Одинокий сухонький старичок в старой потертой куртке и кепке с надписью «СССР» стоял на углу дома, удерживаясь одной рукой за его угол, а во второй руке сжимая сумку-сетку, в которой лежала пачка молока и половинка булки хлеба. Старик смотрел на небо, в котором пролетал высоко над ним, огромный авиалайнер, оставляя на собой белую полосу.
- Дедушка, вам плохо? – услышал Тимофей Ильич детский голос рядом с собой.
Старик повернул голову и увидел мальчишку, лет десяти, который с серьезным выражением лица смотрел на него и теребил за край куртки. Тимофей Ильич улыбнулся ему и слегка потрепал за волосы, которые разлетались от легких порывов весеннего ветра.
- Нет, милый, все хорошо, просто на самолет засмотрелся, - с улыбкой ответил он мальчугану, который с удивлением обнаружил, что у старика нет передних зубов. Точней, они были, но всего два или три. Два из них точно были сверху, а вот снизу один… или два. Мальчишка засмотрелся на необычный для его восприятия беззубый рот, который он видел разве что у младшей сестры, которая только-только начала ползать.
Потом мальчишка поднял голову вверх и увидел след от самолета, который уже растворялся в атмосферном воздухе.
- Вы любите самолеты? – зачем-то спросил он у дедушки и снова дотронулся до его куртки, протертой на локтях.
- Когда-то любил, - мечтательно ответил Тимофей Ильич, - я работал с самолетами.
Мальчишка пуще прежнего выпучил глаза, его уже даже не так сильно привлекал беззубый рот старика, сколько была интересна информация, которая из этого рта изрекалась:
- Вы водитель самолета?
Старик захихикал, по привычке прикрывая рот морщинистой рукой, и снова не удержался и потрепал мальчика за шевелюру:
- Нет, что ты! Я не пилот. Я когда-то работал на конструкторском заводе. Занимался сборкой деталей для самолетов.
Мальчик поднял указательный палец вверх, указывая на давно исчезнувший над ними лайнер:
- Для вот таких?
Старик убрал руку, который придерживался за край дома и покачал головой:
- Нет, что ты, таких еще и в помине не было. Ту-154, слышал про такой?
Мальчик отрицательно покачал головой:
- Нет, я Боинг знаю, Эйрбас. А никаких таких с цифрами не знаю.
Старик согласно кивнул головой, давненько было то, о чем он рассказывал этому юнцу, которому тоже было интересно то, что и когда-то было делом всей жизни Тимофея Ильича.
- Сережа! Домой! – послышался женский голос с одних из балконов во дворе, и мальчишка, взмахнув на прощание рукой, побежал в сторону своего подъезда.
Тимофей Ильич посмотрел вслед мальчику с улыбкой, а потом снова прикоснулся рукой к стене своего дома. В этом доме он прожил без малого шестьдесят лет, каждый кирпичик, каждая трещинка, каждый слой краски на нем был ему знаком. Надо же, как пролетело время! Как тот самый авиалайнер, который уже, набрав крейсерскую высоту, несся в сторону какого-нибудь города, находящегося в тысячах километров от их двора, над которым он был еще с минуту назад.
Медленно, стараясь не раскачиваться и не надавливать на ногу, коленка на которой нестерпимо болела, Тимофей Ильич направился к своему подъезду. Завтра снова придется идти к врачу, колено не дает покоя уже больше недели, особенно мешая крепко спать по ночам. Стариковский сон и так очень чуток, а тут нестерпимая боль, от которой не помогают ни мази, ни таблетки.
Тимофей Ильич зашел домой и сразу присел на табуретку в прихожей: она стояла там специально, чтобы он мог отдохнуть после подъема на третий этаж. Раньше он взбегал на него в считанные секунды, а теперь ему требуется около десяти минут, чтобы преодолеть несколько лестничных пролетов. Сетку с продуктами он положил на пол, вытягивая вперед больную ногу и растирая колено, которое беспощадно ныло, заставляя кривиться от боли.
Навстречу Тимофею Ильичу вышел его старый пес, лабрадор Персик, которого старику подарила на семидесятилетие внучка. Псу недавно исполнилось уже десять лет, довольно немало для собаки его породы, но так немного по меркам человеческой жизни.
Тимофей Ильич потрепал пса за ухом и сказал ему грустным голосом:
- Ты уж прости, Персик, что не гуляю с тобой, сил нет совсем. Вечером зайдет Любовь Львовна, она тебя возьмет.
Персик, будто поняв слова хозяина, послушно пошел в комнату.
Тимофей Ильич снял ботинки, которые уже давно просились на помойку, взял один из них в руку и покачал головой: дырка на подошве, несмотря на его попытки залатать ее при помощи дерматина, уже давно снова зияла, напоминая своему владельцу о его нищенском существовании и невозможности даже купить новую потребную обувь.
Когда умер муж Любови Львовны, она вежливо предложила соседу вещи покойного мужа: тот любил франтить до самой смерти, и одежда, и обувь – все было высшего качество и в отличном состоянии. Но Тимофей отказался: ему чудилось в этом какое-то кощунства, да и привлекать на себя смерть благодаря вещам усопшего он тоже побоялся.
- Тогда давайте я вашего пса буду выгуливать, - предложила соседка, - все равно гуляю со своей Шаней, и ваш будет прогуливаться. Ему же тоже движение нужно, а то совсем зачахнет.
Это предложение соседки Тимофей Ильич принял с благодарностью, и теперь каждый вечер в его дверь раздавался звонок, и старик передавал поводок с подпрыгивающим от нетерпения Персиком доброй соседке.
Иногда она приносила Тимофею супчики, картофельное пюре с мягкой паровой котлеткой или детские мясные пюре, которые после отъезда оставляли ее дети, которые часто навещали мать с грудными внуками.
Тимофей Ильич и это принимал с благодарностью: ему было неловко брать еду, но он очень сильно хотел питаться вкусно и без вреда для своего рта, а покупать мягкое мясо, а уж тем более, детское питание, было ему не по карману.
На завтрак он обычно размачивал в молоке кусочки батона, на обед варил суп с куриным кубиком и вермишелью, а на ужин пил кефир и готовил молочную кашу: гречневую, манную или рисовую. Этого старику хватало для того, чтобы не умереть с голода, содержать своего пса и платить коммунальные платежи: на большее пенсии не хватало.
Как-то раз, еще в самом начале их общения с Любовью Львовной, женщина спросила у Тимофея Ильича о том, есть ли у него семья и дети. Тот не стал обманывать добрую женщину и честно рассказал, что первую семью оставил ради большой и светлой любви, а вторая жена умерла, родив мертвую дочь. Так он и остался один. Дети от первого брака, воспитанные брошенной им матерью, не стремились к общению с отцом-предателем, а он и не претендовал на их помощь. Сам крутился-вертелся, после ухода с завода на пенсию подрабатывал то дворником, то разнорабочим, пытался наладить отношения с какой-то хорошей женщиной, но она уехала к своей дочери в Санкт-Петербург, а потом уже было и не любви и личного счастья.
- Неужели у вас совсем никого нет? – всплеснув руками, спросила Любовь Львовна.
- Есть у меня Персик и мои ученики из авиастроительного техникума, которые заглядывают ко мне изредка, помогают по дому, на дачу мою меня возят, я там до сих пор весной и летом копаюсь, с соседями общаюсь.
Любовь Львовна жалела старика и помогала ему, чем могла: едой, прогулкой с собакой, покупкой необходимых для него, но очень дорогих лекарств.
Разогрев суп с вермишелью, Тимофей Ильич присел на стул в кухне и посмотрел на своего пса, которого ему когда-то подарила внучка. То был единственный подарок от его родственников, которые пытались наладить отношения с отцом.
За несколько дней до семидесятилетнего юбилея в дверь Тимофею Ильичу позвонили. Он открыл дверь и увидел за порогом незнакомую женщину, которая держала за руку девочку лет семи.
- Вы к кому? – вежливо спросил старик, разглядывая незнакомых ему, но весьма приятных дам.
- Мы к тебе, деда, - выпалила малышка и сделала шаг в сторону его квартиры.
Тимофей Ильич посмотрел на женщину и понял, что перед ним стоит его родная дочь. Та, которую он оставил тридцать лет назад, и которая теперь стояла перед ним, держа за руку его внучку. Ирина была очень похожа на свою мать.
- Что же, проходите, - Тимофей Ильич отошел в сторону, впуская в свой дом дочь, которую не видел тридцать лет, и внучку, которую не видел никогда раньше.
Ирина не стала долго мешкать и сразу сказала отцу:
- Мама умерла сорок дней назад. Я думаю, что тебе надо об этом знать.
Тимофей Ильич с грустью вздохнул, вспоминая свою первую жену, а потом свое нестерпимое желание вернуться к ней после смерти своей второй супруги. Но все его попытки были отрезаны на корню: гордая женщина не простила бывшего мужа и даже факт того, что он остался вдовцом и потерял ребенка, никак не отразилось на ее решении.
- Мне жаль, - тихо ответил Тимофей Ильич, вспоминая свою первую жену и то, как рождались его дети, которым он радовался и после разлуки с которыми горевал. Но он четко понимал, что, сделав выбор в пользу другой семьи, в прежней ему не стать родным снова: дважды в одну реку не входят.
- Жаль тебе, как же, - съязвила Ирина, - если бы было жаль, ты бы хоть на похороны пришел.
- Я же не знал, - опешил Тимофей Ильич и увидел на лице дочери жесткость и уверенность только в своей правде. Правда отца ее не интересовала.
- Ты пришла, чтобы обвинять меня в чем-то? – спросил старик, глядя в решительное и полное ненависти лицо дочери. – Ты уж извини, но жизнь меня уже наказала.
- Только не надо жаловаться на судьбу, которую ты выбрал сам, - отмахнулась Ирина и мельком взглянула на свою дочку, которая внимательно слушала их разговор и смотрела на деда с зарождающейся жалостью.
- Тогда зачем ты здесь, если не за этим? – спросил Тимофей Ильич, не желающий выслушивать плохие слова в свой адрес в присутствии маленькой девочки, которую он полюбил всем сердцем, как только увидел на пороге своего дома.
- Я хочу, чтобы ты завещал свою квартиру мне. Мать оставила после себя завещание: свою жилплощадь она завещала брату Митьке, а я осталась на бобах. Митька живет как сыр в масле, а у меня две дочери: одной вот семь, вторая уже школу заканчивает, а у меня ипотека и муж ушел год назад. Мужичью сущность не переделать.
Лицо Ирины скривилось при упоминании обо всем мужском роде.
- Я не смогу этого сделать, - холодно ответил Тимофей Ильич.
Лицо Ирины налилось кровью:
- Почему же это? И тут поступишь, как последний подонок? Оставишь внучек без крова, без возможности жить отдельно?
Тимофею Ильичу стало неприятно слушать этот пустой разговор, к которому он не был готов и испытывал чувство неприязни к своему собственному ребенку. Неужели и эту девочку, имя которой он еще даже не знает, мать привьет такое же потребительское отношение ко всему? Неужели она не научит дочь прощать чужие ошибки, рискуя потерять счастье, совершив свои собственные промахи в жизни?
- Я не хочу, чтобы ты смерти моей ждала. И эта прекрасная девочка тоже. Ты ведь моя дочь по документам? Вот умру – по закону все тебе и перейдет.
- Митька тоже твой сын, ему тоже полагается, - настаивала на своем Ирина, недовольная решением отца.
- Значит, будет суд, на котором ты докажешь, что имеешь больше прав. Ира, я не буду писать завещания, ты уж прости меня.
Женщина резко поднялась с продавленного дивана и схватила за руку девочку:
- Пошли, Машуля, дедушка нам отказал.
- Дедушка хороший, - тихо сказала девочка, но мать резко дернула ее за руку и потянула к выходу.
- Конфеток хоть возьмите, - пытался быть гостеприимным, вслед сказал Тимофей Ильич.
- Обойдемся, - резко ответила Ирина и с грохотом захлопнула за собой дверь.
А в день семидесятилетия Тимофея Ильича, когда в его маленькой квартирке собрались его немногочисленные друзья, соседка Любовь Львовна, да пара учеников из техникума, в дверь снова раздался звонок.
Тимофей Ильич, увидев стоявшую за дверью Машеньку с щенком в руках, просто обомлел.
- Деда, бери быстрей, он тяжелый, - протягивая щенка, пропищала внучка.
Тимофей Ильич принял из ее рук теплый пушистый комочек и махнул головой:
- Зайди, чайку с тортиком попей.
Девочка замотала головой:
- Мама внизу ждет. Это тебе от меня подарок. Его Персиком зовут. Ты хороший, и я тебя поздравляю с днем рождения.
Девочка побежала вниз, а Тимофей Ильич долго сжимал в руках мягкий теплый комочек, вдыхая его запах, а слезы с его глаз капали на курчавую шерсть собаки и сразу же впитывались в нее. Никогда Тимофей Ильич не получал такого дорогого сердцу подарка.
Автор: Юлия Бельская
