В июне 1937 года на заседании Военного совета при наркоме обороны СССР Сталин выступил с речью, которую можно без всякой натяжки назвать методичкой для чекистов.
До этого выступления Сталина в обществе сформировалась парадигма, в соответствии с которой в зоне риска оказаться быть подвергнутым репрессиям пребывали «бывшие люди» и те, кто на каком-то этапе жизненного пути поддерживал платформу Троцкого.
Примечание: «Бывшие люди» или просто «бывшие» — люди, которые потеряли свой социальный статус после Октябрьской революции 1917 года: аристократия, офицеры царской армии, бюрократия, духовенство, купечество, зажиточное крестьянство (кулаки) и т. д
Сталина эта модель перестала устраивать. В своем выступлении Сталин назвал такой подход немарксистским. Почему?
Лучше, лаконичнее и точнее других логику изменения этой парадигмы описал Иосиф Михайлович Бергер-Барзилай (по паспорту Исаак Железняк) в книге «Крушение поколения».
Автор, не обозначая фамилии своего собеседника из числа сотрудников НКВД, описывая его человеком высокообразованным, окончившим философский и литературный факультеты, раскрывает цели политики партии в области литературы и методы, которыми эти цели были достигнуты.
В доверительной беседе чекист сознавался (сознавался – неправильное слово, оно предполагает наличие и осознание вины) констатировал, что:
«в целях защиты государственной безопасности ему иногда приходилось сажать за решетку некоторых с чисто юридической точки зрения «безупречных» писателей. Ведь если бы писатели на основании долгого опыта не были уверены в том, что за малейшее «отклонение» им угрожают жесточайшие репрессии, то он не мог бы гарантировать государству того «единодушия» и «правильности мышления», какого удавалось добиться в тридцатых и сороковых годах». Высокообразованный чекист утверждал, «что для абсолютной государственной безопасности требуется единодушие в мыслях. А этого можно было добиться только путем той всеобщей и абсолютной неуверенности, которая внушалась тотальным террором того времени».
— Добиться этого было не так просто,
— подчеркивал чекист, приводя случай Киршона.
Примечание: Киршон с 1925 года — один из секретарей РАППа (Российской ассоциации пролетарских писателей). Работал в редколлегии журнала «На литературном посту» в числе наиболее радикально настроенных коммунистических литфункционеров. Вместе с Авербахом участвовал в борьбе с "попутчиками", активно участвовал в травле Михаила Булгакова, предлагал «поставить к стенке» философа А. Ф. Лосева.
Автор пьес «Константин Терёхин» и «Рельсы гудят». «Константин Терёхин» под названием «Ржавчина» — первая пьеса советских авторов, которая была поставлена на американской сцене: её премьера на Бродвее состоялась 17 декабря 1929 года. Эта пьеса стала самым популярным драматическим произведением писателя. Она была поставлена многими театрами в СССР, а также за рубежом — в Японии, Норвегии, Германии, Франции (свыше 100 представлений), Латвии, Чехословакии и Англии, была переведена на ряд языков.
В начале тридцатых Киршон — ответственный редактор журнала «Рост», член редакционной коллегии журнала «Советский театр».
В 1931 Киршон выпустил пьесы «Город ветров» о 26 бакинских комиссарах и «Хлеб» о борьбе партии за социализм на примере хлебозаготовок, а в 1934 году — «Чудесный сплав», прославление социалистического строительства.
— Если бы Киршона арестовали за те или иные конкретно написанные им слова, то цели не удалось бы добиться; об этом узнали бы другие писатели, и их вывод был бы только таков: следует быть осторожнее.
Для того же, чтобы навести действительно «страх Божий», нужно было, чтобы исчезали такие писатели, и, в частности, крупные писатели, за которыми не было бы совершенно никакой вины. Потом, впрочем, объявлялось, что они были шпионами, диверсантами и т.п.
Среди писателей обычно выбирались люди, могущие потенциально оказать моральное влияние на своих коллег.
Именно элемент непостижимости, иррационализма, тот факт, что наказание могло постигнуть кого угодно, в любом месте, безо всякого повода — именно это и помогало создавать ту атмосферу всеобщего страха и растерянности, которая оказывалась намного более действенной мерой устрашения, чем какое-нибудь конкретное обвинение».
Очевидно, что эта логика применима и в более широком смысле.
Руководствуясь ею, Сталин ломает старую ущербную модель, расширяя для НКВД поле деятельности, делая его, фактически, безграничным.
Он говорит:
«Когда говорят о враждебных силах, имеют в виду класс, сословие, прослойку… Это не марксистский подход. Это, я бы сказал, биологический подход, не марксистский. … Так что эта общая мерка, совершенно верная в отношении сословий, групп, прослоек, она не применима ко всяким отдельным лицам…»
«Есть у вас еще другая, тоже неправильная ходячая точка зрения. … Я знаю некоторых нетроцкистов, они не были троцкистами, но и нам от них большой пользы не было. Они по-казенному голосовали за партию. Большая ли цена такому ленинцу? ... Стало быть, и эту вторую точку зрения, ходячую и распространенную среди вас, я отвергаю как абсолютную.
… Вот ядро, и что оно собой представляет? Голосовали ли они за Троцкого? Рудзутак никогда не голосовал за Троцкого, а шпиком оказался. Енукидзе никогда не голосовал за Троцкого, а шпиком оказался. Вот ваша точка зрения — кто за кого голосовал».
Далее Сталин, выступая на заседании Военного совета при наркоме обороны СССР говорил:
«… несомненно, здесь имеет место военно-политический заговор против Советской власти, стимулировавшийся и финансировавшийся германскими фашистами.
… Троцкий, Рыков, Бухарин … Рудзутак … Карахан, Енукидзе … Ягода, Тухачевский … Якир, Уборевич, Корк, Эйдеман, Гамарник — 13 чел. Что это за люди? … Это — ядро военно-политического заговора, ядро, которое имело систематические сношения с германскими фашистами, особенно с германским рейхсвером, и которое приспосабливало всю свою работу к вкусам и заказам со стороны германских фашистов.
...Я пересчитал 13 чел. ... Из них 10 чел. шпионы».
Дальше Сталин рассказывает, что те трое, что не шпионы – все равно шпионы.
«Рыков. У нас нет данных, что он сам информировал немцев, но он поощрял эту информацию через своих людей.
… Бухарин. У нас нет данных, что он сам информировал, но с ним были связаны очень крепко и Енукидзе, и Карахан, и Рудзутак, они им советовали, информируйте, сами не доставляли.
… Гамарник. У нас нет данных, что он сам информировал, но все его друзья, ближайшие друзья — Уборевич, особенно Якир, Тухачевский занимались систематической информацией немецкого генерального штаба.
… Вот тот же Гамарник. Видите ли, если бы он был контрреволюционером от начала до конца, то он не поступил бы так, потому что я бы на его месте, будучи последовательным контрреволюционером, попросил бы сначала свидания со Сталиным, сначала уложил бы его, а потом бы убил себя. Так контрреволюционеры поступают. Эти же люди были не что иное, как невольники германского рейхсвера, завербованные шпионы и эти невольники должны были катиться по пути заговора, по пути шпионажа, по пути отдачи Ленинграда, Украины и т.д. Рейхсвер, как могучая сила, берет себе в невольники, в рабы слабых людей, а слабые люди должны действовать, как им прикажут. Невольник есть невольник. Вот что значит попасть в орбиту шпионажа. Попал ты в это колесо, хочешь ты или не хочешь, оно тебя завернет и будешь катиться по наклонной плоскости. Вот основа.
И, ведь, никто из участников военного совета не спросил: «Стопэ, Иосиф Виссарионович, Вы же две минуты назад сказали, что у Вас нет данных, что Гамарник – шпион. А теперь называете его «невольником германского рейхсвера, завербованным шпионом»? Непонятно».
… Ядро, состоящее из 10 патентованных шпионов и 3 патентованных подстрекателей шпионов.
… И вот эти невольники германского рейхсвера сидят теперь в тюрьме и плачут. Политики! Руководители!».
«Могут спросить, естественно, такой вопрос — как это так, эти люди, вчера еще коммунисты, вдруг стали сами оголтелым орудием в руках германского шпионажа? А так, что они завербованы. Сегодня от них требуют — дай информацию. Не дашь, у нас есть уже твоя расписка, что ты завербован, опубликуем. Под страхом разоблачения они дают информацию. Завтра требуют: нет, этого мало, давай больше и получи деньги, дай расписку. После этого требуют — начинайте заговор, вредительство. Сначала вредительство, диверсии, покажите, что вы действуете на нашу сторону. Не покажете — разоблачим, завтра же передаем агентам советской власти и у вас головы летят. Начинают они диверсии. После этого говорят — нет, вы как-нибудь в Кремле попытайтесь что-нибудь устроить или в Московском гарнизоне и вообще займите командные посты. И эти начинают стараться, как только могут. Дальше и этого мало. Дайте реальные факты, чего-нибудь стоющие. И они убивают Кирова. Вот, получайте, говорят. А им говорят: идите дальше, нельзя ли все правительство снять? И они организуют через Енукидзе, через Горбачева, Егорова, который был тогда начальником школы ВЦИК, а школа стояла в Кремле, Петерсона. Им говорят, организуйте группу, которая должна арестовать правительство. Летят донесения, что есть группа, все сделаем, арестуем и прочее».
Сам ли Сталин придумал такой ход или подсказал кто – не знаю, но ход - сваливать все проблемы на происки внешних сил и внутренних врагов, беспроигрышный и востребованный по сию пору.
Далее Сталин ставит конкретные задачи:
«Нужно проверять людей, и чужих, которые приезжают, и своих. Это значит надо иметь широко разветвленную разведку, чтобы каждый партиец и каждый непартийный большевик, особенно органы ОГПУ, рядом с органами разведки, чтобы они свою сеть расширяли и бдительнее смотрели. Во всех областях разбили мы буржуазию, только в области разведки оказались битыми как мальчишки, как ребята. Вот наша основная слабость. Разведки нет, настоящей разведки. Я беру это слово в широком смысле слова, в смысле бдительности и в узком смысле слова также, в смысле хорошей организации разведки. Наша разведка по военной линии плоха, слаба, она засорена шпионажем. Наша разведка по линии ГПУ возглавлялась шпионом Гаем и внутри чекистской разведки у нас нашлась целая группа хозяев этого дела, работавшая на Германию, на Японию, на Польшу сколько угодно, только не для нас. Разведка — это та область, где мы впервые за 20 лет потерпели жесточайшее поражение. И вот задача состоит в том, чтобы разведку поставить на ноги. Это наши глаза, это наши уши».
Разведчики, в по-Сталински широком понимании этого слова, принялись за работу и стали сочинять шпионские детективы.
Здесь следует оговориться.
Отношения между СССР и Германией в начале 30-ых годов не будет преувеличением назвать партнерскими. Германия, обходя санкции, наложенные на нее Версальским договором, на территории СССР испытывала новые образцы военной техники, готовили здесь летчиков. СССР, со своей стороны, получил доступ к немецким технологиям в области производства вооружений. Руководство Вермахта и Красной Армии посещали маневры друг друга. Советские военачальники обучались в академии генштаба Вермахта.
Если не для всех, то для большинства военачальников Красной Армии заграничные командировки и общение с иностранцами на территории Советского Союза потом «вышло боком».
На территории Германии военачальники контактировали с выделенным им в качестве переводчика кадровым офицером разведки Германского генерального штаба Шпальке. В Советском Союзе от имени Германии с высшим командным составом Красной Армии контактировал некто Нидермайер.
Именно эти две фамилии в материалах НКВД чаще всего фигурируют в качестве вербовщиков Советских военачальников.
Интересно, что оба эти немца после победы в ВОВ оказались в Советском Союзе и дали исчерпывающие показания о своей разведывательной деятельности.
О том, что поведал следователям Нидермайер, я уже рассказывал Вам в статье: "Про Нидермайера Сталин военачальникам просто врал | михаил прягаев | Дзен"
В этой статье я расскажу Вам насколько обвинения военачальников в шпионаже в пользу Германии коррелируются с послевоенными показаниями Шпальке.
В декабре 1937 года на стол Сталина легло сообщение начальника УНКВД Ростовской обл. комиссара государственной безопасности 3-го ранга Дейча (в 1938-ом он скончается во время следствия, по одной из версий - от пыток коллег по цеху).
В сообщении фигурировала фамилия Косогова. Вот он.
В гражданскую он служил в 1-ой Конной Армии начальником штаба 4-й кавалерийской дивизии, а затем, заместитель инспектора кавалерии РККА и командиром 4-го казачьего корпуса.
«Арестованный командир 4-го казачьего корпуса, ранее служил в должности зам. инспектора кавалерии РККА, комкор КОСОГОВ Иван Дмитриевич дополнительно показал, что он в 1926 году в пребывание на стажировке в Германии был завербован для шпионской деятельности обер-лейтенантом рейхсвера ШПАЛЬКЕ. Тогда же КОСОГОВ передал ШПАЛЬКЕ полные данные о кавалерийских частях РККА, дислокацию их и характеристику некоторых командиров кавалерии и работников инспекции кавалерии, для последующей связи с германской разведкой КОСОГОВ получил пароль.
В СССР с КОСОГОВЫМ установил связь германский резидент — б. командир 8-й кавдивизии ОКДВА ТРЕЙМАН Август Яковлевич. КОСОГОВ показывает, что от ТРЕЙМАНА он узнал о том, что шпионскую работу в пользу немцев ведут следующие лица: бывший комиссар штаба первой конной армии ДЖУБИТ, бывший начальник административного управления СКВО АПОГА Эрнст, пом. нач. отделения Разведуправления РККА СВЕРЧЕВСКИЙ, работник Разведупра КРАСИЧКОВ, работник отдела ремонтирования РККА КОТОВ, работник инспекции кавалерии РККА АКВЕЛЬЯН, пом. инспектора кавалерии РККА МАРТЬЯНОВ, командир 67-го кавполка ШТРАЛЬ и ком. полка 16-й кавдивизии ЛВО СКВОРЦОВ.
КОСОГОВ через ТРЕЙМАНА передал германской разведке целый ряд важных шпионских материалов по инспекции кавалерии РККА. С 1934 г. КОСОГОВ по шпионской деятельности в пользу немцев был связан с бывшим начальником управления нач. состава РККА ФЕЛЬДМАНОМ, от которого, в частности, получил задание разработать для германской разведки план поражения соединений конно-механизированной группы в составе войск Киевского военного округа Западного фронта, учитывая, что он в военное время нач. штаба этой группы».
На первом листе имеется резолюция:
«Т. Ежов. Надо арестовать всех, отмеченных Косоговым лиц. И. Ст.».
Сводка важнейших показаний арестованных по ГУГБ НКВД СССР за 7 апреля 1938 г. рассказывает, что следователям Ямницкому, Казакевичу маршал Егоров, кроме прочего, рассказал, что:
«ШТЕЙГЕР установил связь с ЕГОРОВЫМ в 1932 году по паролю, переданному ему германским разведчиком ШПАЛЬКЕ, подтвержденную генералом КЕСТРИНГОМ.
Кроме оперативных и мобилизационных планов, которые ЕГОРОВ ежегодно передавал для немцев через ШТЕЙГЕРА, КЕСТРИНГА и ГАРТМАНА, он передавал им также оперативные, мобилизационные планы по отдельным округам, в том числе по БВО, ЛВО и, частично, по УВО.
В 1934 году ЕГОРОВ вместе с ГАРТМАНОМ был в инспекторской поездке по ДВК. По возвращению в Москву он выехал на лечение в Карлсбад. В Карлсбаде ЕГОРОВ имел свидание со специально приехавшим к нему ШПАЛЬКЕ и передал последнему устно подробный материал о мероприятиях по укреплению обороноспособности Дальневосточных границ СССР и сообщил ШПАЛЬКЕ об увеличении численности войск ОКДВА, об их дислоцировании, об оснащении ОКДВА техникой, о строительстве железнодорожных и шоссейных путей и о мероприятиях по очистке погранрайонов от антисоветского подозрительного элемента.
ШПАЛЬКЕ в беседе заявил ЕГОРОВУ, что он просит его систематически снабжать германский генеральный штаб материалами по ОКДВА, так как эти данные германское правительство и генеральный штаб используют для привлечения Японии к союзу с Германией».
Вынужден в очередной раз оговориться: мне представляется, что маршал Егоров ни в коем случае не подходит для канонизации в ранге Святого в пантеоне большевицких великомучеников.
Тем не менее, это не оправдывает нквдешных сталинских фальсификаций в отношении него.
Сводка важнейших показаний арестованных управлениями НКВД СССР за 13 марта 1938 г.
Шнитман вступил в РКП(б) и в РККА в 1918 году. В 1919−1920 военный комиссар во 2-й стрелковой дивизии. В 1921−1926 служил в 1-й Конной армии, был комендантом в Ростове и Нахичевани. С 1926 в Разведывательном управлении Штаба РККА.
В 1926−1929 помощник военного атташе в Веймарской республике. В 1929−1930 военный атташе в Финляндии. В 1930−1932 начальник Особого артиллерийского конструкторского бюро. В 1932−1934 снова помощник военного атташе в Веймарской республике, а затем и в Третьем рейхе. В 1934−1935 заместитель начальника группы контроля при Народном комиссаре обороны СССР. В 1935−1936 находился в распоряжении Разведывательного управления Красной армии. В 1936−1938 военный атташе в Чехословакии.
«ШНИТМАН А.Л., бывший военный атташе СССР в Чехословакии. Допрашивал: КАЩЕЕВ.
Дополнительно показал, что в 1928 году был обработан в антисоветском духе бывшим тогда военным атташе в Германии КОРКОМ (осужден).
Выполняя поручения КОРКА, ШНИТМАН связался с офицерами рейхсвера ШПАЛЬКЕ и ГОФМЕЙСТЕРОМ и через них выяснял отношения руководства рейхсвера к ТУХАЧЕВСКОМУ и к «группе обиженных командиров РККА», в частности к самому КОРКУ.
В 1934 году ШНИТМАН по поручению БЕРЗИНА (арестован) прощупывал через немецких офицеров ШПАЛЬКЕ и КАНЦЕЛЯ отношения рейхсвера к планам оформившегося к этому времени антисоветского военного заговора во главе с ТУХАЧЕВСКИМ.
Кроме того, ШНИТМАН показал, что в 1933 году от майора немецкой разведки ЮСТА ему было известно о том, что находящиеся в Берлине на учебе в академии генштаба ЛЕВАНДОВСКИЙ, УРИЦКИЙ, ДУБОВОЙ (все арестованы) и ПРИМАКОВ (осужден) подвергаются обработке для вербовки их немецкой разведкой, причем один из них, ЛЕВАНДОВСКИЙ, уже завербован и дал ряд сведений по РККА».
Сводка важнейших показаний арестованных по ГУГБ НКВД СССР за 1 апреля 1938 г.
Связь ЕГОРОВА с германским генеральным штабом осуществлялась на протяжении всех лет через военных атташе германского посольства КЕСТРИНГА, ГАРТМАНА и капитана ШПАЛЬКЕ (нач. русского отдела германской разведки).
Немцам ЕГОРОВЫМ были переданы в 1931 г. — состав войск БВО (мирного времени), в 1932 г. — оперативное развертывание частей Украинского округа, в 1933 г. — состав войск МВО (мирного времени), в 1935 г. — штат штурмовой авиабригады. Были преданы оперативные материалы Генерального штаба РККА и сведения с изложением вредительской пораженческой работы как по линии оперативных планов, так и по линии подготовки РККА к войне (оснащение и оборудование укрепрайонов, организационно-штабные вопросы тыла и т.д.).
В 1930—31 г.г., в бытность ЕГОРОВА и ДЫБЕНКО на учебе в германской военной академии, они по поручению центра правых устанавливают связь с германским генеральным штабом. Тогда же ДЫБЕНКО был завербован офицером германской разведки ШПАЛЬКЕ и поддерживал связь с адъютантом генерала ГАММЕРШТЕЙНА ГОФМЕСТЕРОМ. … В порядке выполнения шпионских заданий германской разведки ДЫБЕНКО сообщил немцам о состоянии САВО и ПриВО, о вооружениях, численности, дислокации, оперативных и мобилизационных планах. Шпионскую работу проводил и ЕГОРОВ, как он об этом информировал ДЫБЕНКО.
Спецсообщение В.Н. Меркулова И.В. Сталину о И.Ф. Сакриере с приложением протокола допроса от 15.05.1941.
Начальник Управления вооружения ВВС РККА, доктор технических наук, профессор, дивинженер Сакриер Иван Филимонович показал, что в 1931 году был привлечен для шпионской работы капитаном Разведывательного Отдела Генерального Штаба германской армии ШПАЛЬКЕ.
Произошло это во время командировки в Германию по линии Разведывательного Управления Красной Армии для присутствия на стрельбах артиллерийских частей Рейхсвера.
«Меня умело опутал капитан ШПАЛЬКЕ.
- Признавался следователю Сакриер.
- К концу нашей командировки в сентябре 1931 года я и ОРЛОВ от имени всей нашей группы устроили в ресторане «Кемпинский» (на одной из центральных улиц Берлина) обед для представителей военного министерства, в частности для читавшего нам лекции майора БЕТХЕРА и капитана ШПАЛЬКЕ.
На этом обеде я перепился и выболтал капитану ШПАЛЬКЕ некоторые секретные сведения о структуре и организации артиллерийских частей Красной Армии. Это обстоятельство и послужило основанием к тому, что ШПАЛЬКЕ начал активно обрабатывать меня и все больше подчинять своему влиянию.
Капитан ШПАЛЬКЕ всячески стремился скомпрометировать меня, вовлекая в пьянки и разврат. Он несколько раз приглашал меня с собой в ночные кабачки, расположенные в районе «Виктория-Луиза» плац, окружал меня неизвестными женщинами легкого поведения, с которыми я кутил и развратничал. Бывали случаи, когда я сильно напивался и меня увозили на какие-то квартиры к женщинам легкого поведения.
В результате капитан ШПАЛЬКЕ настолько опутал меня, что я был окончательно скомпрометирован как представитель Красной Армии.
…Однажды в октябре 1931 года неподалеку от здания полпредства на улице Унтер-ден-Линден я встретился с капитаном ШПАЛЬКЕ. Он поинтересовался, где я живу и надолго ли еще задержусь в Берлине. Я ответил, что выеду в Советский Союз через несколько дней.
ШПАЛЬКЕ при этой встрече подчеркнуто внимательно относился ко мне и предложил провести вместе с ним вечер и повеселиться. Я согласился. На следующий день по предварительной договоренности он заехал за мной на улицу Гайсберштрассе, 39, где я жил в отдельном номере советского пансиона.
Пробыв у меня в течение 25—30 минут, ШПАЛЬКЕ предложил прокатиться с ним на машине. Мы сели в такси, проехали несколько кварталов по городу и остановились у одного из ресторанов в районе «Виктория-Луиза» плац.
ШПАЛЬКЕ пригласил меня в ресторан, где к тому времени уже находились какие-то женщины. Как только мы уселись за столик, несколько женщин словно по специальной указке подошли к нашему столику, бесцеремонно усаживались на колени, обнимали и целовали меня. Все это сопровождалось совместной выпивкой по угощению ШПАЛЬКЕ.
Поздно ночью, когда я уже сильно опьянел, меня проводили в отдельный кабинет этого же ресторана вместе с одной из женщин легкого поведения, с которой я развратничал до утра.
Все эти «угощения» капитан ШПАЛЬКЕ организовывал на свой счет.
Через пару дней я вместе со ШПАЛЬКЕ был в другом ресторане, где также пьянствовал и потом развратничал с женщинами на какой-то специальной квартире.
… Обычно, когда мы оставались наедине, ШПАЛЬКЕ не упускал случая выпытать у меня сведения, характеризующие численность и боевую мощь Красной Армии.
За это время я настолько сильно попал под влияние ШПАЛЬКЕ, что давал ответы на все его вопросы о состоянии дисциплины в армии, о подготовлявшихся изменениях материальной части Артиллерии Красной Армии и т.д.
… во время обеда в ресторане «Кемпинский» у меня исчезла из кармана записная книжка, в которой мною были произведены заметки о собранных секретных сведениях, касающихся германской армии и ее вооружения. … полагаю, что ее незаметно вытянул у меня из кармана сидевший рядом со мной капитан ШПАЛЬКЕ.
Эти обстоятельства привели к тому, что ШПАЛЬКЕ с каждым разом все в более настойчивой форме требовал и получал от меня интересующие его сведения в отношении Красной Армии.
Я к этому времени уже настолько запутался в своих связях с германским разведчиком ШПАЛЬКЕ, что соглашался со всеми его предложениями, в частности и с предложенной им «любезностью» приобрести в магазине вещи за его счет.
Насколько помню, я купил для себя пальто, золотые часы, ботинки и, кроме того, отправил жене в Ленинград посылку с женскими и детскими вещами. ШПАЛЬКЕ полностью оплатил стоимость приобретенных мною вещей и одновременно сунул мне в карман пиджака пачку денег, в которой, как я потом подсчитал, оказалось несколько сот марок.
Всего деньгами и подарками мною было получено от капитана ШПАЛЬКЕ около двух тысяч марок.
Когда я уезжал из Берлина, ШПАЛЬКЕ был на вокзале и здесь уже прямо поставил вопрос о моем сотрудничестве с немецкой разведкой.
Во время этой последней встречи со ШПАЛЬКЕ он недвусмысленно намекнул на то, что мое времяпрепровождение с ним в Берлине настолько меня компрометирует, что я вынужден буду продолжать оказывать ему отдельные любезные услуги. ШПАЛЬКЕ сказал, что если я не хочу иметь неприятности по возвращении в Советский Союз, то должен и в дальнейшем сообщать германской разведке необходимые ей сведения.
Все, что произошло у меня со ШПАЛЬКЕ в Берлине, не давало мне никакой возможности отказаться от его предложения. К тому же на вокзале ШПАЛЬКЕ в завершение всего ошеломил меня одним обстоятельством.
Он показал мне несколько фотографий, на которых я был снят вместе с ним в обществе женщин легкого поведения в довольно интимных позах.
После этого мне ничего больше не оставалось, как принять предложение ШПАЛЬКЕ о сотрудничестве с германской разведкой по шпионской работе, и я согласился.
ШПАЛЬКЕ заявил, что восстановит со мной связь в Ленинграде через специального связника по паролю: «Привет от ШПАЛЬКЕ», которому я должен передавать интересующие германскую разведку сведения».
Еще Сакриер поведал следователю о том, что через связника передал Шпальке сведения о вводимых на вооружение Красной Армии новых типах орудий.
«При этом он заметил, что в мундштуке папиросы заложена бумажка с указанием, в каком порядке следует излагать цифровые сведения (калибр, вес орудия, система, начальная скорость, скорострельность, вес снаряда, вес разрывного заряда, вес всего патрона, дальность действительного огня и предельная дальность стрельбы). Он предложил не бросать мундштук, воспользоваться указаниями в заметке, точнее говоря, хорошо запомнить порядок изложения цифр по интересующим германскую разведку сведениям, а затем уже уничтожить заметку.
Связник предупредил, что если возникнет необходимость комментировать цифры словами, то почерк нужно обязательно изменить и писать печатными буквами. Наряду с этим он заметил: «Не вздумайте сообщать нам не соответствующие действительности сведения, так как мы все проверяем и это обнаружим. В таком случае — пеняйте на себя. Вы, очевидно, хорошо понимаете и то, что никому не следует рассказывать как о самом факте нашей встречи, так и о содержании происходившего между нами разговора. Вы целиком находитесь в наших руках, и малейший опрометчивый шаг может привести вас к неприятным последствиям.
Связник заявил, что на меня возлагается обязанность присматриваться к происходящим в Красной Армии изменениям и по другим родам войск и об этом также сообщать. Он при этом заметил: «Вы работаете в академии, где бывают материалы по опытным объектам, обращайте и на это внимание и будете нас информировать».
«В целях соблюдения конспирации, — заявил связник, — пароль для связи будет не всегда один, а при каждой встрече изменяться». Для очередной встречи он установил пароль: «Привет Вам от Василия».
Связник сказал, что торопить с выполнением задания он не будет, и очередную встречу назначил на март месяц (число точно не помню) в 12 часов дня в здании городской станции у большой карты железных дорог».
Продолжение шпионского детектива, в котором фигурирую связники и германский военный атташе в Москве — генерал-майор Кестринг, детали встреч, явки, пароли можно прочитать здесь.
От себя замечу, что рассказ Сакриера в изложении следователя Родоса выглядит в высшей степени убедительно.
Следователем Родос был эффективным и авторитетным.
Родос принимал участие в следствии в отношении бывшего наркома Ежова, членов политбюро ЦК ВКП(б) Косиора и Чубаря, кандидатов в члены политбюро Постышева и Эйхе, генерального секретаря ВЛКСМ Косарева, трех членов ЦК ВКП(б), трех секретарей обкомов, будущего Маршала Победы Мерецкова, которому, по словам его дочери, во время допроса следователи мочились на голову, заместителя народного комиссара обороны СССР по авиации, начальника Главного управления ВВС РККА Рычагова, военачальников Штерна, Локтионова, Смушкевич, а также Бабеля и Мейерхольда.
Помощник начальника секретариата НКВД СССР Герсон на суде заявил:
«В итоге пыток и истязаний вынудили подписать ложные показания. Действовал следователь Родос. Избивали по девять дней подряд…».
Поэтому я не могу согласиться с первой частью характеристики, данной Родосу Хрущевым:
«Это — никчёмный человек, с куриным кругозором, в моральном отношении буквально выродок».
«Никчемный человек с куриным кругозором» такой шпионский детектив не напишет. Еще объемней (106 листов отпечатанного на машинке текста) получился шпионский детектив, в котором участником антисоветской террористической диверсионно-вредительской организации и агентом немецкой разведки был определен член политбюро ЦК ВКП(б) Чубарь.
На приведенном ниже фото он прямо под Сталиным.
Судьба похихикала над Родосом.
В ходатайстве о помиловании Родос писал:
«Я действительно, как и многие другие работники НКВД того периода, … применял к арестованным меры физического воздействия с целью получения от них признательных показаний, что приводило (как это теперь до конца полностью установлено) к фальсификации, а, следовательно, и к невинным жертвам».
Но вернемся к Шпальке.
Шпальке был кадровым офицером III разведывательного отдела Генерального штаба германской армии. Отдел собирал в отношении иностранных армий разведывательные данные: их структура, организация и оснащение, дислокация войск, замыслы Генштабов и мобилизационные планы, состояние военной промышленности и потенциальные возможности.
Удивительно, но у меня при чтении протоколов допросов Шпальке сложилось впечатление, что пленных немцев сотрудники НКВД допрашивали, так сказать, в щадящем режиме, по отношению к методам допроса соотечественников. Возможно, что оно ошибочно.
Так или иначе, но на допросе 16 сентября 1946 г. Шпальке показал, что был переводчиком советских военачальников, прибывавших в Германию на маневры и обучение.
Наряду с обслуживанием в качестве переводчика групп командиров Красной Армии, прибывших в Германию на маневры и для обучения в академии Генерального штаба, на меня возлагались и разведывательные задачи, а именно: в беседах с командирами Красной Армии собирать интересующие Генштаб разведывательные сведения о структуре, организации и оснащении советских вооруженных сил, дислокации частей и военной промышленности; изучение политических настроений и деловых качеств командиров Красной Армии и составление характеристик на последних.
Мои взаимоотношения с командирами Красной Армии, особенно с теми, которые длительное время проживали в Германии в связи с обучением в военной академии Генштаба, были дружескими. В процессе моей работы сопровождающим офицером я повседневно встречался с указанными командирами. Во внеслужебное время они приглашали меня к себе.
Неоднократно я выезжал с ними в свободные от занятий дни на различные экскурсии. Я бывал на квартире Егорова, Левандовского и других. В Берлине у меня дома бывали Тимошенко, Меженинов и другие.
В знак установившихся между нами хороших отношений группой, находившейся вместе с Якиром, мне был подарен портсигар, а Якир и Путна (бывший советский военный атташе в Германии) подарили мне свою фотокарточку. Используя свои связи с указанными командирами Красной Армии, я, в соответствии с заданием руководства III разведывательного отдела Генштаба, пытался получить в 1926 году сведения о дислокации советских войск у одного командира, находившегося в группе Белкина, фамилии которого я не помню. Моя попытка не увенчалась успехом, так как во время беседы он перевел разговор на другую тему и на заданный мной вопрос по существу не ответил.
Вторично я пытался получить в 1931 году сведения о номерах дивизий, входивших в состав корпуса, дислоцировавшегося в Средней Азии от начальника штаба корпуса, находившегося в группе Егорова, фамилии которого вспомнить сейчас не могу. Начальник штаба корпуса на мой вопрос ответил, что номеров дивизий он не знает, так как недавно назначен на эту должность.
Начиная с 1929 по 1933 гг. я, в соответствии с заданиями полковника Фишера, а затем генерала Штюльпнагеля, составил политические и деловые характеристики на всех командиров Красной Армии, которых сопровождал, и передал их Фишеру и Штюльпнагелю. Эти характеристики были составлены на основе собранных материалов путем изучения во время повседневного общения и бесед.
Кроме того, во время общения с командирами Красной Армии и бесед с ними на деловые темы я всегда старался выяснить ряд вопросов, интересовавших Генштаб. Но такие данные я собирал незаметно для командиров Красной Армии.
Никого из командиров Красной Армии, находившихся в Германии, для работы в пользу Германии я не привлекал и разведывательных сведений от них не получал.
Никого из командиров Красной Армии, находившихся в Германии, для работы в пользу Германии я не привлекал и разведывательных сведений от них не получал.
В ходе допроса 4 октября 1951 г. Шпальке рассказал следователю, что одновременно с исполнением обязанности переводчика проводил разведывательную работу против Красной Армии. В его обязанности разведчика входило:
«собрать характеризующие данные на командиров Красной Армии, к которым я был прикреплен в качестве сопровождающего переводчика, в беседах с ними установить: структуру Красной Армии, ее вооружение, дислокацию отдельных частей.
Это задание мною было выполнено. В беседах с командирами Красной Армии мне удалось установить ряд сведений, которыми интересовался разведотдел Генштаба.
В частности, я установил, что высшее командование Красной Армии занимается вопросами высадки при помощи самолетов танкового и пехотного десантов.
…в разговоре с командирами Красной Армии я установил, что имеющиеся на вооружении Красной Армии 35 мм противотанковые пушки не удовлетворяют их и они занимаются созданием более мощных, т.е. 45 мм пушек.
Будучи референтом, а затем начальником отделения разведотдела, я обрабатывал поступавшие в отдел разведывательные данные о Красной Армии. Источником являлись: официальная советская литература, газеты, журналы, а также брошюры и уставы военного ведомства Красной Армии; из донесений германского военного атташе в СССР в Москве Кестринга; из информации немецких офицеров, бывших на маневрах Красной Армии и из опросов немецких специалистов, работавших на предприятиях в СССР.
Никаких сведений о вербовке военачальников Красной Армии нет и собственноручных показаниях генерал-майора К. Шпальке от 19 июля 1951 г.
Сакриера арестовали 21 апреля 1941 года.
18 октября 1941 г. Берия подписал особо секретное предписание, касающееся судьбы узников, которые ждали решения своей участи во внутренней тюрьме НКВД.
Полностью этот документ был опубликован в 2000 году в сборнике «Органы государственной безопасности в СССР в Великой Отечественной войне».
Это предписание по личному поручению Берия в течение суток подготовил начальник следственной части по особо важным делам НКВД СССР Лев Влодзимирский.
«Предписание наркома внутренних дел СССР № 2756/Б сотруднику особых поручений спецгруппы НКВД СССР о расстреле 25 заключенных в г. Куйбышеве.
18 октября 1941 г.
С получением сего Вам предлагается выехать в г. Куйбышев и привести в исполнение приговор – высшую меру наказания (расстрелять) в отношении следующих заключенных…» И далее приводятся фамилии 25 человек, которые оказались приговоренными к смертной казни безо всякого судебного решения, одним лишь росчерком пера всемогущего Лаврентия Берия. Ниже приводится весь список (опубликован в том же сборнике, стр. 216-220).
Штерн Григорий Михайлович (1900-1941), генерал-полковник, начальник Главного управления ПВО Наркомата обороны СССР.
Локтионов Александр Дмитриевич (1893-1941), генерал-полковник, с 1940 года – командующий войсками Прибалтийского военного округа.
Смушкевич Яков Владимирович (1902-1941), генерал-лейтенант авиации, помощник начальника Генерального штаба РККА по авиации.
Савченко Георгий Косьмич (1901-1941), генерал-майор артиллерии, заместитель начальника Главного артиллерийского управления РККА.
Рычагов Павел Васильевич (1911-1941), – генерал-лейтенант авиации, заместитель наркома обороны СССР.
Сакриер Иван Филимонович (1900-1941), дивизионный инженер, заместитель начальника вооружения и снабжения Главного управления ВВС РККА.
Засосов Иван Иванович (1900-1941), полковник, временно исполняющий должность председателя артиллерийского комитета Главного артиллерийского управления РККА.
Володин Павел Семенович (1900-1941), генерал-майор авиации, начальник штаба ВВС РККА.
Проскуров Иван Иосифович (1907-1941), генерал-лейтенант авиации, начальник штаба ВВС РККА.
Склизков Степан Осипович (1898-1941), бригадный инженер, начальник Управления стрелового вооружения Главного артиллерийского управления РККА.
Арженухин Федор Константинович (1902-1941), генерал-лейтенант авиации, начальник Военной академии командного и штурманского состава ВВС РККА.
Каюков Матвей Максимович (1892-1941), генерал-майор, генерал-адъютант при заместителе наркома обороны СССР.
Соборнов Михаил Николаевич (1897-1941), военинженер 1-го ранга, начальник опытного отдела Технического совета Наркомата вооружения СССР.
Таубин Яков Григорьевич (1900-1941), конструктор стрелково-пушечного вооружения, начальник Особого конструкторского бюро № 16 Наркомата вооружения СССР, создатель первого в мире пехотного автоматического гранатомета.
Розов Давид Аронович (1902-1941), заместитель наркома торговли СССР.
Розова-Егорова Зинаида Петровна (1902-1941), студентка Института иностранных языков, жена Д.А. Розова.
Голощекин Филипп Исаевич (1876-1941), Главный арбитр при СНК СССР.
Булатов Дмитрий Александрович (1889-1941), первый секретарь Омского обкома ВКП (б).
Нестеренко Мария Петровна (1910-1941), майор авиации, заместитель командира полка особого назначения, жена П.В. Рычагова.
Фибих-Савченко Александра Ивановна (1901-1941) – жена Г.К. Савченко, домашняя хозяйка.
Вайнштейн Самуил Герцович (1895-1941), заместитель наркома рыбной промышленности СССР.
Белахов Илья Львович (1898-1941), директор Института косметики и гигиены Главпарфюмера.
Слезберг Анна (Хая) Яковлевна (1893-1941), начальник «Главпищеароматмасло» Наркомпищепрома СССР.
Дунаевский Евгений Викторович (1889-1941), литературный работник, переводчик с персидского языка.
Кедров Михаил Сергеевич (1878-1941), член президиума Госплана СССР, директор Военно-санитарного института.
Акт о расстреле заключенных опубликован в том же сборнике (документ № 639, стр. 248-249).
Штерн, Рычагов и Кедров уже были героями моих статей.
Они назывались:
Героя Советского союза избивали резиновыми дубинками. | михаил прягаев | Дзен
Как Берия расстрелял отца-основателя особых отделов. | михаил прягаев | Дзен
Переходите по ссылкам, читайте, подписывайтесь на канал, ставьте "лайк".
С уважением. Михаил.