Привет тебе случайный читатель. Сегодня ты в самом начале моей истории...
Моё первое детское воспоминание — я иду вдоль светлой столешницы, на которой расставлены резиновые и пластиковые игрушки. Под ногами темно-коричневый ковер с вензелями. Беру пластиковую кастрюльку и пытаюсь в нее пописать.
Почему я это помню? Не знаю, возможно меня за этот поступок ругали, но я почему-то запомнила только жгучий интерес: получится «попасть» в маленькую кастрюльку или нет.
Из раннего детства я больше ничего не помню. Только фотографии говорят о том, что были поездки к бабушке в деревню, горшок, погремушки и любимая кошка.
Я — дитя двух народов. По маминой версии бабушка с дедушкой много лет с ней не разговаривали из-за интернационального брака. Впрочем бабушка помнит лишь то, что мама не давала им нянчить внучку. Вообще, каждый член моей семьи мог бы написать отдельные мемуары и все книги были бы непохожи одна на другую.
Взять бы историю моего рождения. Я родилась недоношенной: по маминым словам на шестом месяце. Фраза «в то время такие дети не выживали» неизменно сопровождала все беседы, связанные с моим младенчеством.
Мама рассказывала, что бабушка и заведующая роддомом подняли на уши полгорода в поисках кювеза для выхаживания. И ведь нашли! Чтобы было понятно, насколько это было непросто — шел 1988 год.
Родители от меня не отказались, несмотря на многочисленные предупреждения о возможных проблемах со здоровьем. Наверное им было очень страшно: они были молоды, а тут ребенок, которому каждый второй пророчил «овощное» существование.
Я же, видимо, решила доказать светилам науки, что прогнозы — штука относительная. Младенческий тонус быстро сняли массажем, а потом развитие пошло как по книжкам: села в 6 месяцев, поползла, к году пошла, заговорила раньше «благополучных» сверстников.
Причина досрочных родов мне до сих пор неизвестна. Мама говорила об этом только под градусом и одна история была чуднее другой. Папина версия тоже не отличалась оптимизмом. Так что оставим этот скелет в закромах родительского шкафа.
Ранние роды «ударили» только по зрению: у меня врожденная частичная атрофия зрительного нерва, миопия высокой степени, астигматизм и еще парочка сопутствующих диагнозов.
Что я плохо вижу родители поняли не сразу: ближе к двум годам. А с трех лет я стала завсегдатаем глазных центров, где исправно проходила проходила курсы и назначенные процедуры. Впрочем результатов они не дали, а вот страшилок моя мама наслушалась знатно. Самое жуткое, что мне запомнилось: предложение одного из врачей удалить мне «слабый» глаз.
Но если бы мама бездумно следовала указаниями докторов, что встречались на нашем пути, то мне не то что бегать — дышать было опасно. Но родители всё же старалась балансировать между страхом и здравым смыслом.
Еще о детстве напоминает «полосатый» шрам на бедре — след от советских колготок. По рассказам очевидцев вылила на себя тарелку горячего супа.
Мама редко делилась рассказами о моем детстве. Упоминала, что я была маленькая как куколка и что у меня медленно росли волосы. Она из-за этого сильно переживала и делала мне маски из репейного масла.
Генетика — забавная штука. Все мои дети до года ходят «лысыми», потом потихоньку наращивают светлую жиденькую шевелюру и к трем годам становятся обладателями густых русых волос.
Читать далее:
Моя история: