Мир глазами пенсионерки

Людмила не собиралась идти к свекрови, просто так получилось, по работе оказалась в этом районе. Мимо шла, решила заглянуть: может, картошки взять с дачи, недавно привезенной Вадимом, или просто чаю попить. Домофон работал, Люда знала код прекрасно. Как обычно, она поднялась пешком и тихо постучала. — Люда? Заходи, — отозвалась из-за двери Ада Васильевна. В квартире пахло жареными пирожками. В комнате, где стоял старый шкаф и телевизор с пыльной салфеткой, играла девочка лет пяти, не больше. Сидела на полу, вырезала что-то из бумаги, рядом лежали фломастеры и плюшевая сова...

Дарья любила запах старых книг и полумрак, в который погружалась гостиная в конце дня. В этом доме всегда говорили тихо, вдумчиво, с паузами между фразами, будто взвешивали каждое слово. Отец, Анатолий Сергеевич, проректор университета, умел строить речи, как лекции. Мать, Галина Львовна, заведующая музеем, говорила чуть строже, но с той же холодной чёткостью. Их ужины были не просто трапезой, это были диспуты, размышления, культурные обмены. И когда Дарья впервые упомянула Игоря, отец лишь скользнул по ней взглядом поверх очков: — Водитель, говоришь? — Ну да, маршрутки...

Сергей вспомнил, как стоял полгода назад у порога спальни, держа в руках старую, потёртую сумку. Он собрал вещи и как будто ждал одобрения Светланы. Всё казалось окончено, как будто между ними давно пролегла невидимая стена, которую не пробить. «Всё ушло», — сказал он тогда ровно, без капли сожаления. «Я не люблю тебя. Хочу жить иначе». Светлана не ответила. Она смотрела в стену, не поднимая глаз. В её груди не было ни слёз, ни мольбы. Лишь холодная решимость. Когда дверь тихо закрылась, она сделала...

Нина проснулась до будильника. Темнота за окном, тишина в комнате. Соседские окна чёрные, весь дом ещё спал, только сердце в груди билось как тревожный звон. Она тихо встала, надела халат, прошла босиком на кухню. Маленькая, узкая, с облупленным подоконником и скрипучим табуретом — их кухня. Её крепость и её клетка. В чайнике закипала вода. Нина открыла холодильник, достала кашу, сваренную накануне. Овсянка на молоке, Егор любит такую. Она наложила в маленькую миску, поставила в микроволновку, потом вернулась в комнату будить внука...

Вера проснулась в шесть, как всегда. Рядом пустая сторона кровати, остывшая давно. Геннадий уехал на «подработку» ещё вчера. В сообщении написал коротко: «У друга в деревне. Вернусь в понедельник». Она не ответила. На кухне, как всегда, царил запах лекарств. Отец кашлянул из комнаты. Вера пошла к нему с капельницей. Проверила давление, положила руку на лоб. Он не говорил с тех пор как случился инсульт, всё понимал глазами. Сегодня они были тусклыми. — Потерпишь до обеда, пап? — спросила она и осторожно погладила его по плечу...

Могила была ещё свежей, земля рыхлой, тёмной, с полосками глины и остатков травы. В воздухе стоял тяжёлый запах венков, сырости и перегретой слезами земли. Наталья стояла у самого края, не плакала, только сжимала угол чёрного платка, словно это помогало ей удержаться на ногах. Глаза у неё были сухими, но не оттого, что горя не было, просто всё, что могла, она уже выплакала за последние три дня. Ночи были длинные, бессонные, с комом в горле, с хождением из угла в угол. Люди стояли рядом, поодаль,...

— Ох, Матрёна, дожили... Что за молодёжь пошла… муж, значит, на вахте горбатится, деньги для семьи зарабатывает, а она... утеху себе в чужих объятиях находит. — Ты про кого сейчас? — Да про Аньку эту, с окраины, Илья на которой два года назад женился. — Та, что с Максом якшалась?.. — Она самая. Дом у неё крепкий, огород, конечно, загляденье, и муж работящий. Вот скажи, что еще бабе нужно? Ан, нет, ей, видите ли, скучно. — Ну, не всё так просто, наверное... — Вот и скажи это Илье, когда он их вместе застанет...

Антон должен был лететь в Краснодар. Командировка, два дня, встречи с клиентами, важные бумаги. Всё уже было собрано: костюм висел на двери шкафа, ноутбук лежал в портфеле, билеты в приложении на телефоне. Но в обед позвонили из офиса. Рейс отменили: гроза над югом, аэропорт не принимал. Он мог остаться на работе, мог поехать к другу, в спортзал, в бар, куда угодно. Но поехал домой, захотел тишины, горячего ужина и просто лечь на диван, не включая даже телевизор. Дом встретил его привычной тишиной...

Илья провёл в ванне почти сорок минут, бездумно гоняя пальцами пузырьки по поверхности воды. Он не спешил вылезать, в тишине вечерней квартиры это было единственное место, где никто не говорил, не смотрел, не ждал от него решений. Карина, как всегда, была где-то поблизости, лёгкая, будто вырезанная из глянцевого журнала. Он не знал, почему в последнее время её голос стал вызывать у него раздражение. Казалось, что каждое её слово — тщательно отрепетированная реплика, сказанная для публики, которой давно нет...

В квартире, казалось, по-прежнему пахло лекарствами и сухими травами. Когда-то ими завешивали батареи, чтобы облегчить дыхание Сергею в последние недели. Теперь на батареях висели серые, безжизненные полотенца. Тишина поселилась в доме навсегда, и даже тиканье часов на кухне казалось дерзостью. Марина шла босиком по холодному полу, стараясь не скрипеть. Утро начиналось, как всегда, с ожидания новых упрёков свекрови. — Ты опять оставила чашку на краю стола не вымытой, — раздался из кухни голос Зои Петровны, натянутый, как струна...

Дом стоял на окраине старенький, в два окна, с облупившейся краской на ставнях и скрипучим крыльцом. Когда-то здесь звенел смех, пахло пирогами, и голос Татьяны, жены Виктора Андреевича, наполнял комнаты теплом. Теперь тишина, пыльные уголки, чай на одного и шорох старого радиоприёмника, работающего на фоне. Жизнь, сжатая до ритуалов: проснулся, вскипятил чайник, подмёл пол, вышел на лавочку, посидел, посмотрел, как ползут облака. И вдруг звонок. — Пап, привет. Слушай... Я возвращаюсь домой. Надеюсь, не возражаешь? Голос сына такой родной, но почти забытый...

Михаил даже обрадовался беременности Аллы, ведь именно это ему помогло принять решение, на которое он никак не мог отважиться. В этот же вечер, как только жена пришла с работы, он сразу пригласил ее в гостиную. Оксана шла с удивленным лицом, что же за сюрприз ей приготовил муж. Она присела на краешек дивана, не сводя глаз с Михаила. Выражение лица у него было такое, как будто понимается на гильотину. — Оксан, признайся, ведь мы давно уже друг друга не любим, — она смотрела на мужа и ничего не понимала...