Я споткнулся на ровном месте и едва не приложился носом о доски пристани – чтобы удержаться на ногах пришлось бы совершить унизительную пробежку, не подхвати меня спутник вовремя под локоть. Конечно, я сразу вспомнил, где встречал его имя – Валуэр, главный герой «Зурбаганского стрелка» Александра Грина, от чьего имени ведётся повествование. Правда, насчёт «Эрмен доор» не уверен, но вот остальное…
- Что-то не так? – забеспокоился провожатый.
- Нет-нет… я постарался, чтобы голос мой звучал безразлично. – Название и название, не хуже любого другого. А вот остальное – труба… тоннель этот, фарватеры, маяк – что всё это значит?
Мастер Валу посмотрел на меня с интересом.
– Я всё гадал, дождёшься ты, когда мы дойдём до гостиницы, или примешься расспрашивать на ходу?
- Так мы идём в гостиницу? – ответил я вопросом на вопрос. – Я-то думал, вы хотите представить меня кому-то… официальному?
- Не такая уж ты важная птица, парень… - хмыкнул он, не скрывая иронии. – Чего-чего, а чужаков всякого рода в Зурбагане хоть пруд пруди, и представлять каждого членам Магистрата – так никакого времени не хватит. Нет, нас с тобой дожидается тётушка Гвинкль – тот малый, с которым я договаривался её племянник, мы немного знакомы. Гостиницы в городе переполнены, а он сказал, что в «Белом Дельфине» есть ещё парочка комнат, и надо поторопиться, пока их не заняли!
Действительно, когда «Штральзунд» проходил мимо брандвахтенного фрегата (обшарпанная деревянная посудина с обрубками мачт, торчащих из плоской палубы и наглухо запечатанными орудийными портами в крутых боках, часть их которых были застеклены и превращены в окна) мастер Валу обменялся несколькими фразами со стоящим на палубе матросом. Судя по карабину, на который тот небрежно опирался, это был часовой; после короткой беседы, из которой я не понял ни слова, матрос махнул рукой в сторону пирсов; мой попутчик в ответ приподнял капитанскую фуражку, и на этом таможенный досмотр был закончен.
- А что, здесь действительно приходит так много кораблей… не отсюда? – спросил я. – Вопрос был скорее риторическим – мы как раз шагали вдоль улицы, с одной стороны которой тесно, без единого просвета между узкими фасадами, выстроились трёх-четырёх этажные дома, а с другой, превращённой в пристань, бок к боку стояли разномастные суда. За ними, на внутреннем рейде теснились бесчисленные шхуны, барки, галеоты, баркентины, пароходы, в том числе и колёсные, с огромными горбатыми кожухами по бортам. А ещё дальше, у самого волнолома угрюмо чернел на воде плоский утюг двухмачтового броненосца - с парусной оснасткой на двух мачтах, короткой, словно обрезанной трубой, двумя огромными пушками в открытых барбетах на полубаке и полуюте, и едва полощущимся на корме вымпелом неразличимой расцветки.
- Флот, как всегда, бдит. – прокомментировал не без оттенка иронии мастер Валу. – Это «Хассавер», флагман гросс-адмирала Брена. Он только вчера пришёл в Зурбаган. Официально – с инспекцией, но все в городе отличнейше знают, что прибыл он, чтобы поприсутствовать на выпускном балу своей любимой племянницы, что состоится завтра в Морском Лицее. Что до остальных судов, то да, почти все оттуда, из-за Внешних Морей - кто берёт груз, кто, наоборот привёз что-то, а кто отстаивается перед дальней дорогой. Да вон, хоть вокруг посмотри, неужели ничего не замечаешь?
Я огляделся – и сразу понял, что имел в виду мой спутник. В глазах рябило от разнообразия головных уборов, матросских курток разных фасонов и расцветок – как и от цветов шевелюр и кожи их обладателей. Что почти все встречные явились в Зурбаган на одном из этих кораблей, было понятно и без объяснений – даже мне, впервые здесь оказавшемуся, нетрудно было выделить в пёстрой толпе собственно, горожан – и по одежде, и по особым, настороженным взглядам, которыми они одаривали гостей и… уж не знаю по каким ещё признакам. Через толпу то здесь, то там пробирались экипажи, пароконные фургоны, повозки, плоские ломовые платформы, нагруженные пирамидами бочек, тюков, ящиков; из открытых дверей многочисленных заведений, выходящих прямо на пирс, доносилась музыка, пьяные крики, кое-где дрались или били посуду, рядом пели что-то застольное, отстукивая ритм по столешницам кружками – наверное, тяжёлыми, оловянными, вмещающими не меньше пинты…
- Ладно, уговорили, гостиница, так гостиница. – согласился я. Но учтите, мастер Валу – когда мы придём туда - я насяду на вас с расспросами и не отстану, пока не выясню всё, что мне нужно!
- Договорились. – осклабился он. – надеюсь, Серж, ты не будешь против парочки пинт чёрного эля и двух-трёх дорадо в хрустящей корочке, с картофелем, базиликом и розмарином, которые так замечательно запекает тётушка Гвинкль?
- ВЫ так вкусно рассказываете, что у меня аж слюнки текут. – честно признался я. – тем более, что в последний раз я что-то съел… часов семь-восемь? Да, примерно восемь часов назад. Так что не ждите, и не подумаю отказываться.
- Вот и хорошо. – кивнул он. - Разговор нам предстоит долгий, и вести его на пустой желудок, да ещё и всухомятку – дело последнее, уж поверь старому мореходу, который знает толк в простых удовольствиях.
Ночь. Жаркая, душная по южному – от накинутого ею горячего, влажного одеяла не спасет даже вливающаяся в окно морская свежесть, обильно, впрочем, сдобренная запахами солёной рыбы, угольной копоти, смолы и прочими ароматами близкого порта. В маленькое окошко заглядывает большая масляно-жёлтая луна; я лежу в крошечной комнате, где из всей меблировки только узкая кровать с высокими деревянными спинками, хромоногий табурет да кувшин с водой – прочие удобства в коридоре…
Заснуть не получается, сколько не пытайся, и мысли мои упорно возвращаются в пропахший элем, жареной рыбой и пивом обеденный зал таверны «Белый дельфин», где закончились наши с мастером Валу дневные приключения.
Здесь было всё, что только могла вообразить моя романтическая натура, истосковавшаяся по романтике натура потомственного московского интеллигента. Низкие, из цельных дубовых досок столы и скамьи; огромный, в половину стены, очаг, где на решётках, жаровнях, в глиняных горшочках жарились, запекались тушились на угольях присмотром шустрых поварят разнообразные деликатесы, по большей части морского происхождения, выловленные из естественной своей среды не далее, как сегодня утром; низкий потолок с закопченными до черноты балками, с которых свисают рыболовные сети и масляные светильники; публика, под стать всему этому - рыбаки, матросы, молодые люди в форме курсантов Морского Лицея (есть здесь и такой!) - и даже скрипач, будто сошедший со страниц купринского «Гамбринуса». На печально-трогательного еврея Сашку он, правда, не слишком похож, скорее, на чернявого грека – зато мелодии из-под его смычка вылетают порой очень даже узнаваемые, такие признали бы своими и на Молдаванке, и в тавернах Неаполя, где звучат палумеллы и тарантеллы, и даже на концертах американского дуэта «Сёстры Бэрри», певших на идиш. То печальные, хватающие за душу, то весёлые заводные, дёргающие за руки и ноги так, что невозможно удержаться и не пуститься в пляс…
На стенах, тоже тёмных, закопченных дымом масляных ламп, трубок и очага – несколько морских пейзажей; на самом же видном месте, в простенькой раме портрет мужчины с длинным лицом из разряда тех, которые принято называть лошадиными, и в капитанской фуражке. Я узнал его с первого взгляда – Александр Гриневский, литературный псевдоним «Александр Грин», - и не то, чтобы сильно удивился. С тех пор, как прозвучало название города, «Зурбаган», я ежеминутно ожидал чего-то подобного. Ожидания эти, видимо, были написаны у меня на физиономии, потому что мой провожатый, стоило нам усесться за столик в углу, подозвал к себе хозяйку заведения, и, договорившись о комнате для меня, стал расспрашивать её о человеке, с которого этот портрет был написан. Тётушка Гвинкль, румяная, дебелая, в крахмальном фартуке поверх весёленького голубого платья и чепце, не обманула моих ожиданий – послав поварёнка за нашим заказом (обещанные мастером Валу запечённые дорадо с картошкой и два кувшина «Капитанского» эля) она уселась к нашему столику и принялась рассказывать. Сама она его, конечно, не знала, дело было давно, ещё когда её мать состояла в «Белом дельфине» девчонкой-посудомойкой – она-то и рассказала дочери о госте из-за одного из Внешних Морей, который то ли год, то ли два прожил в Зурбагане, и частенько бывал здесь в таверне. По словам тётушки Гвинкль он был замечательным рассказчиком – послушать его повествования каждый вечер собиралось множество народа, и гостю, как она образно выразилась, «редко когда приходилось платить за свой эль». Рассказы его были простые, но берущие за душу местных завсегдатаев – про таких же, как они, рыбаков, грузчиков, судовых плотников и прочих тружеников моря; про моряков с кораблей, прибывающих в Маячную гавань – так здесь называют огромный залив, на берегах которых стоит Зурбаган и с полдюжины других городков и рыбацких деревушек - и про далёкие страны, откуда эти корабли прибыли и куда они отправятся, когда придёт срок.
Говорила хозяйка на незнакомом мне языке, и если бы не мастер Валу, взявший на себя роль синхронного переводчика – я не понял из всего этого повествования ни единого слова. Чего никак не скажешь о посетителях «Белого дельфина» - видимо, рассказ свой тётушка Гвинкль повторяла не один раз, но уже после первых её слов от соседних столов к нашему стали перекочёвывать слушатели. Кто-то выставил кувшин эля, кто-то принялся дополнять рассказ трактирщицы подробностями, о содержании которых я мог только догадываться, поскольку «переводчик» неизменно их игнорировал - и в итоге, через час примерно, когда рассказчица выдохлась, а мы с мастером Валу (сам он, если не считать перевода, за всё это время не вставил и десятка фраз) покончили с заказанными блюдами, вокруг нашего стола собралось не меньше двух дюжин человек. Они спорили, галдели, перебивали друг друга, размахивали руками, и мне оставалось только пожалеть, что я по-прежнему не понимаю ни слова – наверняка из этого многоголосья можно было бы вычленить немало полезного, позволившего бы разобраться: где я оказался, и что, чёрт возьми, со мной приключилось за этот безумный день? И так бы оно всё и закончилось – усталостью, восхитительно полным желудком, гулом в ушах, то ли от выпивки, то ли от непонятного многоголосья, если бы мастер Валу не вытащил меня из-за стола, вокруг которого к тому времени творилось уже что-то среднее между бурно развивающейся кабацкой склокой и вечером ностальгических воспоминаний. Отыскав местечко поукромнее, он заказал пару пинт «Капитанский», большую тарелку мелких, восхитительно хрустящих обжаренных рыбёшек, вроде черноморских барабулек, и принялся рассказывать.
- Только учти, Серж, подробного рассказа не получится. – сказал мастер Валу. Он отхлебнул эля из большой оловянной кружки и предупреждающе поднял палец. – Я не намерен ничего от тебя скрывать, только… очень уж всё сложно. Наши ученики, только на то, чтобы постичь самые азы мироустройства и структуры Фарватеров, тратят по нескольку месяцев –и не каждому, заметь, эти матери даются с первого раза!
Я последовал его примеру, приложившись к кружке. На этот раз тётушка Гвинкль подала эль подогретым, сдобрив щепоткой каких-то незнакомых пряностей, среди которых угадывалась и корица.
- - Ничего, разберусь. Подготовка какая-никакая у меня имеется, случалось интересоваться подобными… хм… материями. Насколько я успел понять, вы – вот вы конкретно, и ваши коллеги, что ходят на тех кораблях, - совершаете путешествия между… назовём их «параллельными мирами»? А маяки каким-то образом служат вам ориентирами?
- Приятно иметь дело с образованным человеком. –собеседник довольно крякнул и снова отхлебнул эля. – В общем, так оно и есть, но… не совсем так. Представь себе колесо. Обычное такое, от телеги, с ободом, спицами и ступицей. Представил?
Для убедительности он стал что-то чертить рукояткой ножа на столешнице. Следа на тёмном потрескавшемся дубе не оставалось, но рассказчика этот факт нисколько не смущал.
- Мы сейчас здесь. – он ткнул ножом в центр воображаемого круга, - в ступице этого колеса. Попали мы сюда из мира, откуда я тебя забрал, - ну хорошо-хорошо, похитил, я ведь уже попросил извинения! – вот отсюда, с обода…
Ещё тычок ножом в безответную столешницу - на этот раз кончиком.
- …а сюда мы попали, пройдя по Фарватеру, то есть по спице – вот так, смотри…
Острие прочертило линию между воображаемой ступицей и точкой на ободе, где по словам мастера Валу находится моя Земля.
- Все миры, те, которые ты назвал «параллельными» - мы называем их Внешними - расположены на ободе этого воображаемого колеса. Некоторые из них соседствуют, некоторые разделяют один-два мира, другие находятся на противоположном краю обода. Но все объединяет одно: попасть из одного мира в другой, где бы они не находились, можно только пройдя по спице-фарватеру, миновав по пути ступицу. Вот этот самый центральный, или Маячный Мир, в котором мы с тобой сейчас и находимся. Это понятно?
- И он с размаху воткнул нож в центр воображаемого «мирового колеса». Устроившиеся за соседним столом посетители таверны покосились на стук, но больше никак не отреагировали.
- Понятно. – кивнул я. – Примерно так я себе всё и представлял, с некоторыми расхождениями, разумеется. А какую роль во всём этом играют маяки? Я так понял у вас к ним… особая склонность?
- Маяк только один! – указующий коричневый, с обгрызенным ногтем, в заусенцах перст уставился в потолок. _истинный, главный маяк, который ведёт путешествующих по Фарватерам и не даёт им сбиться с курса. – да ты сам его сегодня видел – на мысу, над гаванью, не забыл?
- Его забудешь… - я покачал головой, припомнив гигантскую башню маяка, возвышающуюся над гаванью. – И что же, это его огонь мы видели в тоннеле?
- На Фарватере. – поправил меня мастер Валу. – Приучайся к правильным терминам, парень, пригодится. Любой маячный фонарь в любом, самом занюханном, окраинном мире светит его отражённым светом, и неважно, где стоят эти фонари – на каменных башнях, на плавучих маячных буях, или вовсе на конце жерди, воткнутой в землю на верхушке прибрежного холма. Любой из маяков может послужить ориентиром для входа на Фарватер. Некоторые из них специально настроены так, чтобы отражать больше света Истинного Маяка – их смотрители знают о своей роли и поддерживают фонари в нужном состоянии. Такие маяки занесены в Маячный Реестр, известный всякому Лоцману; проходить через них на Фарватеры просто и безопасно. Другие же, и их огромное большинство, сами по себе - вроде того буя, которым воспользовались мы с тобой. И делать это, как ты, полагаю, заметил, порой весьма рискованно и всегда очень, очень непросто. Помнишь, какая свистопляска встретила «Штральзунд» на входе в Фарватер?
- Ещё бы… - я хмыкнул. – До сих пор не могу понять, как нас не разнесло в щепки?
- Могло бы и разнести. – назидательно сказал он. С «дикими» маяками – так мы называем те, что не занесены в Реестр - никогда не знаешь, чем дело закончится. И тем не менее, их свет тоже содержит отражённые лучи единственного, Главного маяка, того, что он корабли по Фарватерам между мирами!
Окончание фразы прозвучало до того торжественно, пафосно даже, что мне показалось, будто гул голосов в таверне на несколько мгновений стих. Я оглянулся – действительно – взгляды сидящих за соседними столиками обратились к нам, кружки застыли в руках, а разговоры смолкли сами собой. Продолжалось это недолго, не больше пяти секунд – снова оловянные донца застучали о столешницы, снова заскрипели скамьи, полились со всех сторон обрывки фраз на незнакомом языке. Я помотал головой, словно отгоняя наваждение.
- Ну, хорошо, допустим. И вы, насколько я понял, мастер Валу, и есть один из таких лоцманов?
Он кивнул.
- Верно. Только мы, Лоцманы, знаем, как ввести судно на Фарватер и как управлять им там, чтобы не оказаться выброшенным прочь.
- Эта ваша бронзовая штучка, вроде астролябии? – припомнил я. – Я так и подумал, что это какой-то навигационный инструмент, связанный с такими вот перемещениями.
- Правильно подумал. – кивнул мастер Валу. – Астролябии – они, кстати, именно так и называются, - есть у каждого Лоцмана.
И он похлопал себя по боку, где под полой плаща, рядом с заткнутым за пояс револьвером висела узорчатая сумочка.
- И у тебя, парень, будет такая же – если ты, конечно, примешь моё предложение.
Я откинулся на спинку скамьи и поиграл в пальцах двузубой вилкой с насаженной на ней жареной рыбёшкой.
- Видимо, предполагается, что я сейчас заору от восторга и вскочу с криком «Да! Да! Согласен! Давайте поскорее?..»
Он посмотрел на меня с интересом.
- А ты не согласен? Стать Лоцманом – настоящим Лоцманом, которому могут открыться все тайны Фарватеров и маяков – может далеко не каждый, а в тебе я вижу нужные способности.
- Какие именно – не секрет?
- Секрет. В смысле – бесполезно рассказывать сейчас, пока ты слишком мало знаешь. Если согласишься – сам всё поймёшь. Учти, такие предложения…
- Да-да, знаю, делаются один раз в жизни. – я схрумкал остатки рыбёшки и глотнул эля. – Но у меня вообще-то свой дом, своя жизнь, родители, друзья – с ними как? Предлагаете забыть и начать всё заново?
Он со стуком положил нож на воображаемый рисунок «мирового колеса» - от него на столешнице осталась лишь крошечная зарубка на месте ступицы, куда он, разгорячившись, воткнул острие.
- Я понимаю, всё это крайне неожиданно. Ты устал, потрясён, тебе надо всё обдумать, переварить… погоди! – он вскинул ладони, увидев, что я собираюсь возразить. – отправляйся сейчас в свою комнату, тётушка Гвинкль уже всё приготовила, а завтра с утра я за тобой зайду. Мы отправимся в Гильдию Лоцманов и там закончим наш разговор…
И, больше не слушая моих возражений, мастер Валу встал из-за стола и жестом подозвал хозяйку трактира. А я вдруг ощутил колоссальную усталость, оставившую мне единственное желание:прямо сейчас наскоро ополоснуться – хоть холодной водой из кувшина, если здесь не найдётся нормального душа, - а потом завалиться в постель. А там, и правда, видно будет – утро вечера мудренее, не зря ведь предки придумали эту поговорку?
