Марийка вернулась домой и удивилась, что дверь нараспашку.
Мысленно ругала себя за невнимательность.
Быстро заперлась, посадила Олега за стол, дала ему сухарь. А сама собралась переодеться и отдышаться. Но услышав кашель, остолбенела.
Из-за ширмы выглянул сонный Григорий.
Он сказал недовольно:
— Я уже думал, что ты переехала. И поспать успел, и поесть, и опять поспать. А где Лика?
Этот вопрос удивил Марийку.
"По дороге с ветром" 49 / 48 / 1
— Как это где? — переспросила она.
— Вот я и спрашиваю у тебя. Она же должна жить тут.
Марийка совершенно не понимала, что отвечать.
Григорий смотрел на неё пытливо.
Девушка понимала, что пришёл он неспроста, возможно выуживать информацию о Регине.
О том, что Лика вернулась в публичный дом, решила не заикаться. Вдруг Григорий об этом не знал.
Но Гриша, конечно, знал.
Он вышел из-за ширмы, взял на руки Олежку, поцеловал в лоб и произнёс:
— А всё-таки дети пахнут чем-то особенным… Они пахнут мамой и молоком, первой весенней травой и цветущим садом. Они пахнут любовью и счастьем.
А мы пахнем по́том, злостью, недоверием, ненавистью… Регина задержана. В её задержании участвовал Лёша. Знаешь, что он сделал, когда надевал на неё наручники? Он её поцеловал. Этот чёрт любит её.
Но не может простить ей Яна.
А Ян оказался хитрецом. Втёрся в доверие, подставил плечо.
Инкерман ревновал. Он готов был убить этого гада. Жаль, что не убил. Я бы ему помог. Я давно говорил ему, что человек, который пытается увести у него женщину, непростой.
Лёша не верил. Он умеет хорошо говорить, но не умеет думать. Всё было хорошо у Регины с Лёшей. Я завидовал их любви. У меня такого не было. Мы с Ликой как будто в разных мирах жили. И если ты не знаешь, то знай…
Григорий замолчал.
Он долго не мог собраться с мыслями.
Потом продолжил:
— Лика говорила, что любит, но сама была какой-то странной. Она хотела моего присутствия каждую минуту. Я приходил домой, а она висела на мне и не давала сделать ни один шаг. Я понимал, что вся её жизнь была пропитана одиночеством. И Толяча не дал ей ничего.
— Он дал ей жизнь, — возразила Марийка.
Григорий усмехнулся.
— Жизнь ей дала мать. А Толяча подобрал и не дал умереть. А это разные стороны жизни. Если бы Толяча так сильно её любил, он бы не ушёл так рано.
— Он умер, — возмутилась Марийка.
— Знаешь, мне кажется, что у человека есть такое свойство — умирать в самый неподходящий момент. И пользуются им очень многие. Я тоже иногда хочу умереть.
Моя жизнь беспросветна и непонятна.
Всё было хорошо. Я, Лика, наш сын. Но она слишком сильно стала мне досаждать.
Как это сказать верно… Она решила, что достойна большего. А я ведь и так дал всё, что мог: курорты, платья, запрещённые балы в царских залах.
Ты ведь не знаешь о них? Не знаешь? А туда стоит только прийти. Там царизм! Он никуда не делся. Мы не искоренили его. Он навсегда останется в сердцах мало-мальски приближённых к тому строю.
И те люди научат своих детей правильным манерам, правильному поведению. И они все потом будут собираться тайно.
И это не искоренить, Маша! Это будет и через сто лет! Мы построили страну только на поверхности.
А внутри она всё та же… Я понял это слишком поздно. Я понял, что трачу время на то, что никогда не станет важным для кого-то.
Все люди глупы и безразличны к происходящему. Им неважно, кто будет наверху. Простому человеку нужен хлеб. Много хлеба. Он будет плакать над неудавшимся урожаем, над дохлой курицей, над отсутствием дождя. Но он не будет плакать, если умру я или мои товарищи по партии. Простому мужику нужен хлеб…
Марийка слушала молча. За то время, пока Гриша примерил на себя роль оратора Инкермана и не умолкал вот уже на протяжении трёх часов, она успела накормить Олежку, уложить его спать, приготовить пшённую кашу.
Учуяв запах, Григорий как-то жалобно попросил:
— А мне, несчастному члену партии большевиков, полагается хоть немного этой прекрасной каши?
Знаешь, Марийка, я ведь зажрался… Рыба, сало, дорогие фрукты и овощи, индейка… Всё это так далеко для простого человека, коим я был раньше. Я хочу простой каши. С маслом, с солью. Горячую и такую родную. Как ты…
Григорий поднялся на ноги и подошёл к Марийке.
Она позволила себя обнять.
По телу девушки пробежала дрожь.
— Гриша, — прошептала она, пытаясь его оттолкнуть, — конечно же я угощу тебя кашей. Пожалуйста, присядь за стол.
Но Григорий не отпускал Марийку. Он стал её целовать.
Девушка обмякла в его объятиях. Она не понимала, что происходит. Но ей нравилось чувство, поселившееся в сердце. Казалось, что кожа пульсирует и ждёт новых прикосновений.
Григорий был нежен. Он целовал так смело, так настойчиво, что Марийка даже не думала сопротивляться.
Всё было как во сне.
Ещё никогда Марийка не была так близка с мужчиной.
Она даже не помнила, как оказалась без одежды.
Когда Григорий подался вперёд, и Марийка вскрикнула, он испугался и спросил:
— А что, Гена не сделал этого?
Марийка со слезами на глазах помотала головой.
— Чёрт…
Гриша резко поднялся на ноги и быстро оделся.
— Я домой, — пробормотал он.
— А каша? — Марийке только этот вопрос пришёл в голову.
— А кашу оставь для себя и Олежки. Прости, Маша…
Григорий пулей вылетел из квартиры.
Марийка ещё долго лежала на кровати. Ещё долго её не отпускали мурашки.
Кратковременная боль быстро забылась, но осталось чувство какой-то незавершённости.
Низ живота ныл. Болела грудь.
Марийка смогла подняться, когда проснулся Олежка.
У неё это получилось с большим трудом. Она быстро оделась и подошла к малышу. Он смотрел на неё своими большими слегка раскосыми глазами и шептал беспрестанно:
— Мама, мама, мама…
Олежка тянул к ней свои маленькие ручки.
Марийка обняла его.
А самой хотелось рыдать.
На следующий день она с трудом поднялась с кровати. В теле была сильная слабость и озноб.
Вдобавок ко всему в квартиру нагрянули с обыском. На удивление, ей ни слова никто не сказал. Просто прочесали каждый квадратный сантиметр, вывернули все вещи, проверили шкафы, даже доски отрывали с пола. Ничего не нашли.
Мужчины (их было четверо) были молчаливы. Иногда из их уст вырывались бранные слова.
Марийка старалась не вмешиваться в процесс. Всячески занимала Олежку, чтобы он не испугался.
У неё совершенно не было времени думать о вчерашней встрече с Григорием.
Но когда нагрянувшие гости ушли, она опять стала грызть себя за всё, что произошло.
А произошло то, о чём она даже не думала никогда. Не было ещё человека, который вот так легко смог ею овладеть. Да, был в её жизни Дмитрий, да, он похитил её, но всё тогда закончилось благополучно для неё.
А теперь Марийке стало казаться, что Гриша просто выплеснул в неё всё, что накопилось, всё, о чём он говорил на словах.
И от этого непонятного чувства внутри было не по себе.
И жить с этим непонятным чувством Марийке пришлось очень долго.
Григорий больше не приходил.
Марийка всё решалась как-то встретиться с Региной.
В один день собралась с мыслями, оставила Олежку с соседкой и пошла на работу к Грише.
Она хотела через него повидаться с подругой.
Гриши на месте не оказалось.
Молоденькая секретарша сказала, что Григорий Геромович два дня как в отъезде, но её сможет принять его заместитель Алексей Данилович Инкерман.
Марийка радостно закивала головой.
Девушка-секретарша смотрела на неё с таким удивлением, что дай ей волю, она бы покрутила пальцем у виска.
Девушка всё же высказалась:
— Как можно так радоваться Алексею Даниловичу? Он же страшный человек.
— Очень страшный, — подыграла ей Марийка и даже как-то повеселела. — Я просто заранее улыбаюсь, чтобы было легче.
— А что, с ним так работает? — удивилась секретарша.
— А вы попробуйте, — Марийка уже готова была рассмеяться.
Девушка заглянула в кабинет начальника и скривила рот в очень странной улыбке.
Марийка услышала голос Инкермана:
— Нина, вы так громко говорите, что я не слышу собственных мыслей. Вам было сказано работать, а не трепаться с кем-то.
— Простите, — Нина тотчас спрятала улыбку, — к вам визит.
Инкерман встал из-за стола и вышел из кабинета.
Увидев Марийку, заволновался, но потом принял грозный вид.
— Я не принимаю сегодня.
Он хотел было закрыть дверь, но Марика жалобно произнесла:
— Лёша, мне очень надо…
Продолжение тут
Дорогие читатели, я желаю вам прекрасных выходных.
Я что-то всю эту неделю пытаюсь принять, что наступил новый учебный год, и началась школа со всеми её родительскими чатами и прочими приколами.
А я ещё и родительский комитет. Может быть, завтра меня избавят от этого почётного звания, и я забуду это всё как страшный сон, ибо общение тридцати шести представителей детей выше моих нервов и всего остального.
Хочется выдохнуть уже всё это.
А как у вас прошла первая неделя осени? Чем запомнилась?
И может быть кто-то знает, как вернуть лето? Африку не предлагать )))
