Иван стал перелазить через жену, кровать жалобно заскрипела и развалилось с грохотом. Анна рассмеялась в голос, за ней Иван. И вдруг они услышали жалобный стон, словно собака вдали скулит.
Анна все больше проникалась к Ивану жалостью и какой-то нежностью, как к неразумному ребенку. Привыкла спать с ним в одной постели, к запаху его привыкла. Иногда он не мог заснуть и уходил на улицу курить. Постель без Вани казалась Аннушке холодной.
Она бы не против, если муж обнял ее, может поцеловал разок. Мишане исполнилось полтора месяца, Иван мог бы уже исполнять свои супружеские обязанности. Однако, он как будто боялся чего-то. Ложась спать, отворачивался к стенке, ворочался, курить выходил. Короче говоря, мучился мужик, но Анну не трогал.
В Анне просыпалась Нюрка. Да, что же это такое? Как Ванька смеет отворачиваться от нее. Она к нему всей душой, можно сказать, всем телом, а он монахом решил прикинуться.
Помылись в субботу в бане, как обычно, Анна с сыном и соседкой, Иван отдельно, сам по себе. Не пожалела Аннушка духового мыла, пахнущего ландышем, все тело им помыла. Рубашку ночную после бани надела, из белого батиста, розовыми цветами на груди вышитую. Не пожалела для такого случая
Иван возлежал на кровати, на чистом белье, выполосканном на роднике, высушенном на ветру, пахнущим летом. Анна собиралась укладывать сына
- Ваня, больно сильно ты печь протопил. Жарко. Я, пожалуй, сниму платье, ты, это, не смотри на меня, ладно?
Промолчал Иван, словно не слыхал, только слюну сглотнул. Села Нюра не на кровать, а на стул, чуть поодаль. Стала грудью кормить. Жаль, что у Ивана только один глаз, а то прожег бы взглядом ее насквозь.
Никогда он не видел такой красивой женщины. Сидит Аннушка на стуле, закатный розовый свет падает на нее из окна. Рубашка на ней тоже кажется розовой, просвечивается насквозь. Красивая рубашка, а под ней ничего нет. Только распущенные золотистые волосы ниспадают вниз, прикрывая некоторые части ее тела.
Наелся Мишенька и уснул. Анна наклонилась над колыбелью, уложила сына и плавно опустилась на кровать.
- Рановато ложиться, вроде еще светло, но неохота после бани в огород идти. Пожалуй, ляжем сегодня пораньше спать.
Укрываясь одеялом, она совершенно случайно коснулась рукой Ивана за то место, которого касаться порядочной женщине никак нельзя.
Иван все-таки не Ангел, он мужик, зачем ему порядочность в таких делах? Он натерпелся, лежа рядом с женщиной, которую поклялся не трогать, пока она об этом не попросит, но в этот миг забыл про все свои клятвы и зароки. Про мать забыл, что за печкой дремлет.
Обнимал он жарко свою Аннушку, трогал, без зазрения совести, за все запретные места. Он стонал, рычал, не мог налюбиться. Анна не отталкивала, наоборот, обхватывала руками и ногами, целовала, шептала: «Ванюша, милый!» От этого жаркого шепота Иван просто разум терял.
С Анной творилось что-то невероятное. Все повторилось, звезды в небе, Луна и счастье любить мужчину, которое дается не всем. Наконец, она устала и взмолилась
- Ванечка! Я больше не могу, у меня не осталось сил, пожалей свою женушку. Давай, отдохнем!
- Ты ж моя золотая, измучил тебя одноглазый черт!
- Не говори так, ты самый лучший, хорошо, что ты на мне женился.
- Да? А я ведь не хотел с тобой расписываться, думал, все равно бросишь меня.
- Дурачок! Таких мужиков, как ты, не бросают. Только, смотри у меня, не возгордись! А то, знаешь мой характер!
- Знаю, притерпелся уж. Можно я схожу покурить? Отпустишь?
- Иди уж, курильщик, покури. Скоро я тебя отучу от этого дела.
Иван стал перелазить через жену, кровать жалобно заскрипела и развалилось с грохотом. Анна рассмеялась в голос, за ней Иван. И вдруг они услышали жалобный стон, словно собака вдали скулит.
Анна выпуталась из одеяла, выползла на пол. При свете Луны она увидела свекровь, сидящую на полу, возле печки. Интересно, сколько шагов от ее топчана до этого самого места?
- Ванечка! Радость-то какая, матушка наша ходить начала.
- Правда, что ли? Мать ты чего тут делаешь, как ты дошла?
- Не дошла, доползла. Помоги, унеси меня на топчан.
- Чего приползла? Чего тебе надо тут?
- Да, это я спросонья, наверно. Ведро искала может.
Анна успела натянуть платье, включить свет.
- Ой, как хорошо вышло. Если ты, матушка можешь ползать по дому, то до сеней доползти точно сможешь. Там и будет стоять твое ведро. Ваня, помоги ей.
На другой день Иван починил кровать, она просто рассохлась от времени. Молодые стали проводить свои ночи в чулане, чтобы не мешать матери спать, конечно, забрав с собой и Мишутку.
Анна убрала ведерко из-под топчана свекрови и поставила в сенях, только на ночь возвращая его на место, под топчан. Дома стало чище, неприятный запах почти исчез.
Это лето стало для Анны настоящей борьбой. Она работает, как проклятая. Встает с утра, натаскает воды, пока муж дома. После приберет в избе, на ребенка постирает, обед приготовит, в огород пойдет. Положит сына в ящик, застеленный сеном и работать. Похнычет бедный мальчик, да и перестанет.
Болит душа у Степаниды за соседскую сноху, жаль ее, Мишутку жаль. Иногда она забирает мальчика на часок, а то и на два. Надо бы надоумить Анну, пусть бы меньше надсажалась, всех дел не переделаешь. Никто каждый день в избе полы не моет.
Зашла Степанида к соседям в огород, нет Аннушки. Собиралась ведь картошку полоть. Испугалась Степанида, уж не заболел ли малой? Вошла в дом, а там Авдотья, в сундуке Нюрином копается. Степанида сходу
- Ты чего там делаешь? Зачем в сундуке Анны копаешься?
- Тебе какое дело? Мой дом, значит, что в этом доме есть, все мое. Поняла?
- Я-то поняла, поймет ли Анна?
- Что ты за затычка в каждую дыру? Недаром говорят, строишь дом, выбирай соседа. Зря мы дом рядом с твоим поставили. Всю жизнь ты стараешься мне насолить.
- Посмотреть надо, кто кому солит. А ты, выходит ходишь ногами? Я так и знала. Все расскажу Ивану и Анне. Где она?
- К председателю колхоза пошла.
- Зачем?
- Не твое дело. Чего встала, иди отсюда.
- До свиданьица, соседушка! Не к тебе я хожу, а к Анне. К тебе бы я ни левой, ни правой ногой не ступила.
Степанида хлопнула створкой ворот и двинула вдоль по улице в сторону колхозной конторы, возмущенно бормоча себе под нос. Увидев, идущую навстречу Анну с ребенком на руках, она остановилась и села на скамейку возле ворот Крякиных.
Анна дошла до нее, села рядом
- Теть Степанида, ты куда это направлялась?
- Тебя, горемычную ищу. Куда тебя носило?
- К председателю колхоза ходила. Два дня подряд говорила Ивану, мол попроси у Василия Иваныча выбракованного теленка. В счет трудодней. Ирина говорила, что его все равно прирежут. Я бы выходила, корова своя была бы.
А он, мол хлопотно это, кормов сколько надо, налог еще за нее платить! На какие трудодни зерно будем получать, если теленка возьмем?
Все равно Иваныч не дал. Если бы мы вдвоем в колхозе работали, другое дело. Как я пойду работать, куда Мишаню дену? Не ладится у меня жизнь, тетя Степанида. Как ни стараюсь, не двигается ничего с места.
Лето пройдет, на зиму у нас нет на мясо никого, даже курицы несчастной, даже гуся. Как без мяса? Мужика кормить надо. В колхозе мясо дают только на праздники, да, когда полудохлую скотинешку прирежут.
- Ты, Анна, больно многого сразу хочешь. Не надрывайся, всему свое время. Вот что, у Никитичны коза и три козочки. Должно быть обгулялись. Никитична говорила, что резать жалко. У нее две дочери на выданье, а у тебя сундук добра. Сходим к ней, поговорим, может сможешь выменять козочку на что-нибудь из своего приданного.
- Теть Степанида, может и правда так сделать? Все же молоко свое будет. Я сегодня же с Иваном поговорю.
- Поговори и проверь свой сундук. Сегодня свекровь твоя в нем шарилась. От нее всего можно ожидать. Может стащила что-нибудь, может заклад подложила.
Продолжение здесь: Глава 42