
За личную доблесть и отличия в тех делах, умелое командование подчиненными Гайка Бжшкяна произвели в штабс-капитаны. Он трижды был ранен, награжден двумя солдатскими Георгиевскими крестами и серебряной медалью на Георгиевской ленте. А после гибели в одном из сражений командира 6-й дружины Гайк возглавил это подразделение.
В гражданскую он стал одним из организаторов и самых прославленных командиров Красной Армии. Его имя было на слуху с весны 1917 года, когда по заданию предсовнаркома Туркестана Колесова и Самаркандского ревкома Гай в короткий срок сформировал боевые дружины из рабочих для борьбы с эмиром Бухары, выступившим против советской власти.
А летом 1918-го впервые проявились не просто командирские, а именно полководческие таланты Гая: в июле он хитрым маневром вывел из окружения трехтысячную группировку красноармейских отрядов. 27 июля эти подразделения получили наименование 1-й сводной Симбирской пехотной дивизии и влились в состав 1-й армии Восточного фронта, которой командовал Михаил Тухачевский.
Именно Гай 12 сентября 1918 года после взятия Симбирска направил Ленину телеграмму:
«Взятие вашего родного города — ответ на одну вашу рану, за другую будет Самара».
Финальным аккордом участия Гая в гражданской войне стало Варшавское сражение. Кто виноват в фиаско Красной Армии – вопрос дискуссионный по сию пору. Большинство историков в этом вопросе солидарны с мнением Главнокомандующего вооруженными силами РСФСР Каменева, которое было опубликовано в журнале «Военный вестник» в 1922 году.
Каменев считал виновниками командующего Юго-Западным фронтом Александра Егорова и члена реввоенсовета фронта Иосифа Сталина, открыто проигнорировавших директиву главкома – передать в распоряжение командующего Западным фронтом Тухачевского 1-ю Конную и 12-ю армии.
Вот они.
В ходе Варшавского сражения погибли 25 тысяч красноармейцев, 65 тысяч попали в плен, более 3 тысяч пропали без вести.
Корпус Гая, прижатый поляками к немецкой границе, ушел в Восточную Пруссию и там сложил оружие! В конце октября 1920 года немцы начали возвращать красноармейцев в Советскую Россию. Вернулся и Гай.
По возвращении ему был вручен второй орден Красного Знамени.
В 1921 году он закончил Военно-академические курсы высшего комсостава, а в начале 1922 года стал народным комиссаром по военным делам и военным комиссаром Советской Социалистической Республики Армения. Одновременно его, как это было принято, ввели в состав Закавказского и Армянского ЦИК.
С мая 1923-го Гай три года служил в Белоруссии, командиром, сначала, 7-й Самарской дивизии, позже, кавалерийского корпуса.
Дальше была Москва и военная академия им. М. В. Фрунзе, окончив которую Гай остался на кафедре истории военного искусства. В 1929 году прославленный военачальник получил степень кандидата военных наук.
Кроме преподавания во «фрунзенке», он руководил кафедрами конницы и Гражданской войны в Вечерней военной академии, вел цикл военной истории в Военно-воздушной академии им. Н. Е. Жуковского, а в 1932-м возглавил в ней кафедру истории войн и военного искусства, стал профессором.
Арестовали Гая 3 июля 1935 года показательно, прямо в театре, при большом стечении народа, в Минске, куда тот приехал на празднование 15-я годовщина освобождения столицы советской Белоруссии от польских войск.
Из московской Бутырки Гай писал наркому внутренних дел СССР Генриху Ягоде:
«Совершил весьма тяжелое, ужасное преступление перед партией – тов. Сталиным, будучи выпивши, в частном разговоре с беспартийным сказал, что «надо убрать Сталина, все равно его уберут»... Мне тяжело здесь повторить вновь характер и содержание разговора, подробности следствию известны. Это ужасное преступление я совершил не потому, что я контрреволюционер или оппозиционер, что я не разделяю генеральную линию партии или состоял в антипартийных организациях и вел подпольную борьбу с партией. Нет, не поэтому, это я Вам докладываю совершенно честно, это можно доказать всей суммой моей прошлой общественно-политической и военной работы... Это гнусное преступление я совершил под влиянием двух основных факторов: а) под влиянием личной неудовлетворенности своим общественным положением и занимаемой должностью и б) под влиянием антипартийных разговоров с некоторыми близкими мне большевиками (даже «старыми» большевиками), фамилии которых следствию известны. Фамилии некоторых антипартийно настроенных дам тов. Молчанову. Под влиянием указанных факторов и я стал катиться на путь двурушничества. Правда, говорил, писал, выступал (и очень часто) за тов. Сталина, но перебороть окончательно влияние товарищей, влияние шушукающей среды я не мог. И вот вырвалось все это по адресу вождя партии, по адресу тов. Сталина, в такой гнусной форме и словах».
Подпись видите? Гай с женой и друзьями.
В том, что крайний справа я узнал Люшкова о котором рассказывал в статьях "Свидетель грязных дел?" и "Покушение на Сталина сорвалось".
Прочитав их, Вы согласитесь, что с такими друзьями врагов не надо.
Тем не менее, ореол героя Гражданской войны сыграл свою роль.
15 октября Особое совещание при НКВД СССР приговорило бывшего комкора и профессора Гая, обвиненного в создании «военно-фашистской организации в РККА и подготовке покушения на товарища Сталина», к пяти годам тюрьмы.
Вечером 22 октября осужденного усадили в купе самого обыкновенного поезда и в сопровождении четырех конвоиров повезли в Ярославль.
Две телеграммы Ягоды на имя Сталина рассказывают, что случилось потом.
«Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину. 22-го октября с. г.
В 19 часов пассажирским поездом № 64 в особом купе из Москвы был направлен к Ярославскую тюрьму осужденный Особым совещанием к 5-ти годам тюрьмы Гай Бжишкян Гай Дмитриевич. Гая сопровождал специальный конвой в составе: комиссара оперативного отдела ГУГБ НКВД Рязанова Е. П., члена ВКП(б) с 1932 г.. сотрудника ГУГБ НКВД с 1923 г., и 2-х красноармейцев 3-го полка Отдельной дивизии особого назначения НКВД — Васильева и Середы (оба члены ВЛКСМ). Конвой в Москве был тщательно проинструктирован и предупрежден о возможных попытках Гая к побегу. В 22 часа 35 минут 22-го октября с. г., в 3-х километрах за станцией Берендеево Северных железных дорог (Иваново-Промышленной области), Гай из под стражи бежал. По получении в Москве сообщения о побеге на место выехала оперативная группа во главе с начальником Секретно-политического отдела ГУГБ тов. Молчановым и заместителем начальника Оперативного отдела ГУГБ тов. Воловичем. По сообщению тов. Молчанова, допросившего конвоиров, Гай бежал при следующих обстоятельствах: не доезжая станции Берендеево Гай попросился в уборную, куда был выведен в сопровождении конвоира и комиссара. У двери уборной был поставлен конвоир Васильев, а комиссар Рязанов находился здесь же в коридоре. Воспользовавшись тем, что конвой остался в коридоре вагона, Гай разбил плечом стекло, вышиб оконную раму и выпрыгнул на ходу поезда, с такой быстротой, что конвоир не успел выстрелить. Конвоем поезд был остановлен в 250 — 300 метрах от места побега, но Гая обнаружить уже не удалось. В район станции Берендеево выброшены оперативные группы, оцеплена местность и организованы заслоны, имеющие задачей задержать Гая. К участию в розыске Гая привлечены местные коммунисты и колхозный актив. В виду того, что по показаниям конвоя Гай выбросился через окно из поезда, идущего со скоростью 40 километров в час, следов крови ни на стекле вагона, ни на раме окна, ни на вторых путях полотна железной дороги, куда он выпрыгнул, не обнаружено. Мы считаем, что он бежал при иных обстоятельствах, чем это показывает конвой. Можно предположить, но обстоятельствам дела, что кем-либо из конвоя ему было оказано содействие при побеге. Конвой арестован. Следствие ведется. В результате принятых мер Гай должен быть задержан в ближайшее время. На место происшествия но моему заданию выехал также тов. Прокофьев и т. Фриновский. — Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Г. Ягода. 23.Х.35 г.»
«Из Москвы 24/Х — 35 г. в 23 час. 40 мин. Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину.
В дополнение моей телеграммы о побеге в момент конвоирования в изолятор Гая и извещения о задержании Гая, сообщаю, что кроме посланных мною (ст. Берендеево на территории Иваново-Промышленной области) т. т. Молчанова и Воловича с группой оперативных работников, для широкого окружения места побега мною было выброшено 900 командиров Высшей пограничной школы во главе с т. т. Прокофьевым и Фриновским, кроме того все сотрудники НКВД с задачей организовать членов ВКП(б), комсомольцев и колхозников и образовать широкое кольцо, обеспечивающее задержание Гая. Также были закрыты все шоссейные и проселочные дороги, подступы к Москве и установлен строжайший контроль по линии железной дороги и водным путям. К 13 часам 24 октября с. г. кольцо, образованное в радиусе 100 километров от места побега (из командиров Высшей пограничной школы, сотрудников НКВД, местных членов ВКП(б), комсомола и колхозников) сжималось в направлении к станции Берендеево. В это время производящие проверку на линии железной дороги сотрудник транспортного отдела ГУГБ Демидов, Фриновский и Волович услышали крики и заметили в километре от себя человека верхом на лошади, жестами зовущего их к себе. Т. т. Демидов, Фриновский и Волович быстро направились к нему. Зовущим оказался колхозник села Давыдове Толков П. Г., он сообшил подошедшим к нему товарищам, что он встретил вышедшего из леса человека, схожего с приметами разыскиваемого, заподозренный находится в настоящее время в трех километрах отсюда и охраняется учителем-директором Давыдовской школы Александровым Н. П., которого он, Толков, вызвал к себе на помощь, заметив подозрительного. Тт. Демидов, Волович и Фриновский быстро направились вместе с сообщившим тов. Толковым к месту нахождения заподозренного, находящегося под охраной учителя Александрова. Прибыв на место, опознали в нем Гая и немедленно по-моему распоряжению препроводили Гая в Москву. Из опросов, произведенных товарищем Молчановым и мною как комиссара оперода ГУГБ Рязанова, конвоиров Васильева и Середы, так и самого пойманного Гая, обстановка его побега предварительно рисуется следующим образом: Гай был по его просьбе конвоиром Васильевым и комиссаром Рязановым выведен в уборную в вагоне. Сейчас же после отхода поезда со ст. Берендеево конвоир Васильев, стоявший у дверей для наблюдения за Гаем, в нарушение правил конвоирования допустил, чтобы Гай для отправления естественных надобностей встал ногами на стульчак (а обязан был заставить Гая сесть на стульчак). Комиссар Рязанов так же допустил нарушение правил конвоирования и не лично наблюдал за Гаем, а поставил у дверей уборной указанного конвоира, сам же остался в коридоре, охраняя выход из вагона. Гай, установив невнимательность конвоирующих, использовал удобную позицию для прыжка и прыжком со стульчака, разбив два стекла, выбросился на ходу из поезда. При падении сильно ушиб левое бедро и левую ногу, быстро скрылся с насыпи в кустарник и небольшой лесок, находящийся рядом с полотном железной дороги. Не будучи обнаружен после остановки поезда выскочившим комиссаром Рязановым и конвоиром Васильевым, ночью по болотистой местности скрылся в недалеко стоящем леске перед деревней Давыдове, стоящей от места побега в 6–8 километрах. Настоящее сообщение задержал в связи с проверкой данных о побеге и поимке Гая, для чего мною были вызваны в Москву т. т. Прокофьев, Молчанов, Фриновский, Волович и доставлен пойманный Гай. Народный комиссар внутренних дел Союза ССР Ягода»
Содержание этих телеграмм повергло Сталина в шок, и он отправил на имя Молотова, Кагановича и Ягоды следующее сообщение.
Из обстоятельств побега Гая и его поимки видно, что чекистская часть НКВД не имеет настоящего руководства и переживает процесс разложения. Непонятно, на каком основании отправили Гая в изолятор в особом купе, а не в арестантском вагоне? Где это слыхано, чтобы приговоренного к концлагерю отправляли в особом купе, а не в арестантском вагоне? Что это за порядки?
Версия побега через окно на полном ходу поезда по-моему маловероятна. Вероятнее всего арестант переоделся и вышел на станцию, пропущенный кем-либо из конвоиров. У Гая и его друзей, мне кажется, есть свои люди в чека, — они и организовали ему побег.
Еще более чудовищна обстановка поимки Гая. Оказывается, для того, чтобы поймать одного сопляка, НКВД мобилизовал 900 командиров пограничной школы, всех сотрудников НКВД, членов партии, комсомольцев, колхозников и создал кольцо, должно быть, из нескольких тысяч человек радиусом в 100 километров. Спрашивается, кому нужна чека и для чего она вообще существует, если она вынуждена каждый раз и при всяком пустяковом случае прибегать к помощи комсомола, колхозников и вообще всего населения? Далее, понимает ли НКВД, какой неблагоприятный для правительства шум создают подобные мобилизации? Наконец, кто дал право НКВД на самочинную мобилизацию партийцев, комсомольцев и колхозников для своих ведомственных потребностей? Не пора ли запретить органам НКВД подобные с позволения сказать мобилизации?
Важно заметить, что вся эта кутерьма была бы исключена, если бы Гай был отправлен в арестантском вагоне.
Я думаю, что чекистская часть НКВД болеет серьезной болезнью. Пора заняться нам ее лечением.
Сталин.
Гая вернули в камеру, откуда тот, в надежде все-таки снискать прощение, писал Ягоде:
«Ничто мне не жаль, ни семью, ни малолетнюю дочь, ни инвалида престарелого отца, мне жаль до жгучей боли имя старого боевого командира Красной армии «Гая»… Тов. Ягода, мне очень больно об этом говорить… Умоляю еще раз партию простить меня и дать возможность своей кровью искупить вину». В конце странички была приписка: «В камере темно, да и слезы мешают писать...».
7 декабря 1937 года Сталин, Молотов и Жданов подписали «Список лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда Союза ССР», состоявший из 272 фамилий. Среди тех, кто проходил по «1-й категории», означавшей высшую меру наказания, 48-м значился Гай (Бжшкян) Гая Дмитриевич.
Приговор был оглашен 11 декабря и в тот же день приведен в исполнение на подмосковном полигоне «Коммунарка» — бывшей даче наркома НКВД СССР Генриха Ягоды.
А «лечить» чекистскую часть НКВД начали с сентября 1936 года, когда Ягода был снят с поста наркома внутренних дел. Лечили хирургическим путем. А в феврале 1938 и сам Ягода предстал на Третьем московском процессе, где был обвинён в сотрудничестве с иностранными разведками и убийстве Максима Горького.
И ведь излечили. Больше никто не обвинял НКВД в излишней мягкости. Об этом можно прочитать в статье «Тухачевский, Блюхер, Егоров и другие. Такие разные дороги на эшафот».