Валентина копалась у себя на участке, весна в этом году ранняя, конец марта еще только, а уже сошел весь снег.
Понятно, что еще холода вернутся, но пока пригревало солнышко, да так, что Валя вышла на улицу и захотела что-то поделать, подпереть повалившийся забор, починить дровяник.
Надо будет завести курочек и поросенка, а еще собачку и кошку..
- Хватит, нагулялась, - усмехнулась женщина своим мыслям, все хватит…
Захотелось уже быстрее вспахать огород, заняться грядками, вдыхая запах родной земли, как в детстве, разуться и босиком побежать по свежевспаханному огороду, утопая по щиколотки во влажной и теплой, мягкой, как пух, землице.
Еще поживем, — кому - то неведомому сказала вслух Валентина
-Здравствуйте!
Женщина вздрогнула, у калитки стояла девушка, смахивающая на подростка, совсем ребенок.
-Здравствуй, — бросила сухо Валя
- Я квартиру ищу, вы не сдаете случайно комнату.
-Да не собиралась, а на что тебе
-Да вот, хотела снять комнату, в общаге не хочу жить, там пьют, курят. Парни шастают
-Да и сколько же платить собираешься?
-Пятьсот рублей…больше у меня нет
-Ну что ж, заходи в дом. Как зовут – то?
-Оля...
-Оля, значит. Ну… Оля, зачем пожаловала- Валентина в упор смотрела на девушку
-Я… Я комнату…
-Не ври мне, Оля. Зачем пожаловала, говорю?
Молчит девушка, собирается с мыслями.
-Ну, слушаю. Если украсть, так у меня нечего, говори, кто тебя послал?
-Никто, я сама. Я… Вы … Вы Головина Валентина Ивановна?
-Она самая, а тебе зачем?
-Вы… Ты не узнала меня, - переминаясь с ноги на ногу, -мама, это я, Оля, твоя дочка
Валентина села на стул, выпрямила спину, на ее огрубевшем от ветра и мороза лице не дрогнул ни один мускул.
-Оля…-почти прошептала женщина, — дочка, значит, Олюшка.
- Да, мамочка. Это я. Они мне не давали в детском доме твой адрес, представляешь, говорили не положено. А я, я подговорила учительницу, она знаешь какая хорошая у нас в техникуме, она мне помогла, запрос сделали, и вот…твои имя, фамилию и отчество узнали, а потом мы адрес …сами нашли…и вот я здесь.
Валентина сидела, не шелохнувшись, по ее щекам текли слезы
-Оля, Олюшка…доченька…
-Мамка, мамочка, —девочка бросилась на шею женщине, — как долго я тебя искала. Я письма писала, а они смеялись, говорили что бросила, что отдала, как вещь…А я верила, мамочка, что найду.
Валя несмело обняла плачущую девушку, ее огрубевшие руки с сухими мозолями цеплялись за вязаную кофточку Оли.
Сидят, обнявшись, ни о чем говорить не хочется, все и так ясно.
Есть для чего жить, есть… Он послал, Он сжалился, не все потеряно…
Она глупая, совсем уже умирать собиралась, а тут доченька, Олюшка…
-Мама, у меня парень есть.
- Парень говоришь?
-Ага. Мама, он такой хороший. Его Славой зовут, он такой…Он с тобой познакомиться хочет.
-Я сейчас просто не знаю, - Немного помолчала. – Вот такая взрослая ты меня нашла. Сразу ты и твой парень, в голове не укладывается…
Валентину нельзя назвать кукушкой. Да, родила она девочку и оставила не по своей воле. Встречалась с женатым, обещал бросить жену. А вот когда пришло время рожать, тут все и выяснилось.
- Ни ты, ни твой ребенок мне не нужен. – И куда ей идти с маленькой девочкой? Ни кола, ни двора. Мать далеко, и то, вряд ли примет ее, она у нее очень строгая.
Ругали женщины по палате, уговаривала врач, санитарочка, но другого выхода не видела Валя. Все-таки написала отказ. Были тяжелые девяностые. И туман рассеялся, в голове настало прояснение.
- Погоди, Олюшка, а лет-то тебе сколько?
- Восемнадцать, - с радостью на лице ответила девушка.
- Восемнадцать, говоришь? А моей Оленьке уже должно быть двадцать девять… – И пристально посмотрела девушке в глаза. – Чего-то ты мутишь. А ну, говори всю правду.
- Я правду говорю, мамочка, - девушка съежилась, как от холода.
- Не верю, только не пойму, с каким умыслом ты пришла, да еще парня привела. Шли бы в дом побогаче, там есть, что украсть.
Долго сидела Валентина, переваривала в своей голове свалившееся на нее, сначала приняла, обрадовалась… Но не сходится… И выгонять девчушку не хочется, что-то проснулось в ее душе.
- Но, веди, что ли, своего парня. – Оля прямо взлетела от радости и выскочила. Валя слышала ее слова:
- Семен, заходи, кажется, поверила.
Сначала испугалась, что мошенники, хотела запереть дверь на засов, но не успела… На пороге стоял такой же щупленький молодой человек, весь его вид говорил о том, никакого злого умысла у него нет. Какой-то простодушный, что ли.
Что было, тем и накормила.
- Приодеть вас надо, что-то вы без вещичек.
- Есть, все у нас есть, мамочка, они в камере хранения на вокзале, мы не были полностью уверены, что найдем тебя.
Сердце Валентины растаяло, отогрелось. Жить захотелось с тройной силой, за все годы, за все то, прошлое постыдное, что забыть старается женщина, и только ночами иногда, как накатит, как захлестнет, что стон не может сдержать.
- Живите, буду свой грех искупать. – И обоих прижала к себе. Ее сразу охватило какое-то непонятное доселе чувство. Может, и ее дочку кто-то так же прижимает…
- Вон она какая любовь-то материнская, спасибо тебе, Господи. Спасибо, что дал почувствовать, - несколько раз повторила про себя Валентина, глядя на образ в углу.
Семен оказался парнем хозяйственным, вес забор ей поправил, отремонтировал дровяник, старый сарай под поросенка, даже из всякого хлама сделал будку для собаки. Валентина смотрела на приобретенных детей и понимала, чего лишила себя на долгие годы.
Через неделю ее дети, именно так стала называть их Валентина, уехали с обещанием часто приезжать. У Семена уже есть квартира, государство ему выделило, как сироте, а Оля ждет своей очереди.
Все хорошо у Валентины, да только что-то жечь стало часто в груди.
Оля тут же маму отвезла в больницу, врачи развели руками.
-Поздно, мы бессильны
-Доктор, доктор, как так-то, она…она …моя мама…
-Я понимаю, простите
Должна же открыть всю правду дочери, а то так и умрет с грехом.
-Доченька, я сказать хочу, ох тяжело, ох не перебивай,милая… Я не мама твоя, Оля. Там что-то напутали, а, может, однофамильцы. Прости…
-Мама! Мамочка, никогда так и никому не говори, слышишь Ты моя, даже слышать не хочу, моя мама, мамочка. Поняла?
И Валентина рассказала дочери всю правду.
- Этот дом мне от матери остался, осела, оттаяла немного, думала, поживу еще. Думала, хоть немного побуду мамой, хоть посмотрю, как это, почувствую, счастье-то, счастье, как все, живу, работаю.
Дочка есть, душа моя, сердечко мое. И болезнь вроде отступила. - Женщина подняла глаза кверху.
- Прости Господи, за просьбу мою, дай пожить, внучаток понянчить, помочь доченьке…
Оля ушла, а Валентина долго еще смотрела в потолок, из этого состояния ее вывели слова медсестры:
- Больная, готовимся, сейчас систему будем ставить, - и женщина вошла в полный ступор. Перед ней стояла ее дочь, она точно это знала. Один в один ее отец, только черты лица нежные. Ей захотелось прямо крикнуть, но испугалась, а вдруг обозналась.
С этого дня стала пристальней приглядываться к сестричке. Сердце Валентины вырывалось наружу при каждом появлении Ольги Викторовны. Когда от доктора услышала при обходе, как зовут медсестру, готова была подняться и обнять свою доченьку.
- Как я завидую твоей маме, Ольга Викторовна, что у нее такая замечательная доченька. И руки у тебя золотые, даже не чувствую укола, - больше ничего не придумала Валентина, чтобы удостовериться в своих догадках.
- Я выросла в приемной семье, а родная, даже ее матерью не хочу называть, отказалась от меня сразу, как только я родилась. Я таких матерей за людей не считаю. У меня тоже дочурка, так я в ней души не чаю. Это какой же черствой надо быть, чтоб не радоваться своему будущему? Просто ненавижу таких женщин.
Больше Валентина не заводила разговор на эту тему со своей дочерью. Сердце ее грызла беспощадная совесть. Ей бы тогда одуматься, но нет. В вора влюбилась, эх жизнь веселая, разбитная. Веселье, опасность, кровь бурлит.
С вором ушла…И понеслось… Стрекозой прыгала. Вор пропал в лагерях.
Омут, затянувший на много лет, а потом старость, резко. Всего лишилась, чего греха таить, даже ни разу и не вспомнила о своей кровиночке. Только хотела пожить настоящей человеческой жизнью, как сердечко забарахлило.
Валентина понимала, что угасает, что жить ей осталось недолго. Не могла не покаяться перед своей родной дочерью.
- Ольга Викторовна, Олюшка, это я та женщина, которая оставила малышку в роддоме. Грех большой. За это Господь меня и наказывает, таким людям, как я, не место на земле.
- Ну что вы говорите? Зачем на себя наговариваете? Вы прекрасная женщина, тетя Валя.
- Эта прекрасная в кавычках женщина родила двадцать восьмого августа двадцать девять лет назад девочку, испугалась, что некуда с ней идти и бросила, как котенка.
Лицо медсестры резко изменилось.
- Да, это дата моего рождения. Но никаких чувств к вам не испытываю, слишком долго, вероятно, у меня была обида на вас, потому что приемный отец меня не любил, да и мать не очень жаловала…
Валентина Ивановна умерла. У свеженасыпанного холмика стояли две женщины. Одна не могла успокоиться от рыданий:
- Мама… Мамочка, это же несправедливо… Я только тебя нашла…
Вторая своих чувств не выдавала, просто поняла, вероятно, что с такой женщиной ей было бы еще хуже, чем в приемной семье.