С начала Великой Отечественной войны ленинградцам не хватало официальных сообщений газет и радио. Часто горожанам не было известно о действительном положении на фронте, на подступах к городу, снабжении продовольствием, судьбе близких, детей. В течение двух месяцев после начала осады власти не извещали жителей о том, что город окружен. Мало кому и вне Ленинграда было известно о реальной ситуации в нём.
Помимо официального, строго дозированного информирования в городе существовала вездесущая молва, которая удовлетворяла не менее острую, чем в пище, потребность в новостях. Неформальные коммуникации были чрезвычайно важны, давая людям силы для работы, самосохранения. Слухи представляли собой краткие новости, которые достаточно легко воспринимались, заимствовались и передавались. Их источниками и распространителями были родные, близкие, друзья, коллеги, соседи по квартире, дому или очереди, случайные спутники в транспорте, ленинградцы, участвовавшие в оборонных работах, фронтовики, защищавшие город, беженцы, в большом количестве появившиеся в городе, работники торговли, много перемещавшиеся и осведомленные водители автотранспорта. Местом распространения слухов становилась квартира, трудовой коллектив, бомбоубежище, транспорт, многочисленные стихийные рынки, магазины, столовые, убежища, поликлиники, просто улицы и, конечно, очереди, которые, как и в довоенной жизни, были центрами неформального общения.
Передавая слух, человек самоутверждался, обретал статус осведомлённого обладателя недоступной другим информации. При этом распространитель слуха, как правило, ссылался на «авторитетный» источник — ОЖС («Одна Женщина Сказала»), ОМС («Один Мужчина Сказал») и ОВС («Один Военный Сказал»). Это должно было не только обезопасить рассказчика, но и убедить слушателя в истинности передаваемых сведений. Пронизанная апокалиптическими кошмарами молва пугала, обманывала, сеяла панику, но в то же время объединяла перед лицом общих трудностей, была выражением напряжённых надежд на перемены к лучшему.
