Говорят, что удачная концовка литературного произведения стоит как минимум половины его успеха. Согласен, так и есть, хотя... Так да не так. В наши дни, когда чтение (как занятие) стремительно умирает, когда молодежь с детства воспитывается с клипово-мозаичным сознанием и невозможностью усвоить текст длиннее инстаграмовского поста, все эти литературные аксиомы малоактуальны. Мне кажется, что сегодня пролог произведения гораздо важнее концовки. Ведь до нее еще дойти (дожить) нужно.
И в этом посте я хочу вспомнить три самых необычных литературных зачина, которые произвели в свое время на меня неизгладимое впечатление. Собственно, именно благодаря им я и смог дочитать до конца советские произведения, о которых пойдет речь ниже. Видите ли, хочется немножко понастальгировать и вспомнить былое...
1. "Надгробное слово" Варлама Шаламова
Ну конечно же, на первое место я поставлю тотально беспросветного Шаламова. С первой же фразы его рассказа "Надгробное слово" будто обухом по голове получаешь:
Умерли все...
Николай Казимирович Барбэ, один из организаторов Российского комсомола, товарищ, помогавший мне вытащить большой камень из узкого шурфа, бригадир, расстрелян за невыполнение плана участком, на котором работала бригада Барбэ...
Умер Иоська Рютин. Он работал в паре со мной, а со мной работяги не хотели работать...
Умер Дмитрий Николаевич Орлов, бывший референт Кирова. С ним мы пилили дрова в ночной смене на прииске и, обладатели пилы, работали днем на пекарне...
Умер экономист, Семен Алексеевич Шейнин, добрый человек. Он долго не понимал, что делают с нами, но в конце концов понял и стал спокойно ждать смерти...
А потом долго не можешь отойти, осмысливая.
Думаю, что дальнейшие комментарии здесь излишни.
2. "Сокровенный человек" Андрея Платонова
Знаете, я перманентный читатель Платонова. То есть, я постоянно нахожусь в чтении какого-нибудь очередного его рассказа, очерка или повести. Но иногда внезапно происходит передозировка его жесткой тягучей прозой и тогда я закрываю электронную книгу прямо на середине произведения и откладываю в сторону на неопределенное время. Неделя, месяц, два — и я обязательно возвращаюсь прямо на это же место и продолжаю до следующей передозировки. И так, вероятно, будет до самого моего конца.
Рассказ, самые первые строки которого ниже, поразил меня в свое время неуловимой атмосферой Гражданской войны. Вернее, запахом Гражданской войны. Это трудно описать, это где-то на уровне чувств. Помню, я совершенно случайно наткнулся на этот рассказ, не зная о чем он, но с первых же строк на меня так отчетливо "дыхнуло" атмосферой Гражданской войны, что я не смог оторваться от произведения и прочитал за один присест до конца (прошу заметить, в ранней юности!):
Фома Пухов не одарен чувствительностью: он на гробе жены вареную колбасу резал, проголодавшись вследствие отсутствия хозяйки.
— Естество свое берет! — заключил Пухов по этому вопросу.
После погребения жены Пухов лег спать, потому что сильно исхлопотался и намаялся. Проснувшись, он захотел квасу, но квас весь вышел за время болезни жены — и нет теперь заботчика о продовольствии. Тогда Пухов закурил — для ликвидации жажды...
3. "Зависть" Юрия Олеши
Ну и конечно же оптимистичная и дико модная в свое время "Зависть". Оптимистичная, потому что она, как ни крути, о многообещающих 20-х, когда казалось, что красные свернут таки горы и построят настоящий коммунизм. Я думаю,что знаменитая сталинская фраза из 1935 года ("Жить стало лучше, товарищи, жить стало веселей, а когда весело живется — работа спорится") больше подходит именно сюда. Я даже думаю, что произнося ее, Сталин на мгновение вспомнил тогда Олешу и его "Зависть":
Он поёт по утрам в клозете. Можете представить себе, какой это жизнерадостный, здоровый человек. Желание петь возникает в нем рефлекторно. Эти песни его, в которых нет ни мелодии, ни слов, а есть только одно "та-ра-ра", выкрикиваемое им на разные лады, можно толковать так:
"Как мне приятно жить… та-ра! та-ра!.. Мой кишечник упруг… ра-та-та-та-ра-ри… Правильно движутся во мне соки… ра-та-та-ду-та-та… Сокращайся, кишка, сокращайся… трам-ба-ба-бум!"
Кстати, ультра-эпатажная для того времени первая фраза повести: «Он поёт по утрам в клозете», — стала настоящим паролем тогдашней "крутой" интеллигенции. Сегодня об этом уже не каждый историк литературы вспомнит.
Но оптимизм со временем ушел в никуда. Спустя 30 лет, в 50-х, Олеша ходил по московским улицам с нечесаной гривой седых волос, обмотанным на шее грязным шарфом, со своим знаменитым орлиным носом (аля постаревший Пер Гюнт) и в ожидании костлявой пил водку в буфете Союза писателей СССР. Граненными стаканами.
