Истрия от первого лица, которая меня зацепила, надеюсь, понравится и Вам, мой дорогой читатель.
Учился в роте Толик. Будучи личностью неординарной, воплощал в себе одну странность: наблюдалась за ним патологическая одержимость идеей всеобщей справедливости, что впоследствии непосредственным эхом имела отзвук в биографии и карьере борца с ветряными мельницами. К его чести, этот самый «пунктик» Толик держал в себе и никоим образом в обычной жизни старался не проявлять.
Начнём издалека. Погожим августовским днём слетелась рота химиков из летних отпусков на свой последний учебный семестр. Впереди пятый курс с почти неограниченной свободой, и некоторым бурсакам захотелось это отметить незабываемо.
Недалеко от системы располагался замечательный пивзавод, построенный пленными немцами и известный в широких курсантских кругах, как «Труба». На этот высоченный фаллический символ, заметный издалека, удобно было брать пеленг при появлении острого желания побаловаться сладостным пенным напитком.
Сам, после нахимовского училища с большой вероятностью мог распределится в ВВМКУ им. Кирова, но «не повезло», попал в Ленком, училище подводного плавания в Питере. Может поэтому, как писатель, с удовольствием пишу о химиках. В Нахимовском училище про «Трубу» ходили легенды. После выпуска оказаться в Высшем военно-морским училище имени товарища Сергея Мироновича считалось ссылкой.
Перед выдворением из культурной столицы бедолаги утешали себя:
— А чё? Есть множество плюсов. Южный город на берегу Каспийского моря, где на песчаных пляжах нежатся загорелые девчонки. И, по слухам, училище находится впритык к забору пивзавода, и особо продвинутые курсанты умудрились проложить на территорию училища замаскированный пивопровод! Пей — не хочу!
Так вот. Однокашник Вовка с заходом солнца отправился отмечать на последние заначенные рубли начало вольной жизни. Система наша Бакинская уютно располагалась в колхозной маслиновой роще, именуемой в народе «пампасы». Выходишь из химического корпуса, заворачиваешь за угол, прыгаешь через забор, и ты уже на лоне чудесной природы, где всё располагает к курсантскому заслуженному, и не очень, отдыху.
Случайно совпало так, что в это же время на свободную охоту вышел в «пампасы» свежеиспечённый заместитель начальника училища. Решил, так сказать, проверить, как у курсантов с дисциплиной. Чтоб не привлекать внимания, он переоделся в треники с вытянутыми коленками, майку-алкоголичку и дефилировал в таком виде вдоль забора.
Наш Вовка, когда денежные средства окончательно иссякли, решил завязывать с банкетом и направляться обратно к родным пенатам тем же путём. Через рощу двинулся привычным путём в казарму. У забора уважаемый зам, как крейсер столкнулся с буксиром, именуемым Вова.
Вовка занёс было ногу на забор, но за неё крепко, со всей партийной силой, вцепился зам. Оказать достойное сопротивление бурсак не смог по причине плескавшегося в желудке ведра пива, и зам легко его повязал.
Вовка послал на три буквы непонятное гражданское лицо в трениках, на что тот крепко обиделся и сдал пойманного дежурному по факультету, предварительно записав фамилию.
Перед обедом — по обычной схеме построение факультета и читка приказа начальника училища с канцелярской формулировкой: «Курсант Володька, выйдя в увольнение (уйдя в самоволку), привёл себя в нетрезвое состояние путём принятия спиртных напитков внутрь», ну и так далее.
В общем, курсанта, без пяти минут лейтенанта Вовку отчислили и отправили дослуживать до первого приказа на ККФ, или Краснознамённую Каспийскую флотилию.
Время шло, и все как-то уже подзабыли об этой истории, но только не Толик!
Одержимый своим «пунктиком», в сердцах поделился со мной:
— С Вовкой поступили нехорошо, и эта необъективность жжёт мне грудь, душа требует восстановления справедливости. Только что я могу сделать?
— Да ничего, — посочувствовал я, мысленно поддержав товарища.
Не находя себе места от случившейся вопиющей несправедливости, Толик нашёл-таки выход и сел писать челобитную Главкому нашему всея ВМФ СССР, товарищу Горшкову Сергею Георгиевичу!
Об этом он никому не сказал, а молча заслюнявил конверт и опустил в почтовый ящик. Понятно, не сам Главком письма читал, для этого целая канцелярия «бояр» имелась, но на «сигнал» отреагировали.
Прошло полгода. Иду как-то вдоль плаца, смотрю, в курилке стоит наш командир роты и кучка курсантов. Подойдя поближе, узнал много интересного. Комроты чертыхался, держа в руках какой-то конверт. Из речи понял, что обсуждалось письмо Толика главкому, вернее ответ на него с указявками на жалобу: «Если гнать из училища таких как Вовка, то заодно отчисляйте всех остальных небезгрешных, коих больше половины, если не все поголовно».
По диагонали выведена штабным подчерком резолюция красным карандашом от боярина главкомовского: «Присмотреться к курсанту внимательно на предмет присвоения ему воинского звания лейтенант».
Кэп возмущается:
— Письмо главкому вроде не преступление, каждый имеет право. С другой стороны, Москва, как бы, делает намёки. И что мне делать в этой ситуации? Толик — не залётчик, и с успеваемостью порядок, что я могу? Мне за всё отвечать, похоже, меня крайним хотят назначить.
Комроты оказался порядочным человеком, не стал обращать внимания на резолюцию, а просто распределил Толика подальше от Москвы, прямо в 26 дивизию в Приморский Тихас, куда сослал до кучи и меня. Вот так началась служба Толика на действующем флоте. Далее события развивались ещё интереснее.
Такая история от первого лица, Толика.
В декабре 1978 года в возрасте 17 лет АПЛ «К-59» проекта 659Т поставили на текущий ремонт в СРЗ бухты Чажма.
По ремонтным ведомостям предполагалась агрегатная замена всей материальной части химической службы. Из Минска были получены новенькие приборы химзащиты в полной комплектации, с флотских складов доставлено переносное оборудование и стационарные приборы. Но больше всего я ожидал от этого ремонта полной замены межотсечных кабельных трасс, к тому моменту, после нахождения в море многие датчики по причине падения сопротивления изоляции начинали показывать погоду.
Через полгода я вернулся с боевой службы на «К-66». За прошедшие пять месяцев заводчане провалили все сроки выполнения заказа и теперь правдами и неправдами искали лазейки для исключения работ из ремонтных ведомостей. Откупались спиртом, лакокрасочными материалами, левыми работами, эбонитом, медью, латунью и сувенирами. Больше всего таких сделок проходило в электромеханической боевой части, по линии химслужбы дело шло по плану.
Нашему экипажу предстояло подтвердить линейность. Две боевые смены были откомандированы на другой корпус и ушли в море. На заводе меня с командиром БЧ-5 оставили старшими на борту. В это время случилась комиссия из заводчан и членов экипажа для обследования с целью исключения некоторых видов работ.
По химической службе провели повторные замеры сопротивления изоляции моих кабельных трасс. И о, чудо! Оно оказалось в норме. Уже второй месяц, как сняты технологические люки над реакторным отсеком, температура на улице под тридцать и, естественно, кабели подсохли. Вот показатели и оказались в норме. Мои доводы никто не хочет слушать. Каждому, включая заводчан, было понятно, что слаботочные линии после нахождения лодки под водой начнут глючить. У завода же горят сроки сдачи объекта, у них на руках подписанный, и мною в том числе, акт замера сопротивления изоляции кабелей, и, как говорится: «без бумажки ты букашка, а с бумажкой — человек».
Связываюсь с флагманским химиком, капитаном 2 ранга Левиным, докладываю ситуацию.
— Не надо было, — говорит, — акт подписывать!
— Я как мог отказывался, но председатель комиссии предупредил, что, если не подпишу, вызовет двух понятых, и акт всё равно будет иметь юридическую силу.
— Ну, — вздохнул флагманский, — тогда смирись.
— Как же смириться? Оборудование и датчики новенькие, только с завода, а кабели, соединяющие их, на ладан дышат! — вопрос повис в воздухе.
Связываюсь с начальником химической службы флота, капитаном 1 ранга Киселёвым, докладываю ситуацию, обещает вмешаться и помочь. Радовался ровно неделю. Вновь заводская комиссия, и председатель показывает акт работ, подлежащих исключению из ведомостей текущего ремонта, подписанный всеми специалистами технического управления флота. В акт включены и мои кабельные трассы.
По ЗАС связываюсь с командиром корабля капитаном 3 ранга Кожевниковым, выслушиваю его гневную речь:
— Ничего без меня не можете сделать, а механик куда смотрел? Ему что, спирта жалко?
Пытаюсь оправдываться:
— Механик флягу заводчанам отдал, чтобы свои работы отстоять, а меня обнадёжил, мол, сам прорвёшься.
Командир чертыхнулся и дал отбой связи. Что же мне делать? Столько сил было потрачено ради агрегатной замены всей матчасти, и вот вам, здравствуйте!
Тогда и пришло на ум: «Раз вы со мной так, то и с моей стороны все методы хороши».
Вызываю к себе химика-санинструктора, главного старшину Хамракулова Гуламжона Бакыевича, даю ему пачку цыганских иголок, купленных днём ранее в военторге, и ставлю задачу:
— Знаешь, где в шестом отсеке по правому борту шхера с нашим распредщитом?
В ответ кивает.
— В каждый кабель, идущий из коробки в сторону носа, забиваешь иголку на половину толщины кабеля и хвостик обламываешь. Понял?
— Так точно, товарищ старший лейтенант.
— И близко не бей, забил, отступи к носу сантиметров 10 и следующую, и следующую. Смотри, чтобы ни одного кабеля не пропустил. Когда в шхеру полезешь, постарайся, чтобы никто тебя не видел! Задачу понял?
— Так точно!
— Выполняй!
— Есть!
Через два часа нашёл меня, докладывает:
— Ваше приказание выполнено!
Объявил ему благодарность и пошёл искать куратора из заводских и рассказываю свою легенду:
— Три дня назад поставили люки над реакторным отсеком, а два дня назад в турбинном отсеке при выполнении сварочных работ случилось возгорание. Очаг обильно заливали водой. Сегодня я мегомметром замерил сопротивление изоляции и, посмотрите, результаты на всех линиях ниже нормы. Если вы никаких мер не примете, буду докладывать в химслужбу ВМФ.
На лице инженера недоверие, смущение, растерянность, зовёт с собой. Находит своего электрика, с мегомметром идут ко мне на КРХП и начинают замеры. Все данные сходятся с моими, оба чешут репу.
— Пойду, — говорит, — докладывать главному инженеру.
Два дня тишины, на третий день приходит бригада электриков и начинает вырезать кабеля. У меня радости полные штаны, а через неделю, когда всё было демонтировано, на борт приходит председатель комиссии с заводским особистом и объявляет:
— При разделке кабелей в цеху в них найдены иголки, как вы это объясните?
Обращаюсь к особисту:
— Пусть председатель комиссии отвечает на мои вопросы, не как представитель подрядчика, а как коммунист.
Оба переглянулись и согласились. Спрашиваю председателя:
— Вы знали о «болезни» слаботочных кабельных трасс на кораблях старше 15 лет?
— Знаю, — отвечает, — но мы же вас перепроверили, и была норма.
Спрашиваю:
— Вы должны были по план-графику приступить к замене трасс в апреле?
— Да, — отвечает, — но все электрики были задействованы на другом объекте.
— Вы поменяли у меня всю аппаратуру на новую?
— Да, — говорит, — поменяли и что?
— А то, — говорю, — что теперь вы пытаетесь прикрыться фиговым листком, а государственные деньги выброшены коту под хвост в данной ситуации. Я радею за боеготовность своего корабля в то время, как вы ищете лазейки, и другого выхода у меня не было, кроме как встать на путь «вредительства», как вы выражаетесь. Меня не волнует, что будет со мной лично, но теперь я спокоен за вверенное мне подразделение, за безопасность и здоровье экипажа.
Засим мы и расстались, предварительно изложив суть события письменно для особиста.
Через несколько дней экипаж вернулся с моря, подтвердив свою линейность. Вместе с командиром поехали в дивизию к начальнику политотдела. По дороге командир было начал меня отчитывать за иголки, но после вопроса: «А как надо было поступить?», — замолчал и только вздыхал оставшуюся дорогу.
Выслушав обстоятельный рассказ, начальник политотдела резюмировал:
— Хорошо, хоть ты беспартийный, шуму меньше будет.
Командиру велел отправляться на корабль, а мне приказал явиться завтра к 9:00 и отправил в особый отдел. Там со мной беседовал начальник и наш куратор.
Разговор был пафосный:
— Где была ваша совесть, товарищ офицер, когда вы пытались навредить нашей стране? Да за эти иголки вас самого надо к стенке наставить, чтобы другим неповадно было!
Я и не думал оправдываться:
— Хотите расстрелять — валяйте! — и вспомнилась присказка: «Больше вышки не дадут, дальше Кушки не пошлют».
Утром я стоял перед дверью Начпо. Через несколько минут он вышел и мы поехали на его УАЗике во Владивосток к члену военного совета. В дороге расспрашивал меня про семью, службу и ни словом не обмолвился о причине нашей поездки. ЧВС, видимо, был проинформирован о моей истории, попросил объяснить мотивы совершённого проступка и, услышав, что мне за державу обидно стало, повёл к командующему. Адмирал Спиридонов, выслушав мои объяснения, встал из-за стола, начал молча ходить по кабинету и через несколько минут изрёк:
— Хороший бы из тебя вышел командир, жаль, что ты химик. Отправляйся в часть, а мы подумаем, что с тобой делать.
В приёмной начальник политотдела велел мне направляться к машине. Сам пришёл минут через сорок, и мы поехали домой, молчали всю дорогу. В Тихасе он меня высадил со словами:
— Завтра быть в части.
Командир ознакомил меня под подпись с приказом об отстранении от должности, а пока решается моя судьба, следить за ходом выполнения работ, но никаких распоряжений не отдавать и документов не подписывать. Неожиданно пришёл Приказ о назначении меня на должность флагманским химиком бригады (47 БКОВР).
На экипажных планёрках и совещаниях я присутствовал, отчитывался, занимался с подчинёнными, но настроение было чемоданное.
Офицеры, с которыми были товарищеские отношения, меня поддерживали, одобряли, и расстались мы по-доброму. Командир поблагодарил за службу, штурман подарил списанные рабочие корабельные часы 5.2-ЧМ, доктор вручил психрометр и набор скальпелей, командир группы КИПиА (знаток контрольно-измерительных приборов и автоматики) отдал свой тестер. К тому времени главный корабельный старшина Хамракулов, ожидая дембеля, настоятельно звал к нему в гости, а мичман Романов презентовал банку красной икры и консервы «Осётр в масле» ломтиками. С доктором и штурманом долгое время поддерживал связь, пока жизнь окончательно не перетасовала наши судьбы.
Командующему Эмилю Николаевичу Спиридонову большое человеческое спасибо! Разобрался в происшествии. Меня не расстреляли прямо в особом отделе, и даже иголки под ногти не загоняли, хотя обещали, сатрапы. Вразрез мнения всех моих безучастных начальников, желавшим растереть начхима в пыль, повысили в должности.
Обидно и больно: через два с половиной года адмирал погиб под Ленинградом в авиакатастрофе с командным составом Тихоокеанского флота. Вечная память!
Написано 14 марта 2022 г.
Спасибо за прочтение.
Благодарю за поддержку! Берегите себя и своих близких.