Сырые, сухие, белые
Это было в 1956 году. Хорошее выдалось лето - и жаркое, и с дождями. Откликнувшись на тепло и сырость, густо полезли грузди. И других грибов в нашем лесу бывало полно, но всяких там синявок-сыроежек, подосиновиков, подберёзовиков в посёлке почему-то не признавали. Особым почётом пользовались грузди - сырые, сухие, белые.
Как только пошёл первый слой, лесник дядя Вася Шапоренко объявил приём груздей, установил цены за первый сорт, второй, третий. Тогда на рубль можно было съездить в райцентр Вятские Поляны туда и обратно да ещё пообедать в столовой. Люди искали любую возможность подзаработать, а тут деньги, можно сказать, даром будут давать.
Я, наверное, был первым, кто утром следующего дня отправился в лес. Он через метров двести от нашего дома начинался сосновым бором и незаметно переходил в смешанный. Я знал одну груздёвую полянку - не доходя до Шемакской фермы, всего в километрах полутора. Направился туда напрямик, но далеко уйти не удалось - вдруг почувствовал, как под голой пяткой что-то хрустнуло, не сильно и не звонко, как сучок, а как-то глухо, словно где-то внутри меня.
Я осмотрелся - вокруг угадывалось множество еле заметных бугорков. Кончиками пальцев осторожно приподнял хвою с самого ближнего ко мне - словно в гнёздышке лежал беленький кружок, обсыпанный крошками земли и крапинками высохшей хвои. Словно новорождённый птенец дожидался - бери меня скорей! Я срезал осторожно шляпку, сдул с неё мусор, положил в ведро. Сначала считал: первый, второй, третий, четвёртый. Но скоро потерял счёт, а когда прибрал весь выводок, оказалось, что у меня набралось с четверть ведра. Я засмотрелся - ровненькие, словно их столяр дядя Гриша выточил на токарном станке. Но долго любоваться было некогда, я поспешил на своё заветное место. И почти сразу вновь пришлось остановиться - опять грибная семейка, а после неё - ещё.
Первый сорт
Ведро я набрал быстро и дома удивил всех. Правда, мыть их пришлось гораздо дольше, чем собирать, но зато, когда я принёс их леснику, ахам и охам не было конца.
- Без всяких слов - первый сорт! - сказал дядя Вася. Он опрокинул моё ведро в новую белую пузатую бочку, обсыпал грузди крупной коричневой солью и какой-то зеленью. Делая всё это, не забывал расспрашивать меня: далеко ли ходил, в каком месте напал на грибы, много ли было исхожено? Я был рад, что со мною разговаривают по-взрослому, и старался отвечать как можно подробнее. Наконец лесник взялся меня рассчитывать. Кажется, он меня не обманул, я получил в руки больше трёх рублей - деньги для меня огромные. И ведь, считай, ни за что - сходил в лес, погулял в своё удовольствие, попутно пособирал грибы.
- Приноси ещё, - сказал мне лесник вдогонку, когда я уходил со двора.
А я и так уж собирался идти. Но сначала зашёл домой и отдал деньги деду. Отдавал в присутствии бабушки, пусть видит, какой у них старательный и честный внук!
И во второй раз я хотел добраться до своего заветного места, но пошёл немного по другому пути и опять набрал ведро, не доходя до полянки. И эти грузди дядя Вася Шапоренко принял у меня по первому сорту.
- Так ты один все деньги заработаешь, - сказал он громко, чтобы его слова слышали все. А во дворе были ещё люди, больше женщины, они тоже пришли сдавать грибы. - Вы посмотрите: один к одному, да как чисто вымыл! - не переставал хвалить меня лесник.
- И правильно делает. Чем лодыря гонять, лучше в лес сходить. Глядишь, дедушка ему к школе костюм купит, - сказала тётя Зоя, наша соседка.
Она относилась ко мне как-то по-особенному, можно сказать, даже по-родственному, может, потому что я, в отличие от других мальчишек, не бездельничал, а всегда был занят делом: смотрел за гусями, собирал для них корм, пас бычка Быньку, сейчас вот ходил за грибами. А если уж ничем иным не занимался, то читал книгу.
Почти на месяц сбор грибов стал моим основным занятием. До этого я различал лишь грузди и волнушки, а в то лето узнал и другие: лисички, рыжики, чёрные грузди, отличал съедобные опята от ложных. Самыми чистыми были волнушки и лисички - их и мыть-то не надо было. Жаль только, попадались они редко.
Лесные секреты
В лес я ходил каждый день утром и после обеда. И каждый раз замечал: стоило мне оказаться в окружении могучих деревьев, как во мне что-то незаметно, но сразу менялось - настороженный и чуткий лес окружал своими ароматом, наполнял спокойствием, заставляя забыть заботы и даже обиды. Я наблюдал, как меняется лес: видел, как набрали силу и распускались широкие листья папоротника, как зарастают травой тропинки, как от огромного муравейника всё дальше и гуще растекаются муравьиные ручейки.
Я забредал в такую глухую чащу, где под мрачными елями должны были жить только лешие и ведьмы. По спине невольно пробегали мурашки, и, постояв минуту-другую, я торопился поскорее выбраться оттуда.
Утром в лес я заходил осторожно, чтобы невзначай не наступить на сучок, шёл тихо, чтобы резкими движениями не напугать ящерицу на пеньке, которая то ли ловила первые лучи солнца, то ли вышла на охоту и караулила добычу. В утренний час хорошо думалось и казалось, что в мире нет ничего плохого, нет плохих людей, пьяниц, драк, все живут как родня.
Я любил, выйдя на полянку, сесть на пень или сваленное дерево, прислушаться к шуму крон, присмотреться к листве под ногами, стараясь запомнить зелёного длинноусого жучка в широкой расщелине сосновой коры, гусеницу, взбирающуюся по тонкому стволу осины. Солнечный свет широкими потоками проливался между верхушками деревьев и медленно скользил по листьям папоротника, бронзовым стволам сосен, прошлогодней хвое и листве, отогревая после ночной прохлады всё, что попадалось на пути. Под этими лучами быстрее бегали муравьи, ярче распускались скромные лесные цветы.
В первые дни сбор груздей больше походил на работу: я шёл за ними, потому что хотелось заработать. Но чем больше узнавал лес, тем чаще мои походы напоминали игру. Идёшь-идёшь - и вдруг из-за дерева покажется подосиновик, как будто он прятался от меня и вот решил выглянуть. Наклонишься, чтобы срезать его, толстоногого, прикрытого маленькой тугой оранжевой шляпкой, а краем глаза заметишь подберёзовика, прикрывшегося только что опавшим листом. Чуть поодаль, под широкими ветвями огромной ели взгляд ухватывает выводок волнушек с головками с копейку, видно, народившихся только что, в эту ночь. А в том, что грибы появляются на свет ночью, я не сомневался, потому что ещё только вчера проходил по этому месту и ни одного из них здесь не видел. Волнушки походили на малышей, убежавших из дома, испугавшихся чего-то и сбившихся в кучу, а самый большой и самый, наверное, смелый грибок поодаль - его то ли поставили в дозор, то ли он был у них за старшего, словно звал своих братишек и сестрёнок: «Не бойтесь, здесь никого нет».
Главная деревня
Скоро грибы пошли на убыль. В тот день утром я надел чистую рубаху, хорошие брюки, слазил на сеновал, где под средним стропилом была спрятана металлическая коробочка из-под грузинского чая. Признаюсь, я хоть и отдавал грибные деньги деду, но десять-двадцать копеек каждый раз оставлял себе, складывал в копилку.
Высыпав своё богатство в фуражку, я пересчитал - сумма получалась солидная. «Должно хватить», - решил я. Сказал бабушке, что хочу сходить в Виноградово, узнать, не пришли ли учебники для пятого класса, а сам побежал в Омгу.
Омга считалась главной деревней в округе - здесь были сельсовет, почта, заготконтора, ещё какие-то конторы. Я спешил в магазин. Среди жителей окрестных деревень он пользовался славой богатого. Если в магазине, скажем, в Виноградове или Шемаке, чего-то не было, то уж в Омге оно обязательно находилось. Столько товара было в магазине! Справа, как зайдёшь, прилавок и полки набиты мануфактурой - шёлк, ситец, драп, ещё что-то. Рядом - одежда зимняя, летняя, платья, брюки, костюмы. Дальше шла обувь: кирзовые сапоги, ботинки, женские туфли наполовину из коричневой кожи, наполовину из брезента, лёгкие тапочки синего цвета горой лежали прямо на полу. Тут же рядом стояли ящики с гвоздями, скобами, топорами. Левую половину магазина занимали банки с джемами, повидлами, бочки с селёдкой, растительным маслом, ящики со сливочным и топлёным маслом. Здесь же продавали хлеб - пекарня стояла в овраге, недалеко от магазина, хлеб привозили в большом деревянном фургоне на лошади.
Две полочки
Между банками с джемом и рыбными консервами были две полки, выделенные под необычный товар - книги. Больше было тонких, с картинками на мягких обложках. Я уже знал, что в конце этих книг обычно писалось: «Массовая серия». Мама как-то привезла мне из Вятских Полян сборник рассказов Горького, на обложке были нарисованы сидящие рядом мужчина и женщина. Когда я прочитал книгу от корки до корки, понял, что картинка относилась к рассказу «Супруги Орловы».
Народу в магазине, как всегда, было много. Я стоял напротив книжных полок и терпеливо дожидался, когда все разойдутся. Наконец остались только три женщины, они о чём-то громко говорили по-удмуртски, перебирая ткани.
Продавец тётя Нюра подошла ко мне.
- Я заметила, ты давно тут стоишь. Что хочешь? - спросила она.
- Книжки посмотреть.
Мне показалось, что она нисколько не удивилась, по одной начала показывать мне книжки - тоненькие, мною читанные. Продавец брала книжку и спрашивала, о чём в ней написано. В двух-трёх словах я говорил о содержании почти каждой, а потом набрался смелости и попросил показать книги потолще.
- Какую тебе? - спросила тётя Нюра.
- Вон те две, голубые, - я показал на толстые книги, на корешках которых золотом было вытиснено название.
- Они ведь дорогие, - предупредила тётя Нюра, подавая книги.
- Деньги у меня есть, - сказал я.
- Откуда они у тебя? Украл, наверное? - раздался вдруг за спиной неприятный женский голос.
Я даже вздрогнул. Обернулся - сзади стояли те три женщины, которые рассматривали ткани.
- Я грибы сдавал. И накопил, - сказал я с обидой. На какое-то мгновение это чувство захватило меня: разве можно во время такого святого дела, как покупка книги, подозревать человека в воровстве?! Но его тут же развеяла тётя Нюра.
- На книги воровать не будет, - сказала она. И, улыбаясь, спросила: - Ты с торфа, что ли?
- Ага.
- Чей?
Я назвал имя деда. В округе его хорошо знали. В магазин он тоже приходил часто, товаров брал помногу: если макароны, так весь ящик, сахар - целый пуд, ткань - больше десятка метров. Семья-то у нас большая, шесть человек. Услышав имя деда, женщины ни о чём расспрашивать больше не стали и отошли.
Сверху книги успели чуть запылиться, они были увесистые и приятно оттягивали руки. Я быстренько отсчитал деньги, сказал тёте Нюре спасибо и, прижав покупку к груди, вышел из магазина.
Драгоценность
Домой я не бежал, а летел. Дорога шла вдоль леса, и я не удержался - нашёл полянку, сел на пенёк, чтобы внимательнее рассмотреть свои драгоценности.
«А. Степанов. Порт-Артур. Государственное издательство художественной литературы. Москва. 1955 год», - читал я про себя. Сдано в печать, подписано к печати, тираж - всё мне было интересно. Я раскрыл книгу и медленно вдыхал её аромат. Сколько раз на дню я представлял себе эти минуты: как зайду в магазин, буду выбирать книги, как понесу их домой. Всё казалось, что не дождусь этого часа, что книги купит кто-нибудь другой. Однажды даже не удержался и сбегал в Омгу посмотреть, стоят ли они, мои ненаглядные.
Название подсказало, что книга - исторический роман. Я не ошибся. «Порт-Артур» я прочитал залпом, а через несколько лет перечитал ещё раз.
С тех пор прошло много лет. Сейчас у меня своя неплохая библиотека. На отдельной полке я держу самые дорогие моему сердцу книги: это сборники В. Астафьева, В. Солоухина, Д. Лондона, А. Дюма, А. Пушкина, С. Есенина... Среди них выделяются корешки двухтомного «Порт-Артура» - стального цвета, с названием золотого тиснения. Когда я беру в руки эти книги, вспоминаются грибное лето 1956 года, моё счастливое безоблачное детство.
Газимзян САБИРОВ.
