Часть 1
„Трудна-то служба нам, казаченькам:
Под Хиву город поход;
Еще то трудней молоденьким
К пушечкам подбежать.»
К пушечкам подбежали,
Закричали враз: „Ура! Ура! ура!»
Город взяли,
Затряслися стены, вал!"
А.И.Мякутин «Песни оренбургских казаков"
… ох, как казаки, натерпевшиеся за столетия от набегов хивинцев, от угона в рабство жен, сестер, братьев, сыновей, последних недолюбливали. Ой, как… все отразилось в песнях оренбургских казаков.
Стоит только поискать…
***
Стоит вспомнить, что говорил не просто удачливый – талантливый полководец, который мог стать и выдающимся путешественником, человек, который оставил интереснейшие воспоминания, генерал Михаил Скобелев.
«Условия степной войны в Средней Азии, где природа страшнее неприятеля, требуют, прежде всего, возможно всестороннего знакомства со страною, в которой предстоит воевать…».
После ликвидации непосредственной угрозы, исходившей от Коканда и Бухары, настала очередь Хивы.
Как отмечал в мемуарах генерал Николай Гродеков, туркестанский губернатор в 1906-1908 г., «Небольшое ханство с населением, насчитывавшим 300–400 тысяч душ удобно расположилось в плодороднейшем Хорезмийском оазисе».
И занимало важное стратегическое положение, контролируя низовья судоходной Амударьи.
Имело – в силу географического положения – природную защиту пустынями от внешних угроз, ханство с XVIII века интересовало и Россию, и Англию.
А еще там процветало рабство.
***
Захват в рабство был доходным делом. Захватывали рабов, в основном, кочевники, которые потом гнали свою добычу в Хиву, Бухару, Коканд.
Русские рабы на невольничьем рынке Хивы стоили дороже остальных. Так как денежные единицы Бухары, Коканда, и Хивы были изготовлены из металлов разной пробы и имели разный вес, вдобавок их курс постоянно «плавал», историки подсчитали стоимость в весовом эквиваленте – в золоте. Самыми дорогими были мальчики и подростки до 15 лет, а также девочки и девушки – примерно 1,25 килограмма золота.
Здоровый сильный мужчина «тянул» примерно на 450 граммов золота, если он был ремесленником - цена удваивалась. Захваченные в рабство солдаты, и тем более – офицеры ценились еще выше - в два кило золота. Особенно – артиллеристы. Они могли обучать сарбазов современному воинскому делу, или служить в войске хана. Хан их и выкупал.
До начала семидесятых годов XIX века российская казна выделяла значительные средства на выкуп рабов – российских подданных.
***
Но… до поры такое положение дел вынуждены были терпеть,
Если считать со времен Петра I, поход на Хиву 1873 года был третьим.
Два предыдущих – при Петре I и поход, предпринятый в 1839 – 40 годах оренбургским губернатором Василием Перовским, провалились.
Перовский вообще смог пройти в сторону до Хорезмского оазиса только треть пути, потеряв в пути от падежа массу верблюдов и лошадей. И людей – в стычках с вассальными хивинцам туркменскими племенами.
Как пишет Евгений Глущенко, «Неудача большой и неплохо экипированной экспедиции Перовского имела следствием окрепшее представление, как в России, так и в Хиве, о недоступности Хивинского оазиса. Особенно большое значение этот неуспех имел для хивинцев, уверовавших в свою недосягаемость, а потому и безнаказанность».
Хивинцы, надежно и со всех сторон прикрытые малопроходимыми пустынями, уверовали в собственную неуязвимость.
И продолжали беспокоить российские пределы, разоряя поселения и кочевья российских подданных и угоняя их в рабство.
Подготовка похода. Запас карман не...
На этот раз к вопросу подошли системно.
После образования Туркестанского генерал-губернаторства, Константин фон Кауфман, известный своим миролюбием, попытался наладить с соседями мирные отношения, руководствуясь принципом “Худой мир лучше доброй ссоры”.
Но после был вынужден решать проблемы не только политико–экономическими, но и военными средствами.
В результате после кокандской и бухарской кампаний Хива оказалась окруженной российскими владениями.
Но хан Мухаммед Рахим продолжал действовать привычными ему методами, как поступали и за сто, и за двести лет до него.
Безобразия необходимо было пресечь. И в июне 1869 года Николай фон Кауфман пишет военному министру Дмитрию Милютину о том, что для продвижения к Хиве необходимо иметь плацдарм на Каспии.
В ноябре 1869 года четыре корабля пристали к полуострову в Красноводском заливе и с них начал высаживаться десант.
По меркам того времени и тех мест – огромный.
1000 человек личного состава при 36 лошадях и 6 пушках.
***
Командовал отрядом полковник Николай Столетов, а кавалерию возглавлял недавний выпускник Академии Главного штаба лихой штабс-капитан Михаил Скобелев.
Начали строить укрепление.
Весть об этом тут же ушла хивинскому хану, по дороге обрастая невероятными слухами о мощи высадившегося отряда. Хан, привыкший к своей безнаказанности, был не просто взволнован: он был ошеломлен.
В Хиве начали спешно чинить старые и возводить новые укрепления. Выстроили башню аж с двадцатью пушками. Перегородили Амударью, чтобы корабли не прошли по ней. Вода теперь вместо Каспия потекла в Арал.
Хан отправил посольства к туркам, персам и вице-королю Индии, моля о помощи.
Одновременно с этим, (и раньше это действовало), были посланы гонцы в ставки степных народов - пусть те нападут на русское укрепление.
Однако и турецкий султан, и персы, и даже вице–король Индии сэр Томас Беринг от помощи уклонились.
Последний просто удивил: посоветовал Мухаммед-Рахиму подружиться с русскими и отпустить русских рабов.
***
Поразительное миролюбие вице-короля Индии объяснялось просто: как раз в этот момент Великобритания опасалась резких движений в Средней Азии, оказавшись в этакой изоляции на европейском театре: Александр II (во многом стараниями великого дипломата Александра Горчакова) в 1873 году заключил союз с императорами Германии и Австро- Венгрии, Франции тоже было не до среднеазиатских спортивных игр – ее здорово потрепали во франко–прусской войне, и она платила контрибуцию и зализывала раны.
Cамое подходящее время для решения «хивинского» вопроса, не правда ли?.
И его начали решать.
Строительством укрепления в красноводском заливе дело не ограничилось.
В декабре 1872 г. в Санкт - Петербурге собралось Особое совещание по «хивинскому» вопросу. На него Император Александр II созвал, как сейчас бы сказали, руководителей профильных министерств, а также двух губернаторов – Оренбургского и Туркестанского, и наместника Кавказа Великого князя Михаила Николаевича.
Решали, как наступать.
У нас есть план. Хороший такой...
Подготовленный заранее военными план наступления на Хиву был Императором утвержден, (ага, по Льву Толстому «ди эрсте колонне марширт, ди цвайте колонне тоже марширт») при этом, как уверяют историки, Александр II, обращаясь к Константину фон Кауфману, на которого возлагалось общее руководство операцией и с которым Александра связывали годы дружбы, сказал: «Возьми мне Хиву, Константин Петрович»…
После эдакого, да не взять…
Планом предусматривалось наступление отрядами трёх военных округов: Кавказского - с запада, Оренбургского - с севера и Туркестанского - с востока. К 1 мая 1873 года они соединялись под стенами Хивы. Уже упоминавшийся ранее генерал Гродеков вспоминал: «Упорство хивинского хана в исполнении умеренных требований нашего правительства…— было причиною принятого решения наказать Хиву. Нападение же хивинцев на одну из колонн красноводского отряда у Топиатана, 7 октября 1872 г., и угон верблюдов сочтены были за открытие против нас враждебных действий хивинским ханом».
Хан про тех верблюдов, угнанных под Топиатаном, скорее всего – ни сном, ни духом. Но… угонщиков поощрял? Поощрял. Рабов скупал? Скупал. Ответишь.
Генерал Гродеков, участник хивинского похода, отмечал:
***
«Участие войск кавказской армии (обладавших бесценным опытом войны в горах) в походе на Хиву признавалось, по местным обстоятельствам, необходимым. По мнению главнокомандующего кавказскою армиею, без этого решительного шага со стороны Кавказа, самое пребывание наших отрядов в Красноводске или Чекишляре сделалось бы бесполезным. Между тем, отряд кавказских войск, будучи снаряжен для самостоятельных операций, если бы и достиг Хивы раньше туркестанского и оренбургского отрядов, этим только упростил бы исполнение общей задачи, облегчив упомянутым отрядам следование по пустыне».
От себя добавим: орден лишним не бывает – завет военных всех времен и народов.
«Кроме того, снаряжение кавказского отряда должно обойтись дешевле, чем снаряжение отрядов из Оренбурга или Ташкента» - проза жизни.
Красноводский пост. Разведка вглубь страны...
Стоит немного вернуться назад и вспомнить, в каких условиях происходило проникновение русских в закаспийские страны. Как все это было.
Очень кратко коснемся истории создания Красноводского поста и красноводского отряда. О нем написаны, без преувеличения, подробнейшие исследования. И даже выложены в сеть. Всем, кто интересуется российской историей, стоит поискать, например, "Красноводский отряд. В. Маркозов. Его жизнь и служба со дня высадки на восточный берег Каспийского моря по 1873 г. включительно. Изд. 2-е, дополненное. СПб., В. А. Березовский; типография Э. Арнгольда, 1898".
Тем более, что судьба генерала от инфантерии Василия Маркозова оказалась самым драматическим образом переплетена с жизнью Михаила Скобелева. Последнему он обязан, без преувеличения, сохранением своего доброго имени.
***
Как писал военный издатель Владимир Антонович Березовский, оформивший и издавший мемуары Василия Маркозова, генерала от инфантерии и участника Хивинского похода,
9-го октября 1869 г., небольшой отряд от кавказской армии, состоящей из всех родов оружия, под начальством генерального штаба полковника Столетова благополучно высадился в Красноводске.
Пред занятием этого пункта виды нашего правительства были высказаны вполне определительно. Они основывались на следующих соображениях:
"В случай образования враждебной нам коалиции средне-азиятских владетелей или необходимости поддержания принесшего нам покорность бухарского эмира, вновь занятый нами пункт может служить исходною точкою и базою отряду, переброшенному через Каспийское море, для совокупных операций кавказских войск с войсками Туркестанского округа.
Одно занятие нами прибрежного пункта, находящегося от Хивы в расстоянии 700 верст, может служить …предупредительною мерою против образования нежелательной для нас коалиции".
***
Кстати, создавая Красноводское укрепление, рассчитывали наладить торговлю – поскольку если бы Хиву и Красноводск связали караванные пути, это здорово удешевило бы доставку товаров.
Необходимо учитывать еще один момент: пространства между Каспийским и Аральским морями на тот момент были совершенно не изучены, европейцев, там бывавших, можно было пересчитать по пальцам одной руки.
Так что красноводскому отряду «было вменено в непременную обязанность производить движение внутрь страны, тогда еще совершенно неведомой; но движения эти должны были быть чисто разведочного характера и строго ограничиваться исследованиями края». А вот любые контакты с кочевниками не приветствовались.
Василий Маркозов позднее вспоминал, что небольшое число кочевых туркмен, проживавших на побережье Каспия, в силу своей специализации на рыболовстве, добыче «нефти» и выпаривании соли, имели совсем немного верблюдов, и купить их у них не было никакой возможности.
Нужна была разведка вглубь страны.
Красноводский пост. Вода по цене золота.
К тому же в единственной на все восточное побережье бухте Красноводска «ощущался большой недостаток пресной воды, и вообще пункт этот оказался не вполне отвечающим многим условиям, необходимым отряду для выполнения поставленных ему задач.
Поэтому полковник Столетов предложил перевести значительную часть своего отряда к подошве Большого Балхана, в Таш-Арват, в полутораста верстах от Красноводска. Это тоже были пустынные места, но здесь бил из-под земли родник, вода которого,
«тут же, пробежав несколько десятков сажен, терялась в песках, но все же могла служить большою приманкою».
Запрос начальника отряда уважили, но встал вопрос снабжения: морем или караванами. Даже если бы удалось найти достаточно верблюдов, постоянное движение караванов отвлекло бы значительную часть отряда от исполнения задач для проведения конвоев. Снабжать стали морем, для чего привлекли все военные суда снабжения и сколько смогли достать коммерческих судов общества «Кавказ и Меркурий».
***
Возили грузы через мелководный Михайловский залив, но полностью проблему это не решило. Построили еще один пост – Михайловский, построили склады – из всего полностью привозного. Везли воду в цистернах. Наливали ее ведрами, на что ежедневно выделялось по двести солдат.
Военное казначейство взвыло: посчитали, что доставка воды обходилась в рубль ведро. А что такое ведро? Один раз напоить лошадь. Или верблюда.
Заказали в Петербурге изготовить опреснитель воды. Изготовили. Обошелся недешево, да и доставили его уже в 1873 году, когда хивинская кампания прошла. Но пригодился, пригодился...
***
От Михайловского поста до Таш-Арвата гнали караваны, закупив для этого – с большим трудом - 250 верблюдов, которые тут же объели все и так скудные окрестности на десятки верст. Верблюды начали болеть; начался падеж верблюдов, оказавшихся животными нежными и вовсе не двужильными. В результате к июлю 1871 года в живых оставалось 40 ослабших и запаршивевших от постоянной бескормицы животных. Их, по местному обычаю, обмазали нефтью в лечебных целях и выпустили в пустыню.
А тут еще хивинский хан стал принимать меры, чтобы убрать русских.
Плата за русского пленного в Хиве возвышена была до 100 тилей, а за доставленную в Хиву русскую голову платилось по 10-ти таких же монет, причем деньги из ханской казны платили сразу...
Тремя колоннами. Кто главный?
«Вообще, весь этот поход – это непрерывная борьба с природой. О неприятеле ни слуху ни духу!» - вспоминал позднее генерал Михаил Скобелев. Сам он, кстати, свое участие в походе оценивал скромно.
Однако чуть терпения: продолжим говорить о подготовке похода. Оно того стоит.
На Особом совещании в Петербурге порешили брать Хиву. Ради полной гарантии успеха решено было наступать с трех сторон силами трех военных округов. Каждому из трех наместников хотелось возглавить экспедицию, так как необходимо было общее командование над тремя отрядами.
Великий князь Михаил Николаевич, заявил, что снаряжение экспедиции с восточного берега Каспия обойдется дешевле, чем из Оренбурга и Ташкента. И он – главный.
С этим, поначалу, согласились. Однако, генерал-губернаторы, с одной стороны, не желавшие ссоры с Великим князем, с другой – понимая, что кавказские войска (а других у Михаила Николаевича не было) о войне в пустыне не имеют представления, аккуратно напомнили об этом. В горах – да. Тут – другое.
***
А еще Николай фон Кауфман, за глаза называемый «Полуцарь ташкентский», более других натерпевшийся и от набегов, и от наглости самого хана и его приближенных в официальной переписке, желал справедливости. Прекрасно понимая, что у него есть веский аргумент: вряд ли Великий князь согласится покинуть такой уютный и хлебосольный Тифлис, чтобы таскаться по безжизненным пустыням.
Хива был его, Кауфмана, законный трофей, его триумф и он не хотел его упускать. И он сделал два замечания к составленному Главным штабом плану экспедиции: во-первых, «начальник того округа, на который возложится первая роль, должен лично присутствовать на театре действий».
Во-вторых, главный отряд должен быть самым многочисленным и лучше других вооруженным артиллерией. Пушки у Кауфмана были.
12 декабря Александр II утвердил план Хивинской экспедиции, возложив главное командование на Кауфмана. Вот тут и прозвучала известная фраза про «Возьми мне Хиву, Константин Петрович».
***
По плану Главного штаба, атакующие силы должны были двинуться на Хиву с трех направлений. Кавказский отряд – с запада, от Каспия, Оренбургский – с севера, Туркестанский – с востока. Кавказский и Туркестанский отряда при этом состояли из двух колонн каждый.
При этом войска всех трех округов еще стояли по гарнизонам, разбросанные на обширной территории. Их еще предстояло собрать, оснастить, подготовить. Снабжать и кормить, в конце концов.
Подготовка к походу началась в округах в разное время, позже других в самом удаленном – Туркестанском. Телеграф до Ташкента тогда еще не дотянули. Все приготовления должны были завершиться к 1 февраля 1873 года.
Двигаться до Хивы всем отрядам предстояло главным образом по пустыне. При этом Оренбургскому отряду нужно было преодолеть 1400 пустынных верст, кавказцам – более 800, туркестанцам – более 1000. Контрольным сроком сбора всех отрядов назначалось 1 мая 1873 г.
***
На организацию хивинского похода выделили почти миллион рублей: казна рассчитывала вернуть их контрибуциями (ага, шкура неубитого медведя)
Прошло более двух месяцев, и отряды были сформированы в следующем составе: Туркестанский – 5300 человек, Оренбургский – 3500, Кавказский – 4300 человек. Всего – 13 100 человек. При них: 20 тысяч верблюдов, 4600 лошадей, 56 орудий и 26 ракетных станков.
Туркестанскому отряду дали даже два парохода на Арале.
И контролеров от царствующего дома: в поход отправлялись Великий князь Николай Константинович и светлейший князь Евгений Максимилианович Романовский, герцог Лейхтенбергский (а как же без них-то?)
Историк Евгений Глущенко совершенно справедливо указывает: поход предстоял высшей категории сложности. Строго говоря, покоряли не хивинцев, а Великую степь, где зимой – лютые морозы и бураны, летом – ад на земле: над головой раскаленное солнце, под ногами пышущие жаром такыры, без воды и растительности. Либо – пески.
И пыль. Всюду – пыль...
Часть II
Стужа лучше жары? ... а водку - только в крайнем случае!
Оренбургскому отряду идти было дальше всех. Выступили в зиму, хорошо подготовившись. На этот раз – на санях. По маршруту были заготовлены и расставлены казахские юрты – для обогрева и ночевок, запасы сена, продовольствия, топлива.
Евгений Глущенко пишет, что «именно благодаря прекрасной экипировке и хорошему питанию, несмотря на бураны и 30-градусные морозы, солдаты стрелкового батальона прошли по степи менее чем за месяц 1005 верст, оставив на промежуточных пунктах маршрута всего трех больных.
Другие подразделения были подготовлены к походу не хуже – получали ежедневно в достатке мясо, чай, сахар, сушеную капусту. Пехота Оренбургского отряда имела на вооружении игольчатые казнозарядные винтовки системы Карле образца 1867 г.
Устаревшие, но еще вполне годные на этом театре военных действий – перевооружение, как обычно в России, шло неспешно, и винтовки Бердана под унитарный патрон в латунной цельнотянутой гильзе были только у «туркестанцев».
***
Известие о готовящемся походе до Ташкента дошло только к 20 января 1873 года – курьеры доскакали. Вроде как подготовка началась именно с этой даты, во всяком случае, так считается, а ведь оренбуржцы были к тому времени три недели как в пути.
Однако… в основном ограничивались ИБД – имитацией бурной деятельности, дожидаясь высокого начальства. По–настоящему подготовка отряда началась когда?
Когда в Ташкент из Петербурга 20 февраля прибыл фон Кауфман, придавший процессу несомненное ускорение проверенным армейским способом.
Он же навел порядок с офицерским скарбом, который предполагалось везти во вьюках на верблюдах, и которого, разумеется, набиралось ох, и много...
Кауфман с присущей ему педантичностью все строго регламентировал.
Разделив по ранжиру, весу и жиру: генералам для перевозки скарба определено было по три верблюда, штаб-офицерам – начальникам частей – по два, штаб-офицерам – по одному и обер-офицерам – одного на двоих. На трех верблюдах можно было унести около 2 тонн груза.
***
Верблюдам в этом походе, пожалуй, досталось больше всех: помимо офицерского имущества они тащили продовольствие и боеприпасы, они волокли артиллерию – кстати, и гладкоствольную, и нарезную, они тащили на себе походный лазарет.
Кауфман озаботился и здоровьем подчиненных: отряд сопровождали 14 врачей и 29 фельдшеров с большим запасом «медицины».
И вообще: генерал – губернатор выпустил подробнейшие инструкции в 14 пунктов на тридцати страницах, где предусмотрел, как казалось, все: от выдачи на ночлеге каждому солдату двух кошм – для подстилки и в качестве одеяла, и до строжайшего приказания офицерам следить за тем, чтобы нижние чины своевременно надевали шинели при переходе от дневной жары к ночному холоду.
Инструкции были хороши, и предусматривали, казалось бы, каждый шаг: от допуска к воде на привале до подготовки к маршу после ночевки.
***
Вот, например, оттуда:
«1) В начале похода, покуда еще не наступят жары, не поднимать людей ранее четырех часов утра, а с ночлегов не выступать ранее шести. С наступлением жаров поднимать до рассвета, чтобы успеть сделать переход до жара.
2) Наблюдать, чтобы люди пили чай по крайней мере два раза в сутки – утром и вечером, а если возможно, то и на привалах. Люди меньше будут пить сырой воды и тем избавятся от расстройств желудка и лихорадок.
3) Водку отпускать только в крайних случаях… не давать при подъеме с ночлегов и перед встречей с неприятелем. (Вот так: перед боем – ни – ни).
4) Эшелонным начальникам заботиться о том, чтобы к безводным переходам или где, на ночлеге, предстоит пользоваться дурной водой, – все турсуки, баклаги и бочонки были наполнены водой…
5) В видах предохранения людей от вредных последствий быстрого перехода от дневного жара к ночному холоду наблюдать, чтобы люди вовремя надевали шинели.
Увы, инструкции никогда не могут быть всеобъемлющи: жизнь – она сложнее...
Фургоны, "кауфманки" и верблюды.
Кстати, Кауфман проявил себя и как выдающийся военный инженер: специально для хивинского похода он изобрел сборные понтоны – на них предстояло форсировать Амударью (позже они получили название «кауфманки»).
Каждый понтон представлял собой 4 железных ящика, которые скреплялись винтами. Каждый такой ящик весил от 80 килограммов до центнера и легко переносился верблюдом. Понтон могли без чрезмерного напряжения поднять восемь человек, например, для того, чтобы спустить его на воду. Собирался он за два часа.
Евгений Глущенко пишет, что на собранном из таких понтонов пароме можно было переправить два артиллерийских орудия и 16 человек. В разобранном виде понтоны использовались и как поилки для верблюдов: снимали ящик с вьюка, наливали в него воду, верблюд пил и, напившись, отправлялся дальше, неся на себе свою импровизированную «поилку». Чудо инженерной мысли, без преувеличения, к тому же незаменимое для условий похода. И мост из них тоже можно легко соорудить.
***
Оружьем на солнце сверкая,
Под звуки лихих трубачей,
По улице пыль подымая,
Проходил полк гусар-усачей.
(Владимир Сабинин).
…С гусарами было сложно, все больше матушка-пехота, казачки да артиллеристы, но 28 февраля 1873г. в Ташкенте генерал фон Кауфман принимал смотр - парад войск, которым предстояло отправиться в поход.
Посмотреть на это зрелище собрался, без преувеличения, весь Ташкент. Не разделяясь на «русскую» и «туземную» части, все были радостны и возбуждены. Погоды в Ташкенте стояли весенние, пригревало солнце, обещая погожие и не слишком жаркие дни. Сумасшедшие пустынные «жары» должны были наступить позже.
Мимо трибуны, на которой возвышался сам генерал–губернатор со свитой, браво чеканя шаг и сверкая штыками, проходили войска, пылила кавалерия, катились пушки и ракетные станки для стрельбы по хивинской коннице. Парад, призванный внушить уважение к экспедиции не только ташкентцам, но и заставить трепетать неприятеля, которому о походе донесут, удался на славу.
***
1 марта, в проливной дождь, части неспешно выдвинулись в поход.
Отправляться в дождь в дорогу, примета, вроде бы хорошая, однако, сухую глинистую почву полупустыни довольно быстро развезло, глина противно чавкала под ногами и огромными комьями липла к сапогам пехоты… начались для туркестанского отряда первые трудности.
Изначально маршрут отряда был проложен таким образом, чтобы как можно меньше пришлось передвигаться по территории Бухарского эмирата. Все же независимое владение. Вдруг эмир будет недоволен…
Двинулись без дорог.
Однако, Кауфман оказался приятно удивлен, когда в нескольких днях пути от Ташкента отрядные колонны встретила внушительная депутация от бухарского эмира: Эмир удивлялся, что его владение стараются обойти стороной, заверял Командующего в полной лояльности выражал полную поддержку экспедиции, а также заверял, что местным бекам строго наказано заготовить для отряда продукты, воду и фураж.
***
Шли и шли, месили грязь, под ледяным дождем и порывами ветра; весна, казалось, отступила, вновь ударили морозы и повалил снег, в заледеневших шинелях и сапогах с налипшими на них комьями земли шагалось все сложнее.
Начали падать верблюды. Они не выдерживали.
Люди – шли...
Отогревались на привалах: тщательная подготовка похода давала о себе знать.
Настоящие трудности начались, когда вступили в Кызылкумы. Тут была терра инкогнита, сюда не дошли рекогносцировщики.
Ветер, неистовый и злой, неся тучи пыли и песка, дул сутки напролет. Как ни заматывай лицо, это мало помогало: пыль проникала всюду, мельчайшие песчинки секли глаза, хрустели на зубах. Привалы не приносили облегчения, палатки рвало и уносило ветром.
Пошли барханы, и так - до самой Амударьи.
Евгений Глущенко пишет, что те, кто прошел этот путь, позже вспоминали, как сердце их сжималось при малейшем дуновении ветра, который в любую минуту мог превратиться в многочасовой ураган, от которого укрыться не было возможности.
"Кауфман чуть не погубил отряд".
Вода в колодцах стала не просто плоха – отвратительна. Поначалу спасали прихваченные врачами с собой эссенции для обеззараживания воды. Они помогали. Но и они рано, или поздно, закончились.
Началось повальное мучение животами, однако и к плохой воде удивительным образом со временем привыкли.
Шли.
Минул месяц после выхода из Ташкента.
Постоянно существовала еще одна опасность: диверсии. Евгений Глущенко пишет, что до Кауфмана постоянно доносились слухи о том, что хивинским ханом в пустыню отправлен известный разбойник Садык, которому было приказано засыпать колодцы на пути к Амударье. Если бы это удалось – до реки бы не дошли, завершив экспедицию так же, как и Перовский в 1840 году: бесславно.
На перехват диверсантов был направлен летучий казачий отряд. Караванщики после рассказывали, что Садык, услышав об этом, ушел в пески - побоялся с связываться с казаками.
***
1 мая, в назначенный день встречи всех отрядов, туркестанцы к Амударье не вышли.
Евгений Глущенко сообщает: «В этот день, вернее, в ночь отряд был поднят по тревоге. Туркмены выскочили из-за бархана совершенно неожиданно, открыли пальбу, но, встреченные залпами из берданок, в лагерь не ворвались. Покружили, покричали и ускакали. Помешали спать солдатам, хотя и внесли некоторое оживление в однообразие марша».
В штабе считали, что через три-четыре дня мучения отряда закончатся, однако идти по раскаленной пустыне пришлось еще 12 дней. И все эти дни Кауфман нервничал. От других отрядов вестей не было. И хотя все отряды по Высочайше утвержденному плану должны были, сойдясь у Хивы, поступить под его команду, Кауфман не сомневался: тот из отрядных начальников – что генерал-лейтенант Веревкин, что полковник Ломакин, – кто выйдет к Хиве первым, тот ее и начнет штурмовать. Потом последует сакраментальное: «А они первые начали».
***
И Кауфман, занервничав, начал спешить. И гнать отряд вперед, не жалея сил, выбрав для марша путь к Амударье, который был на 20 верст короче, но совершенно безводным.
Жары стояли неимоверные. Глущенко пишет: «И вот они шагают, растянувшись колонной на 5–6 верст, под немилосердным солнцем, которое уничтожает взятые с собой запасы воды: бочки рассыхаются, бурдюки лопаются, драгоценнейшая вода поливает мертвый песок. Верблюды падают, приходится уничтожать необходимые вещи. Речь зашла даже о том, чтобы бросить всю артиллерию вместе с боезапасом, но такую крайность военный совет отверг».
На одной из стоянок закапывали, надеясь сюда еще вернуться, вещи, снаряжение и обмундирование, бросили шанцевый инструмент, оставив на весь отряд 15 молотков и 150 лопат. Михаил Африканович Терентьев, генерал-лейтенант и военный историк отмечает: «Кауфман чуть не погубил отряд». Воды осталось на полтора дня. Поступило распоряжение: растянуть на три.
***
Один из погонщиков верблюдов, казах Тюстю-бай, вспомнил, что верстах в десяти в стороне имеются колодцы. Глущенко пишет: были они очень глубокие и три из шести оказались засыпанными. Начали раскапывать, да выяснили: туркмены закрыли колодезные стволы сучьями и забросали землей: не доберешься.
Но в трех колодцах вода была! Дорвались до нее за полночь. И тут порядок и дисциплина рухнули. Солдаты ринулись к колодцам, сбивая с ног часовых. Рвались с коновязей лошади, обезумев от жажды. Начались драка и свалка, люди били и рвали друг друга, лошади глотали влажный песок, на который проливалась вода.
Все это происходило в кромешной тьме, среди песков, и к счастью, ни одного врага не было на десятки верст окрест. Иначе на этом экспедиция бы и все...
Было это 3 мая в местности под названием Алты-Кудук.
Полковнику при генералах спасителем быть не по чину
Участник похода Лобысевич рассказывает: «Трудно себе представить что-либо угрюмее, безотраднее, печальнее местности, на которой мы заняли позицию вокруг алты-кудукских колодцев».
Перед «туркестанцами» в полный рост встала дилемма: идти дальше и погибнуть, или бесславно воротиться.
Константин Кауфман, начальник Туркестанского отряда генерал Головачев, начштаба экспедиции генерал Троцкий и командиры частей думали.
Все тот же Лобысевич: «Впереди отряд наверняка ожидало такое же огромное «обездоленное пространство».
Думали все, а додумался тихоня подполковник Тихменев.
Ему излишне умным быть не было по чину, его идею донес до Командующего начштаба Троцкий: собрать всех верблюдов, лошадей, ослов и баранов, навьючить их емкостями для воды и вернуть назад на 25 верст, в местность Адам-Крылган. Там в 17 колодцах была хорошая вода. Верблюдов напоить, дать отдых, навьючить полными бочками и флягами и вернуть к отряду.
А там и выступать…
Все получилось, почти как задумывали. Даже накопали новых колодцев. Вот только в Адам – Крылган нагрянули разбойники Садыка, вдохновленные идеей угнать верблюдов и оставить туркестанцев без воды.
***
Садык налетел с полутысячей туркменских джигитов, и готов был праздновать победу, но… немного опоздал.
К утолившим жажду солдатам вернулись воинский дух и армейский порядок, стрелки залегли за холмами и спокойно расстреливали разбойников из берданок.
Засим были ракетный залп и кавалерийская атака, в свою очередь, лишившая «садыковских» груженных бурдюками с водой заводных лошадей.
Джигитов Садыка прогнали. «Водоносы» отправились от Адам – Крылгана обратно к Алты – Кудуку.
Спустя неделю узнали, что в пустыне Садык потерял половину своих бойцов – не столько от пуль, сколько от обезвоживания. Судьба…
Меж тем отряд у Алты-Кудука тоже приходил в себя. Наладился быт, господа офицеры даже затеяли клуб, куда являлись с собственной бутылкой воды; обменивались «новостями», играли в карты и слушали музыку 3-го стрелкового батальона – там играли и пели лучшие.
К тому же отправленный на разведку казах 7 мая вернулся и рассказал, что дорога впереди свободна и принес пучок прибрежного камыша.
***
… Последний переход был, как в песне «вверх-вниз, вверх–вниз мы идем…» но не по Африке, а к реке Аму, и путь нелегок к ее мутным водам. Опять песок, опять пятидесятиградусная жара, безветрие и пыль.
Поднялись на очередной бархан. Впереди в жарком мареве виднелся ориентир: три холма Уч-Учак. За холмами была Аму, перед ней, примерно в двух верстах, гарцевали тысячи всадников.
Хивинцы все рассчитали, вроде бы, верно: русские вышли из пустыни, после двухмесячного марша, на стоянках бросали снаряжение; они обессилены, их можно просто топтать лошадьми.
Если бы хивинцы действовали, как регулярная конница, может, у них бы и получилось: залп жидких стрелковых цепей и редкие орудийные залпы вряд ли остановили бы регулярную конницу. Но хивинцы кружили вдалеке, изредка постреливая из фитильных карамультуков, но приближаться не спешили: излишне решительных тут же «снимали» из берданок.
Пала ночь. В сумерках встали в каре, расположив артиллерию по фронту.
Продолжали отстреливать излишне ретивых.
***
Ночью хивинцы жгли вокруг лагеря костры, разведя их в великом множестве, благо прибрежного камыша на Аму хватало: пытались устрашить воинство Кауфмана своей многочисленностью.
Вот только идти обратно в пустыню русские не хотели. Там – смерть. А хивинцы… а что, - хивинцы? Они – привычные и понятные, с ними можно воевать и нужно победить. Что и было проделано.
Евгений Глущенко пишет, что перед маршем Николай фон Кауфман подъехал к каждому подразделению, поздравил с первой встречей с неприятелем, предупредил не тратить попусту патроны и снаряды, не увлекаться преследованием врага, соблюдать стройность и порядок марша, имея в виду главную цель – выход из песков к «вольной воде».
К Аму дошли, и до Хивы - дойдем.
Охраняемая с фронта, флангов и тыла стрелковыми цепями, колонна двинулась к реке. Хивинцы атаковали, накатываясь лава за лавой, но летели с коней под точными залпами стрелковых цепей. И отступали.
Постепенно их энтузиазм угасал. Наскоки стали реже, попытки прорваться к колонне пресекались залпами ракет и картечи.
К восьми часам утра 11 мая отряд вышел из песков.
Сперва на озеро Сарба-Куль.
Пили воду, купались. Кауфман объезжал части и повторял: «Перед такими войсками шапку надо снимать и кланяться».
В тот же день, разогнав немногочисленных хивинских воинов, вышли к Амударье.
***
С нарочным в Ташкент ушла телеграмма:
«Войска Вашего Императорского Величества, составляющие головную колонну Туркестанского отряда, в числе десяти рот и шести сотен, при десяти орудиях и восьми ракетных станках, одолев неимоверные трудности, поставляемые природой, в особенности на последней стоверстной жаркой, безводной, с сыпучими песками полосе, разбили хивинское скопище в числе 3500 человек, собравшихся у урочища Уч-Учак для преграждения нам пути к Амударье, и без всяких жертв и потерь благополучно вышли и стали твердою ногою 11 мая на реке Амударье. Неприятель в панике бежал. Состояние здоровья войск блистательное, дух их молодецкий».
Не, ну а что? Дошли же…
Впереди была Хива.
***
Теперь взятие Хивы уже было делом времени, это было понятно, а главной задачей Кауфмана становилось установление связи с другими отрядами.
Евгений Глущенко пишет, что двум отрядам и в Аральскую флотилию с джигитами, то есть доверенными казахами, были посланы предписания; их получили только командир Оренбургского отряда Веревкин и начальник Аральской флотилии Ситников.
От остальных вестей не было.
По дороге все чаще случались стычки с хивинцами, например, у удобного для переправы через Амударью места хивинцы даже построили форт с пушками.
Первыми под их залпы подставились оба представителя Царствующего дома. Они проводили глубокую рекогносцировку и оторвались от казачьего разъезда.
Оба не пострадали. Зато потом разговоров было…
***
Хивинцы стреляли и по импровизированной амударьинской флотилии – трем паромам, составленным из «кауфманок», на которых были установлены пушки, и местных лодок. На лодки и паромы нагрузили имущество и пустили вниз по течению. Войска шли берегом налегке.
18 мая туркестанский отряд начал переправу на левый берег. Хивинцев не опасались, с ними случилось несколько мелких стычек. Неудобство доставляло быстрое течение.
Уложились с переправой в пять дней.
Это был Хорезмийский оазис.
"Всем казалось, что они переступили границы Рая"
Все, кто писал о хивинском походе, обязательно и с восторгом вспоминали его сады.
Лобысевич вспоминал: «Все участвовавшие в рекогносцировке были поражены, войдя в район садов, созданных богатыми результатами трудов человеческих рук, и после продолжительного скитания по степям всем казалось, что они переступили границы рая. Поля были возделаны с такой тщательностью и чистотой, которые не случалось видеть в других частях Средней Азии».
Сады тогда тянулись от реки до самой Хивы, сменяясь полями, виноградниками, прудами.
Александр Хорошхин в «Беглых записках о Хиве» сообщал, что «Левый берег Амударьи сразу дал знать себя: дорога пошла среди обработанных полей и садов, мимо хивинских жилищ…но жителей не было: они были согнаны в Хиву, будто бы, для его защиты».
"Мангишлакский отряд": "Подвигались вперед мы медленно, испытывая страшные лишения".
Путь «Мангишлакского» (сейчас бы написали «Мангышлакского») отряда, «в котором шел подполковник Скобелев, хоть и не был самым длинным, оказался весьма непростым, в первую очередь, из-за нехватки тягловой силы – верблюдов. Их нашли всего 1500 голов на 2140 человек".
Предполагавшаяся закупка верблюдов у племени адаи, обитавшего на полуострове, а верблюдов хотели купить и для Красноводского отряда, и переправить их туда, не удалась: эмиссары хивинского хана распустили слух, что верблюдов собираются отобрать силой, вообще, там была история, достойная отдельного рассказа. Она подробно описана в мемуарах генерала Гродекова. Но об этом – не сейчас…
В эшелоне Скобелева пришлось навьючить всех строевых лошадей, так как верблюды не могли поднять все, что предполагалось на них везти.
***
Мангишлакский отряд вышел 16 апреля, Скобелев, как и все офицеры отряда, шел пешим.
Как уже упоминалось, сам Скобелев о своем участии в хивинской экспедиции говорил обыденно и скромно.
Михаил Скобелев:
«В апреле началось движение войск эшелонами. Сначала я находился при одной из колонн и исполнял разные поручения. У колодцев Баш-Акта мне поручено было командование отдельной небольшой колонной. Подвигались вперед мы медленно, испытывая страшные лишения: жара доходила до 45, духота и сухость воздуха были невыносимы; кругом, куда ни бросить взор, безжизненная пустыня, бесконечные пески, пески. Вода в колодцах большею частью скверная, солоноватая; колодцы глубоки, иногда до 30 саженей, и доставать воду при таких условиях было очень трудно… Иногда воды недоставало не только для лошадей, верблюдов, овец, но даже для людей.
Наконец мы поднялись на Усть-Урт. Сухость воздуха и духота еще более увеличивались, было несколько песчаных ураганов… Словом, мы вступили в царство настоящей пустыни… Вообще, весь этот поход – это непрерывная борьба с природой. О неприятеле ни слуху ни духу! Пищу люди получали скромную, горячую почти не ели вследствие недостатка топлива».
***
А вот у Василия Ивановича Немировича-Данченко (блестящего журналиста, не режиссера, а его старшего брата) в воспоминаниях о Скобелеве – все же чуть подробнее:
"В 1873 году, командуя авангардом войск, действовавших против Хивы, Михаил Дмитриевич участвовал в делах под Итабаем, Ходжейли, Мангитом, Ильялами, Хош-Купыром, Джананыком, Авли и Хивой, а также и в иомудской экспедиции. В августе того же года он произвел скрытую и опасную экспедицию к Ортакую".
И у Евгения Глущенко:
"Отряд Ломакина по степному пространству добрался до колодцев Каунды, отсюда по пустыне до колодца Сенек и далее по барханам до колодцев Биш-Акты. Запасы воды, взятые Мангишлакским отрядом, оказались недостаточными. Пройдя всего 70 км от Киндерли до Сенека, люди совершенно обессилели".
19 апреля в 16 км от Сенека, рядом с колодцем Биш-Акты было основано укрепление св. Михаила.
Оттуда Мангишлакский отряд тремя эшелонами двинулся к плато Устюрт.
***
Скобелев во время пути участвовал в нескольких дерзких рейдах по кочевьям местных казахов, у которых его казаки угнали верблюдов, необходимых для пополнения обоза. Труднее было решить вопрос с водой.
В этих условиях (не зря говорили, что он мог стать не только блестящим полководцем, но и выдающимся путешественником) Михаил Скобелев умудрялся находить воду – причем, родники, о которых не знали (или не желали говорить) даже проводники.
Тем самым он, без преувеличения, спас отряд. И что касается пути: подполковник никогда не пренебрегал разведкой, и всегда и подробно расспрашивал встречных киргизов о предстоящей дороге.
Короткий путь - не всегда быстрейший.
Корреспондент американского New York Herald Мак-Гахан, сопровождавший Хивинскую экспедицию, с которым Скобелева связала настоящая дружба, писал о нем:
«Проехать опасный путь почти одному, набросать на карту местность, найти и исследовать в пустыне колодцы и решить, какое количество воды они могли доставить, – это мог предпринять и блистательно выполнить только Скобелев».
И все же с водой была беда.
Получив указание идти к Кунграду, полковник Ломакин повел свой отряд по кратчайшему пути – прямо через пересохший залив Аральского моря – Айбугир. Шли семь дней. Переход до Кунграда оказался самым страшным за весь поход.
В большей части колодцев, которые находили, вода была настолько соленой, что не годилась даже для верблюдов. Что в такой ситуации говорить о людях?
***
Евгений Глущенко приводит воспоминания некоего лейтенанта Штумма, прикомандированного к отрядам Кауфмана лейтенанта прусского генштаба, который писал: «Нужно представить себе, что вода, имевшаяся в ничтожном количестве, была солона, и вследствие продолжительной перевозки вонюча, мутна, нередко черна и нагрета почти до степени кипения. Нужно принять в соображение, что даже такой воды было немного, при той невообразимо изнуряющей жажде, от которой изнемогали люди, шедшие под ружьем и в амуниции».
12 мая у Кунграда оренбургский отряд и колонна Ломакина соединились.
Развивая успех, объединенные силы взяли города Ходжейли и Мангыт.
***
В общем, и Оренбургско-Кавказский, и Туркестанский отряды по оазису шли.
Шли, приближаясь к Хиве. И ведь что интересно: от хана стали приходить письма. Сперва – ругательного свойства. Мол, как посмели, что за бесчинства… Хан требовал от Кауфмана убираться. За пределы ханства. А то…
Когда же отряд был уже близ столицы, тон посланий резко сменился: хан, вспомнив, что Кауфман ему, практически, друг и брат, начал последнему об этом самом и сообщать: мол, ждет–не дождется у себя в Хиве и Кауфмана, и войска, все глаза проглядел, но подождите три дни: подготовиться надо. Повара не успевают в срок приготовить угощения. А уж там я вас… угощу.
Об этом письме стало известно даже самому последнему солдату. Хохот над походными колоннами стоял такой, что ворон с дувалов сдувало. Пошли веселее, торопясь к «роскошному застолью».
А ведь в отряде, между тем, закончились не только ржаные сухари и крупа – последнюю конину доедали, только ей и питаясь. А вот в сады не лезли. Кауфман запретил.
***
Объединенный Оренбургско-Кавказский отряд (без красноводской колонны, но об этом - позднее) подошел к Хиве на день раньше Туркестанского, возглавляемого Кауфманом.
И…
Ну, не сдержался генерал Веревкин… Да и подчиненные «давили», как могли.
Отряд встал лагерем в 12 верстах от Хивы. Кауфману ушла депеша о том, что генерал ждет указаний Командующего. Однако…
Утром 28 мая, без рекогносцировки, без штурмовых лестниц, без знания сил противника, как тогда сказали бы – «на арапа» - отряд Веревкина двинулся к Шахададским воротам Хивы.
Оттуда открыли огонь, хивинская артиллерия проявила себя. Штурмовым отрядам Веревкина под огнем удалось захватить несколько пушек, но на этом успехи закончились: стрелки залегли, отстреливаясь, среди могил городского кладбища. По ним били с минаретов и городских стен.
Сам Веревкин был ранен в лицо и сдал командование своему начштаба. Не смогли даже унести убитых - четверых. Наутро их тела нашли под стеной – у всех отрублены головы и вспороты животы.
Но наутро, 29 мая, хан прислал оговорить условия капитуляции.
"С победою и с раною"
Кауфман, торжествуя победу, был великодушен, но язвителен.
И отписал Веревкину:
«Я полагаю с частью отряда и с войсками от вас войти в город и занять цитадель и ворота. Грабежа не должно быть. Нужна большая осторожность, теперь даже больше, чем прежде. Я беру ваши роты, орудия и кавалерию, чтобы они были представителями Кавказского и Оренбургского округов. Поздравляю Вас с победой и с раной, дай Бог скорее выздороветь».
Константин Петрович фон Кауфман был тот еще… любитель покаламбурить.
Веревкин стерпел, а что оставалось?
Однако его подчиненные полагали иначе. Михаил Скобелев с двумя ротами пехоты через брешь в городской стене проник внутрь, двинулся к цитадели.
Приказ был «стоять на месте и не лезть вперед».
***
Тут мнения о том, захватил ли он ханский дворец, или там сами распахнули ворота, расходятся.
Взял.
Вообще-то, более всего это похоже на нарушение приказа. Но ведь победителей не судят, не так ли?
Веревкин, узнавший, было о, практически самовольной, выходке Скобелева, пока тот еще продвигался по городу, отправлял ему вестового за вестовым с грозными депешами, суля кары всевозможные.
На что Скобелев ответствовал: «Идти назад страшно, стоять на месте – опасно, остается взять ханский дворец».
***
Ну, взял – и взял: Скобелев. Из МОЕГО ОТРЯДА. Вот тебе – и «с раной». И генерал принялся, как сейчас сказали бы, «отмазывать» своего подчиненного.
В послании уже к генералу фон Кауфману, он сообщал, мол, в городе, как разведка донесла, двоевластие.
«В Хиве две партии: мирная и враждебная. Последняя ничьей власти не признает и делает в городе всякие бесчиния. Чтобы разогнать ее и иметь хоть какую-нибудь гарантию против вероломства жителей, я приказал овладеть с боя одними из городских ворот, что и исполнено».
А дворец, он так – под руку подвернулся, ага. Потому, что у ворот стоять на месте Михаилу Скобелеву было страшно.
Хан, правда, сбежал.
К туркменам.
В кочевые аулы.
Успел.
Так что, если враждебная русским партия где и существовала, то это не в самой Хиве, а за ее пределами.
Те самые туркмены, к которым сбежал хан Мухаммед Рахим II. Своим рабам, евнухам и многочисленным женам велев следовать за ним. Ага. Не тут-то было: хивинцы решили иначе.
Видя, что хан бежит и их бросает, горожане остановили хотя бы жен. Предполагая отдать их входящим в город русским – вдруг, те смилостивятся…
***
Объединенные отряды входили в город торжественно. С развернутыми знаменами. Под звуки Даргинского марша, исполняемого Ширванским полком.
Оренбуржцы – все в безукоризненно белом. Они сохранили в неприкосновенности все обмундирование, которое помещалось и перевозилось в походных сундуках.
Потом был смотр войск на площади перед дворцом, была речь Кауфмана.
Евгений Глущенко пишет:
«То был звездный час невысокого лысого человека с веселыми голубыми глазами, который, имея 55 лет от роду, расстроенное на Кавказе здоровье, за три месяца прошел страшные безводные пустыни, деля тяготы со своими товарищами-подчиненными».
«В полной парадной форме Кауфман выехал перед фронтом войск, построенных «покоем», и громким взволнованным голосом поздравил всех с победой, со славным походом, с достижением цели и именем Государя Императора благодарил солдат и офицеров за службу, труды и подвиги», – пишет Евгений Глущенко.
Подтверждением права благодарить от Высочайшего имени были находившиеся рядом с главнокомандующим Великий князь Николай Константинович и герцог Евгений Максимилианович Лейхтенбергский»...
Кауфман – молодец, он взял для императора Хиву.
Сделав то, что не смогли сделать его предшественники.
Командующий объезжал войска, посетил лазареты, и благодарил, благодарил, благодарил...
"Никакой другой солдат в целом мире не вынес бы то, чему русский солдат подвергся в этом походе ".
Генерал Кауфман, – рассказывал корреспондент «New York Herald» Януарий Алоизий Мак Гахан, – говорил о своих солдатах чуть ли не со слезами на глазах. По его словам, никакой другой солдат в целом мире не вынес бы то, чему русский солдат подвергся в этом походе. И я вполне разделяю его мнение на этот счет».
Отправили телеграмму императору.
Нарочный повез ее в Ташкент, оттуда по телеграфу (его дотянули до Верного) она ушла как телеграмма № 1.
Для полного счастья не хватало хана. Хан прятался у туркмен.
Кауфман уговорил его вернуться: следовало договариваться.
Встреча состоялась 2 июня в Гандемианском саду.
***
Эту встречу описал все тот же Мак Гахан:«Хан – человек лет тридцати, с довольно приятным выражением лица, когда оно не отуманивается страхом, как в настоящем случае; у него большие глаза, слегка загнутый орлиный нос, редкая бородка, усы и крупный чувственный рот.
По виду он мужчина очень крепкий и могучий, ростом в целых шесть футов и три дюйма, плечи его широки пропорционально этой вышине, и, на мой взгляд, весу в нем должно быть никак не меньше семи пудов (более 100 килограммов. – Е. Г.).
Одет он был в длинный ярко-синий шелковый халат; на голове была высокая хивинская баранья шапка. Смиренно сидел он перед генералом Кауфманом, едва осмеливаясь поднять на него глаза».
***
- Великий Белый царь не желает свергать Вас с престола. Он только хочет доказать, что он достаточно могуществен, чтобы можно было оказывать ему пренебрежение, и в этом, надеюсь, Вы теперь достаточно убедились, – увещевал хана фон Кауфман - Показав Вам свое могущество, он готов теперь простить Вас и оставить по-прежнему на престоле при известных условиях, о которых мы с Вами, хан, поговорим в другой раз.
- Я знаю, что делал очень дурно, не уступая справедливым требованиям русских, но тогда я не понимал дела, и мне давали дурные советы; впредь я буду лучше знать, что делать. Я благодарю великого Белого царя и славного ярым-падишаха за их великую мудрость и снисхождение ко мне и всегда буду их другом.
Русские с удивлением убеждались, что про «ничего не знал» хан не лжет. Он, и правда, все время предавался двум своим любимым занятиям: проводил время в гареме, где содержались 4 жены и сотня наложниц, или охотился.
Делами заведовал некий Мад – Мурад.
Ему-то и пришлось освобождать рабов.
***
Участник похода Александр Павлович Хорошхин в своих «Воспоминаниях о Хиве. (Беглые заметки)» писал:
«Мы отдыхали, торжествуя победу над природой и врагом. Хан… вскоре вернулся в Хиву. Генерал Кауфман возвратил ему права и назначил к нему, в качестве посредника при сношениях с русскими властями, Особый совет.
Вместе с подполковниками Ивановым и Пожаровым я был также назначен членом этого совета, собиравшегося в одном из пригородных садов».
Фураж, контрибуции, освобождение рабов – задачи Особого совета.
Генерал Михаил Терентьев в книге «Россия и Англия в Средней Азии» приводит выдержки из текста ханского манифеста:
«Я, Сеид-Мохамед-Рахим-Богадур-хан, в знак глубокого уважения к русскому Императору, повелеваю всем моим подданным предоставить немедленно всем рабам моего ханства полную свободу. Отныне рабство в моем ханстве уничтожается на вечные времена. Пусть это человеколюбивое дело послужит залогом вечной дружбы и уважения всего славного моего народа к великому народу русскому».
Рабы могли оставаться в ханстве, или выехать из него.
Женщины освобождались «на одинаковых началах с мужчинами; в случае споров замужних женщин с мужьями — дела разбираются казиями по шариату».
«Эту волю мою повелеваю исполнить во всей точности, под опасением самого строгого наказания. Все бывшие рабы, отныне свободные, должны считаться на одинаковых правах с прочими моими подданными и подлежат одинаковым с ними взысканиям и суду за нарушение спокойствия в стране и беспорядки» - говорилось в тексте манифеста.
«Самый слог манифеста обличает его русское происхождение — тем это и лучше» - отмечает Михаил Терентьев.
18 мая манифест впервые прочли на базаре в Хиве.
По рассказам самих невольников, их число в 140 городах и деревнях ханства доходило до 30 000 человек, свободных же азат (вольноотпущенники частных лиц) и ханазат (вольноотпущенники хана) - до 6 500 человек.
Персияне, желавшие возвратиться домой, партиями отправлялись в Красноводск, откуда по Каспию на русских судах – в Персию.
Рабский вопрос, вроде, решили, но... остро встал йомудский вопрос.
Продолжение следует...
