Ранним утром Прасковья пошла к старухе Чеботаревой. Упала на колени метров за пятьдесят от дома ее, чтобы она ее не увидела, и так на коленях и ползла.
Собаки забрехали, Марфа вышла во двор, подошла к калитке и увидела, что там Прасковья Девятова стоит на коленях. Марфа удивилась и спросила:
— Чего поклоны бьешь? Адресом ошиблась, у меня тут не церковь. Поднимайся давай.
Прасковья ей все как на духу и выложила.
— Умоляю, давай снесем в церковь крест твой из сундука. Христом Богом прошу тебя, —
и Прасковья снова упала к ногам Марфы и зарыдала больно и надрывно, как только на могилах рыдают.
Но Марфа презрительно глянула на Прасковью:
— Убирайся, ничего я тебе не дам. Слышать ничего не желаю.
— Мой внук умирает, Марфа. Дитя невинное. За что он расплачивается? Ну хватит уже веревке-то этой кровавой виться. Оторвать ее надо, Марфа. Умоляю тебя. Прошу тебя, мать, помоги! Сколько горя им за дурака того! Сколько смертей! И не понимает же никто, за что это. Марфа, останови это беззаконие. Пусть живут мальчишки. За что ж дети страдают-то?
— Беззаконие говоришь? — прошипела Марфа. — Весь род этот гнилой насквозь защищаешь? Нет у меня права такого останавливать. Не мной заведено, не мне и прекращать. Иди отсюда, пока собак не спустила. Ишь ты! Чего удумала? На карачках приползла! Разжалобить думала... — долго ещё бубнила старуха Чеботарева.
Да не слышала ничего Прасковья. Брела она в деревню, слёзы застилали глаза, в голове билась мысль: «Что делать? Как же быть? Как спасти ребёнка?»
За углом ее Калмыковы Лидия и Сергей поджидали.
— Ну что, Параня? — кинулась к ней Лидия. — Получились?
Только по виду женщины легко можно было понять, что зря она к Марфе сходила.
А мальчику тем временем все хуже и хуже становилось. Сергей решил пойти на преступление во имя жизни сына: выкрасть крест из дома старухи. Со стороны леса к дому Чеботаревой тропинка вела. Правда, у дома кустарник колючий рос, но это Сергея не пугало. Забор там ветхий был, легко перемахнуть можно. А дальше в окно чулана нужно будет влезть. Чулан в доме располагался.
Решил Сергей ночью влезть в дом к старухе. Конечно, он понимал, что собаки брехать начнут, но с вечера цирк можно устроить.
Сергей попросил своих ребят, чтобы они ближе к ночи песни в лесу орали. Пусть старуха думает, что молодёжь бузит. Лес общий, не посмеет выгнать, поэтому
не станет она внимание на собак своих обращать. Сергей влезет к ней спокойно, а там уж, как карта ляжет.
Надо будет угрожать ей, если проснётся, он и к этому был готов. На кону стояла жизнь ребёнка. Мало Сергей верил в чудеса с проклятьем. Только всё возможное сделали уже, а ребёнок все-равно умирал, ничего ему не помогало, мальчишка таял на глазах. Врачи месяцами уж, а не годами жизнь его меряли. Потому Сергей надумал испробовать и это тоже.
В тот вечер, когда решил Сергей к Марфе в дом через задний двор залезть, у неё, как ни странно, ни одно окошко не загорелось огоньком вечерним. Ребята добросовестно орали в лесу пьяными голосами, хотя шли на дело трезвыми как стекло. Собаки брехали неистово, и не только чеботаревские, а вообще все в округе. Сергей удивился отсутствию света в доме вечером, а может повезёт ему, и Марфы вовсе в хате нет. К дочери или ещё куда уехала.
Он осторожно пробрался к дому и в заднее окошко влез. И его взору предстала ужасная картина: баба Марфа на полу лежала бездыханная. Сергей перепугался, прикоснулся к ней, тёплая, живая, слава Богу. Трясущимися руками пульс с трудом нащупал: сердце билось.
Сергея разрывал выбор. Что делать? Спасать бабу Марфу или крест искать? Сынок в больнице, помогают ему, а баба Марфа — вот она на полу лежит, умирает. Если он её сейчас бросит: убийство получится. И Сергей кинулся назад, к разбитому окошку.
Фельдшера тем же путём в дом притащил. У Чеботаревой приключился сердечный приступ. Через задний же двор, выставив раму, вынесли её из дома и отвезли в ту же клинику, где Наташа с сынишкой лежала.
Сергей тоже поехал с бабкой. Дождался, пока откачали ее, и в себя пришла. Врач ей сказал:
— Вовремя ваш внук успел, ещё бы пару часов полежали, и уже никогда не встали бы, а теперь все хорошо будет. Поживете еще.
— Да что хорошего, сынок, — вздохнула Марфа, — мне семьдесят уже.
Врач махнул рукой:
— Женщина в самом соку! Еще и замуж выйдете! — улыбнулся доктор.
Когда он вышел из палаты, бабка к себе Сергея подозвала:
— Присядь поближе. Не спрашиваю даже, зачем ко мне в дом влез, и так понятно. Если бы не влез…
Вроде старая я, а пожить ещё охота, — помолчала и добавила, — спасибо тебе, что спас меня. Легко мог бы своё дело сделать и уйти. В долгу теперь я перед тобой, — замолчала Марфа, — искупить хочу. Иди домой ко мне тем же путём, собаки не пустят иначе. Возьми в большом сундуке в красной тряпке крест завернут, отнеси его теще своей. Она знает, что делать надо.
В три часа ночи Сергей примчался к дому Марфы, привычным путём нырнул в окно. Быстро нашёл в сундуке крест, завёрнутый в тряпку. Развернул, а крест тот красоты необыкновенной, да с каменьями.
Побежал среди ночи к теще, отдал крест. Почитала Прасковья тут же молитвы все, какие знала, держа крест в руках, а утром в церковь отнесла. Целый день батюшка молился, прося у Бога спасти младенца от погибели.
Сергей на следующий день поехал в город, и вместе с женой к бабе Марфе в палату зашли. Встали на колени у её кровати
Наташа рыдала, Сергей еле сдерживался.
— Отнёс я, баба Марфа, крест. Батюшка молится. Прошу тебя, баба Марфа прости меня за предка моего, если можешь.
Баба Марфа посмотрела на Сергея долгим взглядом словно бы мимо него! Пошептала что-то, не разобрать, и сказала:
— Прощаю вас, Калмыковы, от всего рода Чеботаревых. Идите с Богом.
И именно в тот день мальчику лучше стало немного. А ещё через пару дней анализы улучшились значительно. Врачи в недоумении: не бывало такого никогда.
Через две недели Наташа с сынишкой в больничном дворе гулять стала, а ещё через время ребёнка домой выписали, но предупредили, что наблюдаться у гематолога всю жизнь придётся. Да только Наташа на все готова была, лишь бы сын выжил.
Старуха Чеботарева тоже выздоровела, дочка ее к себе забрала, больше она в деревню не вернулась.
Как-то поздно вечером сидели Прасковья и Лидия на лавочке, отдыхали после рабочего дня.
— Спасибо тебе, Параня! Прервала ты эту ужасную цепочку.
— Не я, Тасю надо благодарить.
На следующий день пришли все Калмыковы и Прасковья с ними к Таисии, поклонились ей низко в пояс! Никаких даров Тася никогда не брала, а такую благодарность людскую принимала со слезами на глазах.
Татьяна Алимова
