В начале двухтысячных в нашей квартире было настоящее девчоночье царство, притом часто пребывающее в состоянии конфронтации. Полными именами никогда никого не звали. Старшая сестра Дарина была Дарькой, редко Дарей, Сабину превращали в Сабу или Сабку в зависимости от обстоятельств. Марию звали Машкой, а меня – Ниткой. Только бабушка любила называть Ниточкой.
– Нитка! – орёт из девичьей Машка. – Ты куда мой топик дела?
– Я не трогала! – кричу из кухни в ответ. – Сама куда-то затырила. Вечно вещи свои по комнате раскидываешь!
– Ты повозникай мне ещё!
– И что будет? – выхожу из кухни в коридор с поварешкой наперевес и с высоты своего роста смотрю на Машку. Она хоть старше, но почти на голову ниже.
– А ты не знаешь? – угрожает Машка. – Схлопочешь!
– Да вы заткнетесь, наконец! – распахнув дверь зала, выбегает Саба. – Вы, чмошницы, не понимаете что ли? Мне к экзаменам готовиться надо. Чего разорались?
– А ты не орёшь? – взвилась Машка. – Сама больше всех выпендриваешься. Всё бы только в доме по тебе было!
– А ну, цыц, я сказала! Сопливым слово не давали!
– Сама ты сопливая! – Машка подскакивает и ударяет Сабку в плечо. Та мгновенно вцепляется в волосы. Крик. Визг. Драка. Стук входной двери. Из прихожей разъяренной фурией вылетает старшая.
– Прекратите, кому сказала? – Даря пытается растащить дерущихся, но тщетно.
– Ну, всё! Держитесь! – рычит она, хватает хлопалку для паласа и начинает яростно лупить сестер по спинам. Те визжат и разбегаются по разным комнатам.
– А ты, Нитка, чего стоишь, глаза вылупила, – накидывается на меня. – У тебя работы нет! Кто сегодня по кухне дежурный?
Ухожу в кухню и начинаю мыть огромную гору посуды. Потом иду учить уроки на понедельник, но маманя, посылает нас с Машкой к бабушке в огород высаживать рассаду. Машка пытается придумать отмазку, но Саба говорит, что если не огород, то пойдет мыть подъезды вместо неё.
В огороде бабушкиного дома, что был в трёх кварталах от нашей пятиэтажки, Машка снова умудряется не работать. Говорит, что порезалась. Так ли было на самом деле или только притворялась, мгновенно обмотав палец какой-то тряпкой, никто не знает. Я высаживаю в парник рассаду огурчиков,
а Машка ноет рядом: «Чего бабке в квартире не жилось, на дом обменялась. Нам одного огорода вкалывать мало? Ещё этот бабкин геморрой!»
Ядовитые высказывания сестры мешают работать. Очень хочется напомнить, сколько Машка с её отмазками в том садоогороде работала, но решаю смолчать. В противном случае помощь бабушке может обернуться очередным скандалом и потасовкой.
– Маш, – наконец, решаюсь сказать, – ты бы пошла, погуляла. Вроде Сашка на велике по улице проехал.
– Где? Когда? – вертит лохматой головой сестра.
– Да минут пять назад.
Тринадцатилетнюю сестру – акселератку, как ветром сдувает из огорода. Совесть легонько сжимает моё сердце, но тут же отпускает, простив безобидную ложь, ведь очень хотелось избавиться от сестры – лентяйки.
– Пусть побегает по переулку, поищет Сашку, о котором бредит наяву, а тот смотрит на неё, как через мутное стекло, – думаю устало и беззлобно.
И вот рассада высажена, полита, парник закрыт пленкой. Бабушка Вера от души угощает вкусными драниками.
– Бабуль, открой секрет. Почему только у тебя такие вкусные получаются? Просто объедение. И не скажешь, что из картошки сделаны! Она почти не чувствуется! Какой особый изумительный вкус.
– Ох, ты, Ниточка моя – золотое сердечко! Одна ты можешь так похвалить, что у старой бабки крылья за спиной вырастают.
– Что ты? Какая старая? Ты у нас самая красивая молодая бабушка.
Баба Вера обнимает меня, называет худышкой, а потом гладит ладони: «Какие красивые у тебя руки, Ниточка. Такими бы длинными пальчиками только на фортепьянах играть, не в огороде пахать да козу доить».
– А я люблю возиться с животными, – говорю я. – Только поросёнка жалко. Кормишь, кормишь Борьку, а потом резать надо.
– Так куда денешься? Может, не держала бы скотинку, а кто вам поможет? Что в своих четырех стенах вырастите? А как в дом переехала, который год у вас на столе и свининка, и гусятинка...
– А все равно жаль, – грустно вздыхаю. – Я бы и картошкой с макаронами наелась.
– Ты бы, солнышко, наелась, – гладит по голове бабуля. – Клюешь, как птичка. А вот всю вашу ораву на одной картошке не поднимешь. Вон Машка нос от драников отворотила. «А чё, – грит, – пирожков с мясом нет?» Я аж словом подавилась и сказать, не знай что. Какие у меня пироги с мясом летом? Скотина ещё растет. Вот по осени, после забоя, милости просим на картошку с печенкой и пирожки с мяском.
– Да не обращай внимания! – обнимаю бабулю. – Будто характера её не знаешь? Она ещё подумать не успеет, а с языка уже колючка слетает.
– Зато ты у нас самая терпеливая, работящая и безгласная. Думаешь, не вижу, как старшие тобой помыкают?
– Какое слово ты сказала! Как из сказки, – говорю бабуле.
– Да какая сказка? Мамка бывало Даринке что поручит, а той лень, на Сабку спихнет. А та – на Машку. А ей на кого? На самую младшую! Вот такая сказка у вас получается про Ниточку – Хаврошечку.
– Как же я люблю тебя, бабушка. Ты – просто ангел. Жалко, бежать надо. Поздно уже.
– Ну, да, – вздыхает она. – Машка дома поди отчиталась, что все огурцы посадила, а ты где-то прохлаждаешься.
– Да, нет. Они знают, с Машки где сядешь, там и слезешь... – успокаиваю и целую бабушку в щеку, иду к порогу, а она вдруг преграждает путь:
– Знаешь, что? Перебирайся жить ко мне! Хватит быть у сестер на посылках! Пусть сами управляются? Без тебя! Хоть на лето к себе заберу! Поживешь в тишине на свежем воздухе.
– А разве так можно? – спрашиваю с робкой надеждой.
– А почему нельзя? Завтра пойду и с Ритой договорюсь. Скажу, что помощница в хозяйстве нужна. Давление у меня, колени больные, а у дочки и без тебя помощниц полна горница. А ты мне тут поможешь.
– Конечно! С радостью.
– Да ты и так постоянно помогаешь. Не бойся, внуча, как в родном дому тебя гоняют, здесь так жить не будешь.
– Да у тебя, бабуля, как в раю!
На следующий день с разрешения матери с двумя пакетами вещей перебралась в дом в переулке на окраине. И те три месяца лета, прожитые у бабушки Веры, оказались самыми безмятежными, самыми счастливыми каникулами в моей жизни.
Бабуля, действительно, не гоняла без конца. С утра, после вкусного завтрака, планировали день, обговаривали, что надо сделать и в чем смогу помочь. Справившись с делами, была свободна, как ветер. Как же нравилось это! Читала запоем, сидя в огороде среди кустов смородины, играла с кошкой и собакой. Водила Найду на поводке гулять к маленькой речке по зелёным лугам. Они начинались сразу за последним домом переулка. Собака, довольно крупная, послушная, охраняла, пока я купалась и загорала.
Потом сблизилась с девчонкой, которая жила в крайнем доме. Вместе с ясноглазой, с русыми косичками Кариной, её восьмилетним братом Васей, весёлым, белобрысым, с васильковыми глазами, ходили в лес за земляникой, черникой, потом за маслятами. Делали привалы на опушках, ели принесенные с собой огурцы с хлебом, играли в догонялки с собаками .... Нас сопровождали Каринин пёс по кличке Фантик, мелкий, рыжий, озорной, и чёрно - серая, похожая на овчарку, серьёзная Найда.
По субботам с бабулей шли на рынок, заходили в блинную. Покупали угощение с разными начинками. Бабушка рассказывала, что это место было любимым с дедушкой в молодости. Вспоминала мужа. Он хоть и был характером крут и, бывало, даже поколачивал, всё равно, вспоминала о нём только хорошее. Два раза ездили на кладбище на его могилу и проведывали других родственников.
Раз в неделю мама заглядывала. Приносила продукты. Раза два в месяц присылала то Дарину, то Сабину на помощь полоть грядки. Машку сама бабушка на помощь не звала, зная, что от неё толка нет.
За лето несколько раз наведывалась домой. Сёстры встречали смехом: «Ну, что, бабушкина внучка, не надоело поросёнка кормить, козу доить?» Но они перестали смеяться, когда бабушка приняла решение о моем переезде к ней на постоянное жительство.
– Пусть живёт со мной, – заявила дочери, – у вас и так развернуться негде. Тебе же легче будет. Один рот от общей миски оторву. И тебе, и себе помогу.
У меня тогда замерло сердце. Очень хотелось остаться у бабушки навсегда. За три месяца привыкла, что никто не обзывает, не ругает, не даёт постоянных поручений, не ломится в ванную, когда принимаю душ. Не лезет в рюкзак, не роется в личных вещах. По сути, в большой семье жила, как на витрине. Каждый шаг или промах оценивался и комментировался. Острые замечания и насмешки сильно ранили меня, хоть не показывала виду и отгрызалась, как могла, чтоб совсем не заклевали.
Во время серьезного разговора я сидела в углу зала на банкетке и с надеждой поглядывала в мамино лицо, мысленно умоляя: «Отпусти меня, пожалуйста!» В какой-то момент она глянула на меня и воскликнула: «А ты чего в угол забилась, как мышь. Можно подумать тебя в родном доме замордовали совсем. Чего из себя сироту казанскую строишь? Всегда сыта, обута, одета».
Сразу стало стыдно. Почувствовала, как кровь прилила к щекам. Сидела, опустив голову, не в силах поднять глаза. А бабушка хмыкнула: «Ну, как одета Ниточка, знаю. Что сестры до дыр не доносили, ей досталось».
– Да ладно, мам! – рассердилась мать. – Можно подумать, мне много новья перепадало! Тоже за Зинкой донашивала. И никого это не волновало.
– Ты только за Зинкой, а Ниточке что достается после всех сестер? А? Нечего из пустого в порожнее переливать. Забираю девку к себе. Даже в школу на собрания ходить согласна, – заявила бабушка Вера.
Вдруг весь запал в маме вмиг закончился. Она рухнула в старое кресло и проговорила: «Эх, мам. Ты бы Машку забрала, была бы помощь неоценимая. А Ниточка мне самой нужна».
– Что? – влетела в зал раскрасневшаяся Машка, подслушавшая разговор в коридоре. – Ещё с козой и гусями ни возилась! На фиг надо! А Нитка хочет, пусть отваливает. Меньше народа, больше кислорода!
Вот так, благодаря хамской выходке Машки, я – младшая дочь семьи Курковых легко перебралась жить к бабушке.
*****
Т. Сунцова. 22 г.
*****
Спасибо за ваши оценки и подписку. Ваше внимание - залог развития канала историй с тёплыми нотками благодарности.
«Мои двойники», «Мантоварка для любовницы» – интересные повести, опубликованные на канале «Цветок благодарности».